Страница 23 из 29
Отправляясь в марте 2013 года на встречу с лидером Таиланда, я должен был бы настроиться гораздо более скептично. Экономические перспективы страны еще никогда – со времени преодоления азиатского финансового кризиса в конце 1990-х – не выглядели так радужно, и жители Бангкока превозносили своего очаровательного премьер-министра Йинглак Чиннават. Она сумела утихомирить страну после уличных боев между ее деревенскими сторонниками и представителями бангкокской элиты, выгнавшей из страны ее брата и предшественника на посту премьер-министра из-за обвинений в коррупции. Однако этому спокойствию угрожала опасность: ходили слухи, что брат-изгнанник по-прежнему стоит у руля. Поэтому, встретившись с тайским лидером в ее официальной резиденции в деловом центре Бангкока, я спросил ее о брате Таксине. “У вас есть младшая сестра?” – спросила она в ответ. Я ответил, что есть. “И она вас всегда слушается?” Я был очарован, поверил, что она самостоятельный лидер и что Таиланд, наконец, изменяется к лучшему. Но не прошло и нескольких месяцев, как стало ясно, что она готовится амнистировать брата. Это спровоцировало новые волнения и мятеж, который в мае 2014 года привел к смещению Чиннават. Вновь возникшие беспорядки пагубно отразились на экономике Таиланда, и темпы роста страны снизились с 5 % в начале 2013-го до 2 % в 2015-м.
Для образа лидера особенно благоприятно сочетание харизматичности публичной фигуры с вдумчивостью и серьезностью при личном общении. Дэн Сяопин был проницательным реформатором и привлекательной публичной персоной, при этом в личном общении сумел удивить даже такого гостя, как Генри Киссинджер, глубиной своих рассуждений о состоянии дел в министерстве металлургии. Ему сродни новый премьер-министр Индии Нарендра Моди – практик до мозга костей. Таков же и президент Филиппин Нойной Акино, чья обаятельная прямота заставляет простых филиппинцев забыть о том, что он происходит из аристократов-землевладельцев. Акино не любит громких слов; во время нашей встречи в Маниле в августе 2012-го он так долго говорил о водоснабжении Манилы и ловле сардин, что я ушел слегка оглушенный. Но потом понял, что, придя к власти вслед за чередой откровенно коррумпированных и некомпетентных лидеров, начавшейся еще с Фердинанда Маркоса, Акино стал именно тем лидером, в котором нуждались тогда Филиппины: настоящий реформатор, без дураков. Не пытаясь блистать, он в итоге убедил меня в том, что Филиппины изменятся к лучшему.
Глобальные рынки часто реагируют негативно на приход к власти левых популистов, не делая различий между безрассудными популистами вроде Чавеса и мудрыми популистами типа Лулы и Эрдогана в их ранние годы. Рынки часто воспринимают всерьез выступления радикальных популистов в ходе предвыборной кампании, не замечая среди них скрытых прагматиков, либо рассчитывают, что в результате выборов реализуются их надежды на реформы, благоприятствующие бизнесу. Я неоднократно наблюдал, как в разгар экономического кризиса рынки делают ставку на приход к власти экономического реформатора, а потом с удивлением обнаруживают, что на выборах победил левый популист. В 2014-м рынки изумила победа на выборах в Бразилии левого кандидата Дилмы Русеф – отчасти потому, что рыночные аналитики упустили из виду один факт: народ, испытывающий экономические трудности, зачастую откликается на смесь национализма и популизма, а не на логику экономической реформы. Повторюсь: кризис повышает вероятность того, что новый лидер сможет провести трудную реформу, но не гарантирует этого. Экономическое будущее страны не подчиняется одному какому-то правилу, и жизненный круговорот – всего лишь часть мозаики, которая помогает предсказывать подъемы и падения государств.
Рынки часто благосклонно воспринимают технократов, ожидая, что лидеры, пришедшие из министерства финансов, Всемирного банка или с экономического факультета престижного университета понимают, что нужно для проведения реформ и серьезного роста. Однако технократы редко преуспевают на высших руководящих должностях, потому что им не хватает политического таланта для популяризации реформы, а то и просто для того, чтобы достаточно долго продержаться на посту. Президент Европейской комиссии Жан-Клод Юнкер выразил общую для технократов проблему, сказав: “Все мы знаем, что нужно сделать, но не знаем, как после этого добиться переизбрания”{27}.
Во время кризиса евро 2010 года несколько стран призвали на помощь лидеров-технократов, которые сделали разумные шаги, но не смогли удержаться у власти. Когда в 2011 году потерпело провал правительство Греции, парламент назначил временно исполняющим обязанности премьер-министра бывшего главу Центробанка Лукаса Пападимоса, полагая, видимо, что автор научной статьи о безработице хорошо подходит для страны, где каждый четвертый – безработный. Пападимос выступал с разумными речами о том, как для восстановления конкурентоспособности Греции нужно серьезно урезать зарплаты и пособия, но не планировал оставаться у власти и через год ушел. Его коллега – временно исполняющий обязанности премьер-министра Чехии бывший глава Чешского статистического бюро Ян Фишер – тоже продержался всего около года, произведя хорошее впечатление на политиков, но не на избирателей: на очередных президентских выборах он набрал всего 15 %.
В разгар кризиса евро технократом, вызвавшим, возможно, самые большие надежды, стал итальянец Марио Монти, экономист по образованию, работавший президентом университета и Европейским комиссаром по налогам. В 2011 году итальянский фондовый рынок резко вырос после сообщения о том, что Монти займет пост премьер-министра. Однако, приняв все меры по введению режима строгой экономии, Монти не сумел убедить народ в их необходимости. Чуть более года спустя он потерял должность премьер-министра, получив на выборах всего 10 %. И только выборы 2014 года, на которых к власти пришел харизматичный тридцатидевятилетний Маттео Ренци, возродили надежду на реформы в Италии.
Список потерпевших неудачу технократов так же велик в авторитарных государствах, где особенно истово верят, что компетентные власти владеют истиной в последней инстанции. Здесь наиболее ярким примером может служить Советский Союз, где псевдонаучный генеральный план внес свой вклад в развал империи. Однако аналогичный провал постиг и другие страны, находившиеся под сильным влиянием советской модели, – причем не только диктатуры-сателлиты типа Восточной Германии, но и некоторые крупные демократические государства вроде Индии под властью партии Конгресса или Мексики времен Институционно-революционной партии, правившей семьдесят один год.
С другой стороны, технократы-советники часто могут сослужить лидерам хорошую службу, если они дают правильные советы, а лидеры готовы этим советам следовать. Викрам Неру, бывший экономист Всемирного банка, иллюстрирует этот тезис рассказом о Бернарде Белле, ведущем специалисте банка в Азии на протяжении 1960-х, когда банк еще выступал с универсальными рецептами процветания. Белл советовал странам, какие нужны реформы для стимуляции роста, предлагая правительствам целый ассортимент идей, которые в основном открывали путь к процветанию с помощью экспорта, за счет выхода страны на международный рынок. Не каждая страна была готова последовать такому совету. В Индии царили антикапиталистические и антиамериканские настроения, и когда в 1965 году Белл был с визитом в Дели, его комментарии просочились в национальную газету, так что на следующий день была опубликована статья под заголовком: “Берни Белл, ты сдурел”. Позже этим националистическим настроем воспользуется Индира Ганди, встав во главе Индии. Проведенная ею национализация банков и стратегических отраслей, таких как угольная, продлится почти десять лет и приведет к десятилетию самого медленного роста за весь период после получения независимости. Питер Хазлхерст, корреспондент лондонской The Times, так охарактеризовал злополучный популизм Индиры Ганди: “Она чуть левее собственной выгоды”{28}.
27
“The Quest for Prosperity,” Economist, May 15, 2007.
28
Saeed Naqvi, “A Little Left of Self Interest,” The Friday Times, June 26, 2015.