Страница 5 из 8
Аристотель считает, что «повторение одинаковых поступков порождает соответствующие нравственные устои» [20, с. 817], «не знать, что при определенной деятельности возникают определенные устои, может только тот, кто глух и слеп» [там же, с. 843]. Действительно, определенный этап социально-исторического развития общества оказывает непосредственное влияние на поступки членов общества, что, в свою очередь, отражается на речевом поведении человека, и таким образом складывается некий речевой облик, речевой портрет современника.
В «Риторике» Аристотель писал: «Добродетель, как кажется, есть возможность приобретать и сохранять блага, а также возможность совершать благодеяния, многие и большие и все вообще во всевозможных случаях. Составные части добродетели – справедливость, мужество, благоразумие, щедрость, великодушие, свободное бескорыстие, рассудительность, мудрость. Если добродетель есть способность совершать благодеяния, величайшими из добродетелей необходимо будут те, которые наиболее полезны для других». Добродетель, по Аристотелю, – это «золотая середина», излишество или недостаточность которой являются пороком, например:
Мотовство ← Щедрость → Скупость
Что же нужно человеку, чтобы стать добродетельным? Во-первых, совершаемые человеком поступки должны быть сознательными и преднамеренными, во-вторых, намерения и действия совершающего добродетельный поступок должны быть «уверенны и устойчивы». Если человек только рассуждает, но не совершает добродетельных поступков, его нельзя называть добродетельным.
Рассуждая о добродетели, Аристотель затрагивает сложнейшую проблему произвольности – непроизвольности поступка. Произвольным он называет такой поступок, когда человек делает выбор и совершает его по собственной воле. Непроизвольный поступок – это поступок, совершенный не по своей воле. Философ полагает, что проступок нежелательно называть непроизвольным, совершенным не по своей воле, так как человек сознательно избрал определенные действия, а «неведение общего нельзя считать причиной непроизвольных поступков» [20, с. 835]. Аристотель приходит к выводу, что «поступки в порыве ярости и по влечению» нельзя, нелепо и даже смешно считать непроизвольными, совершенными не по своей воле, бессознательными: «[само] совершение этих поступков имеет известное качество: во-первых, оно сознательно (eidos), во-вторых, избрано преднамеренно (proairoymenos) и ради самого [поступка] и, в-третьих, оно уверенно и устойчиво».
Однако Аристотель убежден, что необходимо учитывать мотив и цель совершаемого поступка, так как «самым главным считается условие и цель поступка». Действительно, порой человек вынужден вступать в некое противоречие со своими нравственными принципами. Аристотель пишет, что некоторые поступки совершаются из-за страха или ради чего-либо прекрасного: «например, если тиран прикажет совершить какой-либо постыдный поступок, между тем как родители и дети человека находятся в его власти; и если совершить этот поступок, то они будут спасены, а если не совершить – погибнут».
Далее Аристотель развивает проблему сознательного выбора, присущего лишь рассуждающему человеку, который и делает сознательный выбор, соотнося его с условиями, обстоятельствами, зависящими от него самого: «сознательный выбор не бывает связан с невозможным» [20, с. 837]. Сделав сознательный выбор, человек принимает решение, которое касается не цели, а средств достижения этой цели, точно так же, как ритор, поставивший цель – убеждать, станет заботиться о том, каким образом и какими средствами достичь поставленной цели.
Следовательно, от нас самих зависит, какими нам быть, добрыми или дурными, так как человек – «родитель» поступков в том же смысле, в каком он родитель своих детей» [там же, с. 842].
Итак, источником поступка является сознательный выбор, определяющий конкретное решение для совершения того или иного поступка, в том числе и речевого. Достаточно ли, имея в виду добродетель, сделать сознательный выбор, но при этом не совершить самого поступка? Аристотель размышляет: «.. как говорят, цель всего, что имеет отношение к поступкам, не в том, чтобы охватить созерцанием и знать каждый предмет, но, скорее, в том, чтобы осуществлять сами поступки. И в случае с добродетелями недостаточно знать, что это такое, но нужно стараться обладать ими и их применять или еще как-то становиться добродетельными» [20, с. 1020]. Причем только рассудительный человек способен принять верное решение, а, по Аристотелю, «быть рассудительным, не будучи добродетельным, невозможно» [там же, с. 924].
Далее мыслитель рассуждает: «…всем кажется, что каждая черта нрава дана в каком-то смысле от природы, ведь и правосудными, и благоразумными, и мужественными, и так далее в каком-то смысле мы бываем прямо с рождения, однако мы исследуем некое иное “добродетельное”, или “благо”, в собственном смысле слова, и такие добродетели даны иным способом, нежели от природы. В самом деле, и детям, и зверям даны природные склады, но без руководства ума они оказываются вредными. Это же, наверное, видно при таком сравнении: как сильное тело, двигаясь вслепую, сильно ушибается, потому что лишено зрения, так и в данном случае возможен вред. Когда же человек обрел ум, он отличается по поступкам от неразумных детей и зверей; и только тогда склад души, хотя он и подобен природной добродетели, будет добродетелью в собственном смысле слова», которая «возникает и развивается при участии рассудительности» [20, с. 923–924].
Не отрицая природного фактора, определяющего некие добродетели, Аристотель напоминает, что многое зависит от привычки и от обучения. «Рассуждение же и обучение, – пишет он, – пожалуй, не для всех имеют силу, а нужно, чтобы душа слушателя благодаря привычкам заранее была подготовлена <…> подобно вспаханной земле, готовой взрастить семя» [там же, с. 1024].
Обобщая вышеизложенное, представим те стержневые идеи философии античных мыслителей, которые отражают важные положения нашего исследования, а именно: в чем древние мудрецы видели предназначение поступка, какие категории лежат в его основе и каковы цели нравственного воспитания человека (см. табл. 2).
Таблица 2
Категории нравственности и поступок: взгляд античных философов
Несмотря на некоторые расхождения в представлении античных философов о сути нравственных категорий, Пифагора, Сократа, Платона и Аристотеля объединяет калокагатия[2] (греч. kalos kai hagatos – красивый и хороший) – некий этико-эстетический идеал, предполагающий гармонию физических и духовных качеств.
Обратимся ко взглядам на поступок современных философов, опуская другие периоды развития философской мысли (Средневековье, Возрождение, эпоха Просвещения), так как для нас важно было соотнести представление о нравственных категориях и поступке философов с момента зарождения и до современного этапа развития философии как науки. Заметим только, что русская этическая мысль неразрывно связана с национальным характером, нравом, этосом русского народа. Так, Н. О. Лосский писал: «Русский человек обладает особенно чутким различением добра и зла; он зорко подмечает несовершенство всех наших поступков, нравов и учреждений, никогда не удовлетворяясь ими и не переставая искать совершенного добра» [199, с. 241]. В работе В. Д. Кавелина «Задачи этики» (1885 г.) говорится об условиях, при которых действия зарождаются в душе, о законах душевной деятельности и способах, с помощью которых душевная деятельность может стать нормальной [231, с. 806]. По мысли С.Н. Булгакова, этическая проблема является особенно значимой для русского духа, ибо в ней выражается отличительная черта русского национального характера – «болезнь совести». Суть этой болезни – «в страшном разладе», «огромной пропасти», существующей между идеалом и российской действительностью, между требованиями разума и условиями жизни [231, с. 832].
2
По словам А. В. Волошинова, именно в пифагорейской среде родился термин «калокагатия», сочетающий в себе эстетическое и нравственное начало, гармонию физических и духовных качеств [64, с. 96]..