Страница 12 из 21
Именно такая возможность представилась в марте 1999 года, когда в стране закончился официальный сорокадневный траур после смерти короля Хусейна. По традиции, восходящей к первым годам Иордании, от новых королей ждут всеобщей амнистии, дарования королевского прощения заключенным, осужденным за ненасильственные или политические преступления. Абдалле объявление амнистии позволило бы сбросить груз старых ошибок и набрать очки у важных групп населения, от исламистов до могущественных племен Восточного берега. Чтобы амнистия принесла максимальную политическую выгоду, членам парламента было дано задание выбрать заключенных, подлежащих освобождению, и составить подробный юридический проект амнистии. Список из пятисот имен быстро разросся до тысячи, потом до двух тысяч. А законодателям все было мало.
Спор о конкретных именах просочился в публичное пространство. Хотя новый закон исключал тех, кто отбывал срок за насильственное преступление или терроризм, некоторые законники норовили освободить десятки заключенных, обвиненных в уклонении от призыва или в подготовке атак на израильтян. Другие требовали помилования для так называемых арабских афганцев, ветеранов священной войны против советских войск в Афганистане, которые после возвращения домой образовали исламистские ячейки.
“Иордания готова начать новую главу своей истории, и это означает, что правительство должно открыть новую страницу, особенно в том, что касается политических заключенных”, – заявил Салех аль-Армути, президент адвокатской коллегии Иордании, газете Jordan Times, пока тянулись переговоры. Но некоторые руководители правоохранительных органов видели в этом надвигающуюся катастрофу. “Большинство из них станут рецидивистами, мы будем видеть их лица снова и снова, – жаловался полицейский чин той же газете. – Большинство из них, оказавшись на свободе, начнут убивать”.
В конце концов список, содержавший теперь две с половиной тысячи имен, был принят в парламенте и отправлен во дворец для окончательного одобрения. Король, пребывавший в новой должности всего шесть недель и с трудом пробиравшийся по трехмерному минному полю законодательства, клановой и королевской политики, оказался перед выбором – утвердить список или отправить его назад, за чем последовали бы еще недели дебатов.
Он утвердил список.
Через много месяцев Абдалла обнаружит, что список содержал имена некоторых арабских афганцев из тюрьмы АльДжафр, которые служили делу очищения исламской веры с пылом, напоминавшим ихванский, отчего то и дело оказывались за решеткой. Но к тому времени малоизвестный джихадист по имени Ахмад Фадиль аль-Халайли уже станет террористом Абу Мусабом аз-Заркави. И король Иордании уже ничего не сможет поделать, кроме как изливать на своих помощников сильное, но абсолютно тщетное раздражение. “Почему, – будет вопрошать он, – никто не проверил фамилий?”
Вечером 29 марта 1999 года вереница тюремных машин прибыла в Аль-Джафр, чтобы увезти первую партию заключенных-исламистов, которым королевская амнистия даровала свободу. По закону государство обязано доставить заключенных в город, где они были арестованы. Заркави и его наставник, Абу Мухаммад аль-Макдиси, заняли место в фургоне, зарезервированном для Аммана. Они принесли свои скудные пожитки и свежепроштампованные бумаги, возвращавшие им права свободных граждан, возможность работать, путешествовать и состоять в различных организациях так же, как все остальные граждане Иордании. Дождавшись темноты, водитель амманского фургона через главные ворота, мимо охраны и пулеметных гнезд, мимо поникших, увядших пальм, высаженных вдоль дороги, вывел машину на шероховатый асфальт шоссе, ведущего в столицу. Впервые за пять лет они были свободны.
Но не полностью свободны. У обоих были жены, дети, которых они едва знали, семьи, которые во время их заключения едва сводили концы с концами, выживая на милостыню от родственников. Оба оставались объектами пристального внимания и даже преследования со стороны государственных спецслужб. И оба были связаны с исламским братством, которое они возглавляли в тюрьме, хотя и в разной степени.
Дистанция между Макдиси и другими заключенными увеличилась за месяцы, проведенные в Аль-Джафре. Ожидая дня освобождения, Макдиси говорил о возвращении к семье и о собственных произведениях; он желал расширить свою аудиторию по всему мусульманскому миру и при этом избегать преступлений, которые могли бы снова привести его в тюрьму.
Заркави же разрывался между двумя семьями: той, что осталась в Зарке, и той, что он обрел в тюрьме. Его братья из Аль-Джафра были преданы ему лично и желали следовать за ним повсюду. Из-за амнистии будущее этой семьи оказалось под вопросом.
Сабха, тюремный врач, отсутствовал в тот вечер, когда Заркави и другие отбыли в Амман. Освобождение такого большого количества заключенных по амнистии означало, что объем работы значительно сократится, и тюремный персонал был взбудоражен слухами о том, что тюрьму скоро закроют навсегда. На следующее после освобождения утро Сабха рано приехал на работу и зашел к начальнику тюрьмы выпить кофе и послушать последние новости. Полковник Ибрагим поздоровался с ним, и взгляд у него был странный. “Наш приятель вернулся”, – сказал он.
Полковник провел доктора через двор к камере исламистов, где теперь содержалась лишь горстка заключенных, совершивших насильственные преступления и не подлежавших помилованию. Подойдя ближе, Сабха увидел бородатого мужчину, стоявшего у дверей и разговаривавшего с заключенными сквозь решетку. Это был Заркави. “Он здесь с половины шестого утра”, – сказал Ибрагим.
Заркави добрался до Аммана, несколько часов провел в Зарке у матери, а потом повернул назад и всю ночь ехал на машине друга, чтобы прибыть в Аль-Джафр до рассвета. И вот он снова здесь, в ненавистной тюрьме, ободряет других заключенных, словно полевой командир, проверяющий боевой дух вверенных ему войск.
Сабха несколько минут смотрел на него, не веря своим глазам.
“Настоящий лидер, – говорил он впоследствии. – В тот момент я понял, что еще услышу о нем. Этому человеку суждено было прийти либо к славе, либо к смерти”.
Глава 3
“Рано или поздно эта проблема возникнет снова”
Через шесть месяцев после обретения свободы Абу Мусаб аз-Заркави стоял в зале вылета амманского международного аэропорта имени королевы Алии; он собирался покинуть Иорданию навсегда. В руках у него был свеженький иорданский паспорт № Z 393834 с пакистанской визой, а также надежная легенда: Заркави, ветеран войны и бывший заключенный, собрался открыть свой бизнес – международную компанию по торговле медом.
Заркави не преминул захватить с собой мать, пятидесятилетнюю Даллу аль-Халайли, – полезная маскировка, если хочешь сойти за простого бизнесмена, желающего найти партнеров для своего медового предприятия. Примечательным было отсутствие жены и троих детей. Место, куда на самом деле направлялся Заркави, не годилось для молодой семьи; к тому же он уже решил подыскать себе вторую жену, как только устроится.
Но он и не предполагал, что Мухабарат готовит ему теплый прием.
Когда Заркави шел к выходу на посадку, несколько крупных мужчин в темных костюмах схватили его за плечи и быстро втолкнули в боковое помещение, оставив его растерянно бормотавшую что-то мать в коридоре. Через несколько минут Заркави уже сидел в штаб-квартире разведслужбы, с явным усилием сдерживая гнев. “Я ничего не сделал! – возмущался он. – Почему меня задержали?”
Человек, сидящий напротив Заркави, к этому дню уже столько раз допрашивал джихадиста, что практически мог произносить реплики за него. Абу Хайсам, капитан разведывательной службы, прослуживший в контртеррористическом отделе Мухабарата пятнадцать лет, неделями отслеживал приготовления Заркави; он-то и устроил этот разговор на дорожку. Абу Хайсам никогда не воспринимал Заркави всерьез, считая его очередным исламистом-сорвиголовой, более шумным и агрессивным, чем большинство, однако не обладающим ни умом, ни организационными талантами в такой степени, чтобы быть по-настоящему опасным. Но сейчас Заркави пытался покинуть Иорданию по явно продуманной схеме. Что же он затеял?