Страница 6 из 11
Но она все равно ушла гулять с женихом. Возьмем свитерок. Надевать не стану, но пусть напоминает о досадном препятствии.
Подростки умеют оставлять все тревоги дома. Остальные – нет. Не получается. Тащат тревоги с собой на улицу. Складывают в корзинки супермаркетов.
Где же мама? Ушла и ничего не сказала. Наверное, поэтому плачет отец.
Куда подевалась мама? А кто ее знает.
Отцы плачут из-за того, что будущее никак не наступит.
Но Ада об этом еще не догадывается. Ей всего шестнадцать.
Вернувшись домой, она опять оказывается под незаметным глазу колпаком горя. Волны непонимания между родителями. Смерть будущего, прочитывающаяся за молчанием и косыми взглядами.
В воздухе, словно аромат для помещения, висит запах ссоры.
Семейные сцены забудутся, но испорченное настроение прилипнет к тебе надолго.
Дни болезни все никак не кончаются.
Потом Ада стала изучать фармацевтику.
Нездоровая страсть всех лечить.
Включая родителей.
Собственная аптека. Престарелые дамы, которые мечтают не выздороветь. Иначе чем потом заниматься?
Есть, правда, и те, кто все свободное время посвящают болезням.
Это просто хобби, не лучше и не хуже других, – поняла Ада, стоя за прилавком аптеки.
На наркоманов было больно смотреть: они уходили и возвращались – и всякий раз казались все меньше ростом, все тщедушнее.
Ада решила больше не продавать шприцы. Но наркоманы все равно заглядывали в аптеку. Всегда найдется кто-нибудь новенький, кто-нибудь, кто еще не знает, что здесь шприцами не торгуют. После их визита остается осадок: уже отвыкла иметь дело с такими клиентами.
Зато мужчины отличаются педантичностью. Требуют подробнейших объяснений. Называют диагнозы. Просят совета. Словно в упаковку не положена инструкция. Смерть видится им повсюду, она прячется за простудой и первыми признаками ревматизма. Мужчины не умеют плакать и не хотят проживать жизнь наполовину.
Вздыхают:
“Как же они справятся без меня?”
Но те, кто остаются, потом как-то справляются.
Вечная ошибка мужчин – бесконечно преувеличивать собственную значимость.
Умирающие забывают, что для тех, кто остается, всякая смерть – боль и освобождение одновременно.
Поскольку умирающие страдают, они верят только боли.
Сорок пять лет. Ада Бакко подсела на мазь для спины “Лазонил” и мазь от простуды “Викс вапораб”.
Обычные паллиативные средства, помогающие вернуться в детство, когда ей было девять лет.
Когда не надо было ни от чего выздоравливать, потому что все, что ей было нужно, – болеутоляющее действие мазей и мамы.
Когда нежные мамины руки мазали ее хрупкое и слабое тело, даря спокойствие, которого Ада с тех пор не испытывала.
Мамы и мази – одно и то же.
Пока не повзрослеешь.
В том-то и трагедия: все, что мы чувствовали в детстве, потом уже не испытать.
Фруктовые леденцы, которые она сосала в восемь лет, – совсем не похожи на сегодняшние, хотя представитель фирмы всякий раз клянется, что с тех пор их рецепт не изменился.
Изменилась Ада. Она привыкла к жизни. Оттого ей и плохо.
Дело в том, что, как она говорит, разум и опыт ослабляют силу и полноту детских переживаний.
В детстве ты не сталкиваешься с бюрократическими кознями времени и с медленным течением жизни.
У детей мир похож на интересное кино.
Режиссеры вряд ли догадываются, что кино – и это тоже. Кино – мир глазами ребенка.
Значит, работа в аптеке – не только воплощение детской мечты работать в аптеке.
Это разочарование. Как и все остальное.
По утрам, лежа в постели, прежде чем окончательно проснуться, Ада Бакко перечисляет в уме все разочарования в своей жизни.
Вот они.
В девятнадцать лет она была разочарована, когда прошла вместе с друзьями тест и обнаружила, что у нее очень высокий IQ.
Будучи умной, она сразу поняла, что этот дар принесет ей одни беды и огорчения. Так оно и случилось.
Год спустя жизнь подтвердила ее догадку.
Джачинто, сын богачей, будущий нотариус, бросил ее, потому что он якобы ее не достоин.
Она-то полагала, что ловко скрывает свое очевидное превосходство.
Но даже ее молчание красноречиво говорило: между ней и женихом огромная разница.
От собственного ума не сбежать. Это ловушка.
Аду ничуть не утешило, что Джачинто – как она узнала много лет спустя – не пошел по стопам отца и не стал нотариусом, а умер от передозировки в своем “порше”, на стоянке у автострады по пути в Геную.
На соседнем сиденье нашли рекламу проигрывателя hi-fi.
Радужная перспектива, но она его не спасла.
Ада разочарована закатами.
Разочарована матерью. Той, которая оживлялась только когда собиралась отлучиться. Исчезнуть неизвестно куда.
“Где ты была?” – робко спрашивал отец Ады.
Мать отвечала долгим молчанием.
Когда любовь бьется головой о стенку, дойдешь до сумасшедшего дома.
Ада осталась разочарована однообразием итальянской поп-музыки и пошлыми трюками гитаристов, которые завершают все песни одинаково, пытаясь завести танцплощадку и убивая всякую надежду на оригинальность.
Она осталась разочарована сексом с Маурицио – воздыхателем, ростом и напористостью напоминающим Наполеона.
Только в отличие от Наполеона у Маурицио в постели не было никакой стратегии.
Им двигал один животный инстинкт. А у инстинкта, как известно, есть большой недостаток: он быстро угасает.
Она осталась разочарована зоопарком, цирком и школой в дождливые дни.
Точнее, тем, что в зоопарке, цирке и школе пол посыпают опилками.
Она осталась разочарована книгами Камиллери и фильмом “Шестое чувство”, поскольку уже на шестнадцатой минуте поняла: Брюс Уиллис – мертвец.
Такие фильмы противопоказаны людям с высоким IQ.
Она осталась разочарована тремя четвертями тех лекарств, которые ежедневно продает у себя в аптеке.
Она упорно считает, что мир движется вперед благодаря неписаному договору между людьми: суть его в том, что все над всеми издеваются, каждый в рамках своей профессии.
Она пришла к выводу: профессионализм – искусство обманывать ближних.
Впрочем, фокусники из телевизора Сильван и Тони Бинарелли тоже профессионалы.
Жизнь как вид развлечения.
Варьете без блесток. Зато все комические дуэты на месте.
Ада осталась разочарована Витторио Згарби[4], которому на заре его телевизионной юности она приписывала некоторую интеллектуальную живость.
Ада всегда говорит: Згарби совершил непростительную ошибку, сведя интеллектуальную живость к живости, и только.
Когда единственный смысл живости – бичевать окружающих, живость становится пошлой.
Смысл живости в самой живости.
Поэтому Аду никогда не разочаровывал спорт.
Во время Олимпийских игр она оживляется.
Отчаянное проявление живости, цель которого – помахать в воздухе кружком из поддельного золота. Вот что до сих пор вызывает у Ады волнение.
В любом случае о Згарби она больше не говорит. Крикуны приводят зрителей в возбуждение, но быстро надоедают.
Она разочарована теми, кто говорил ей, что она красивая, зато ей льстило, когда ее называли сексуальной. Позже она с горечью поняла: лесть длится не дольше чиха.
4
Витторио Згарби – искусствовед, политик, журналист. Часто выступал на телевидении, прославился весьма резкой манерой ведения дискуссии. Его книги переведены на русский язык.