Страница 27 из 29
Стадии жизненного круговорота хорошо известны. Тот факт, что кризис и бунт могут принудить элиты к реформированию даже вопреки их желанию, был ясен по меньшей мере со времени первых критиков Маркса, считавшего, что капиталистическое общество погибнет в ходе последовательности все более яростных попыток защитить высшие классы. Вместо этого, столкнувшись с экономическими депрессиями конца XIX и начала XX веков, политические лидеры продемонстрировали способность реформировать либеральный капитализм, отражая народные мятежи с помощью создания государства всеобщего благоденствия, начиная с Германии и Великобритании. Связь между временами подъема и политического самодовольства тоже хорошо описана на примерах современной Японии и Европы, про которые часто говорят, что они слишком комфортно богаты, чтобы проводить жесткие реформы. Гораздо меньше известно, что даже в более нормальные периоды жизненный круговорот продолжается, постоянно формируя и реформируя экономики то в лучшую, то в худшую сторону.
Суть этого круговорота неплохо передана в излюбленном высказывании бывшего министра финансов Индонезии Мухаммада Хатиба Басри: “Плохие времена порождают хорошую политику, а хорошие – плохую”. Как говорил мне Басри, в его стране это правило подтверждалось неоднократно, включая время его пребывания в должности при Сусило Бамбанге Юдойоно, широко известного под аббревиатурой СБЮ, который был президентом в 2004–2014 годах. Во время своего первого срока СБЮ помог преодолеть политическую нестабильность первых лет после Сухарто, но в свой второй срок он стал самодоволен, несмотря на растущий государственный дефицит. Басри говорит, что неоднократно советовал СБЮ решить проблему путем сокращения расходов на энергетические субсидии; президент отреагировал незначительными сокращениями, когда летом 2013 Индонезии угрожал валютный кризис, но отказался от реформ, когда позже в том же году кризис миновал. По словам Басри, на уговоры продолжить сокращение субсидирования президент ответил: “Зачем? В стране уже все наладилось”.
Круговорот происходит неравномерно даже в демократиях, где выборы проводятся постоянно. Самоуспокоенность может длиться годами, что помогает понять, почему “потерянное десятилетие”, поразившее Японию и многие страны Латинской Америки, часто продолжается дольше десяти лет. С другой стороны, бывает, что очень волевые лидеры или страны проводят реформы в течение многих десятилетий, но так происходит только в редких случаях чудо-экономик, к которым относятся Корея и Тайвань – и Япония, до того как в 1990-м начались ее потерянные десятилетия.
Кредитный кризис 2008 года был достаточно глубок, чтобы обеспечить реформаторам народную поддержку, и, действительно, на последующих выборах появилось много мощных кандидатов. Многие пришли к власти только после 2010 года, когда круги от кризиса разошлись далеко по миру и глобальный спад перекинулся с богатых стран на развивающиеся. В декабре 2012-го к власти пришел Энрике Пенья Ньето, обещавший устранить монополии, долгое время душившие экономику Мексики. В том же месяце занял свой пост и Синдзо Абэ, вдохновивший японских наблюдателей своим решительным планом положить конец стагнации, засасывавшей его страну на протяжении жизни целого поколения. На следующий год в Исламабаде пришел к власти реформатор Наваз Шариф, сделавший пакистанский фондовый рынок самым популярным среди инвесторов в 2013 году. В феврале 2014 года итальянские выборы выиграл Ренци. В следующем месяце одержал оглушительную победу Нарендра Моди, породивший серьезные надежды, что он сможет превратить Индию в новый Китай, обеспечив почти двузначные темпы роста.
Пока рано говорить, станет ли кто-то из этого нового поколения Тэтчер или Кимом, отчасти потому что успех реформатора зависит не только от правильной политики, но и от удачи. Какой бы правильной политики ни придерживался реформатор, для обеспечения устойчивого роста необходимо совпадение множества других факторов. По состоянию на 2015 год все новые лидеры столкнулись с невезением: они вынуждены возрождать национальную экономику в условиях самого слабого глобального восстановления экономики за всю послевоенную историю.
Таким образом, опыт показывает, что политика имеет значение для экономического роста и что судьба страны с большей вероятностью повернется к лучшему, когда после кризиса к власти приходит новый лидер, – и наоборот, при старом лидере, задержавшемся во власти, более вероятен поворот к худшему.
Глава 3
Хорошие и плохие миллиардеры
Растущий разрыв между сверхбогатыми и всеми остальными к 2015 году стал всемирной головной болью, но ни в одной стране лидер не предпринял таких яростных усилий по перераспределению богатств, как Мишель Бачелет в Чили. Когда я приехал в Сантьяго в апреле 2015-го, ее сторонники обещали изничтожить модель бедного правительства и низких налогов, следуя которой, Чили стала одной из самых богатых стран и одновременно самым неравноправным обществом в Латинской Америке. И Бачелет была готова выполнить эти обещания. Следуя лозунгам студенческого протестного движения, которое привело к падению ее предшественника – Себастьяна Пиньеру, она предлагала усилить правительство, увеличив его расходы на помощь бедным и повысив корпоративные налоги ради обеспечения всеобщего бесплатного высшего образования. Опасаясь усиления роли государства, руководители корпораций, с которыми я разговаривал, напуганные шумной популистской риторикой Бачелет, значительно сократили свои инвестиции в Чили. Резкое падение инвестиций привело к замедлению роста ВВП до менее чем 3 %, при том что во время правления Пиньеры он в среднем был около 6 %. Я подумал, что интересно было бы услышать мнение Пиньеры, одного из богатейших чилийцев, – миллиардера, сделавшего состояние на выпуске кредитных карт, – о том, куда приведет эта решительная борьба с неравенством.
Он переехал в скромный офис, упрятанный в ничем не примечательную высотку в Сантьяго, откуда и управляет своим состоянием. Удивляет полное отсутствие в его окружении телохранителей и систем безопасности, которые защищают многих латиноамериканских магнатов. При том что собственная безопасность Пиньеру не волновала, его очень беспокоила политическая линия Бачелет. Для борьбы с неравенством, объясняет он, страна должна делать две вещи: перераспределять пирог и одновременно увеличивать его. В годы его правления делалось и то и другое. И неравенство действительно снижалось[10], уверяет он, но не настолько быстро, чтобы протестующие успокоились. Теперь же Бачелет демонстрирует, что если в хорошие времена направить все усилия на перераспределение богатства, то это может резко замедлить рост и сделать всех беднее. “Долгая история Латинской Америки показывает, – сказал мне Пиньера, – что в хорошие времена страны левеют, а в плохие – правеют”.
Эта закономерность наблюдается не только в Латинской Америке. В развивающемся мире неприязнь общества к обособившемуся классу магнатов весьма часто приводила к власти популиста-подстрекателя, сосредоточенного на политике перераспределения, которая может привести к развалу экономики. В крайних случаях популисты-демагоги экспроприируют в пользу государства частные компании и фермы, запрещают иностранные инвестиции, поднимают до запредельного уровня налоги во имя помощи бедным, расширяют административный аппарат и щедро выделяют неэффективные субсидии, в частности для обеспечения населения дешевым топливом. Этот базовый набор политических решений, смертельных для экономического роста, лежит в основе программ популистов во многих неравных обществах, в том числе таких постколониальных деятелей, как Роберт Мугабе в Зимбабве, Кеннет Каунда в Замбии, Джулиус Ньерере в Танзании, Ким Ир Сен в Северной Корее, шейх Муджибур Рахман в Бангладеш и Зульфикар Али Бхутто в Пакистане.
Особенно печальную известность приобрели африканские лидеры: находясь у власти более трех десятилетий, Мугабе все решительнее передавал собственность белой элиты чернокожему большинству, но выигрывало от этого, как правило, его ближайшее окружение. В 2000 году он принялся заменять белых фермеров новыми чернокожими владельцами, многие из которых были совершенно несведущи в сельском хозяйстве. Это привело к краху сельскохозяйственного производства и превратило страну – экспортера продовольствия в нетто-импортера. Безработица превысила 90 %, разразилась гиперинфляция, при которой цены удваивались каждые 24 часа. В результате местная валюта настолько обесценилась, что одно яйцо стоило миллиарды зимбабвийских долларов, а за один доллар США требовали 35 квадриллионов. В конце концов Мугабе в 2015 году отменил зимбабвийские доллары, и теперь в его стране имеет хождение смесь иностранных валют – от американских долларов до южноафриканских рандов.
10
Пиньера был у власти с 2010-го по начало 2014 года, и данные Всемирного банка показывают, что индекс Джини, отражающий степень неравенства доходов в стране, для Чили упал с 52 в 2009 году до 50,45 в 2013-м.