Страница 18 из 24
– Да, по-моему, тебе лучше говорить «он», во всяком случае до тех пор, пока мы не сверим отпечатки пальцев. Он был женат?
– Опять-таки я не спрашивала, а он ничего не говорил.
– Но ты намекнула… нет, даже прямо сказала, что занималась любовью с человеком, которого ты считаешь мной, и что ты спала с ним.
– Алек, ты меня осуждаешь?
– Нет, что ты! – (Но я осуждал, и она это понимала.) – С кем ты спишь – твое дело. Но я должен предупредить: я женат.
– Алек, я и не помышляла о брачном союзе с тобой, – с каменным лицом заявила она.
– То есть с Грэхемом? Меня тут не было.
– Хорошо, пусть с Грэхемом. Я не ловила Алека Грэхема. Мы занимались любовью только потому, что это дарило радость нам обоим, мы были счастливы. О браке никто из нас не упоминал.
– Извини. Зря я завел этот разговор. Я думал, что это поможет прояснить всю эту загадочную историю. Маргрета, поверь, я, скорее, отсеку себе руку или вырву глаз и брошу от себя, чем причиню тебе боль, хотя бы и самую малую.
– Спасибо, Алек. Я тебе верю.
– Еще Иисус сказал: «Иди и впредь не греши». Надеюсь, ты не думаешь, будто я так много о себе возомнил, что способен судить кого-либо строже, чем Иисус? Я вообще тебя не осуждаю, я просто пытаюсь разузнать что-нибудь о Грэхеме. В особенности о его делах. Гм… у тебя случайно не было оснований заподозрить его в каких-либо незаконных делишках?
На ее губах мелькнула чуть заметная улыбка.
– Если бы я даже что-то и заподозрила, то никогда не высказала бы свое подозрение вслух. Я ему доверяю. И хотя ты настаиваешь, что ты не он, я могу повторить то же самое и в отношении тебя.
– Touche![12]– Я глуповато усмехнулся.
Сказать ей о ячейке в сейфе? Да, конечно. Нужно во всем честно признаться и убедить Маргрету в том, что и ее откровенность со мной не будет предательством по отношению к Грэхему (или ко мне).
– Послушай, Маргрета, я спрашиваю не из праздного любопытства, не потому, что сую нос в дела, которые меня не касаются. У меня возникли проблемы, и мне необходим твой совет.
Ее встревожили мои слова.
– Алек… Я редко даю советы, потому что не люблю этого делать.
– А можно, я просто расскажу тебе о своих неприятностях? Совет ты мне давать не обязана, но, возможно, поможешь мне разобраться в ситуации. – Я вкратце изложил ей все, что касалось проклятого миллиона долларов. – Маргрета, тебе не приходит в голову хоть какая-нибудь вполне невинная причина, по которой честный человек стал бы таскать с собой миллион долларов наличными? Дорожные чеки, кредитные письма или аккредитивы, даже боны на предъявителя – да! Но наличность! Да еще в таком количестве! По-моему, психологически это невозможно точно так же, как физиологически невозможно то, что произошло со мной в яме с горящими углями. Можешь ли ты предложить мало-мальски убедительное объяснение? Ради какой законной цели человек возьмет с собой в круиз этакую уймищу наличных?
– Не мне об этом судить.
– А я и не прошу тебя судить. Просто напряги воображение и скажи, зачем человек взял с собой миллион долларов чистоганом? Ты можешь придумать хоть какую-нибудь причину? Ну хоть самую маловероятную. Лишь бы резонную.
– Причин может быть сколько угодно.
– Назови хоть одну.
Я ждал, она молчала. Я вздохнул и сказал:
– Вот и я не могу. Криминальных, разумеется, сколько угодно, ибо так называемые «паленые деньги» всегда перевозят наличными. Это настолько распространено, что почти во всех странах – нет, пожалуй, даже в любой стране – всякий перевод наличности в сколь-либо значительных размерах, который осуществляется без участия банков или государственных организаций, правительство считает заведомо криминальным, пока не будет доказано обратное. Если же банкноты фальшивые, то все это выглядит еще хуже. Поэтому, Маргрета, мне и нужен совет: что мне делать с деньгами? Они не мои, я не могу забрать их с корабля. По той же причине не могу и оставить. Я не вправе даже выбросить их за борт. Так что же мне с ними делать?
Мой вопрос был отнюдь не риторическим: следовало найти ответ, который не привел бы меня за тюремную решетку в наказание за преступление, совершенное Грэхемом. Пока единственное, до чего я додумался, – отправиться к высшей власти на корабле, то есть к капитану, рассказать ему о моих затруднениях и попросить взять этот несчастный миллион на хранение.
Какой вздор! Это породило бы новый поток пренеприятнейших вопросов, характер которых зависел бы от того, поверит мне капитан или нет, честен ли он или нет, и от множества других обстоятельств. Вдобавок я не предвидел никаких иных последствий от беседы с капитаном, кроме того, что меня запрут – либо в тюремную камеру, либо в сумасшедший дом.
Простейшее решение такой запутанной проблемы заключалось в том, чтобы выбросить эту дрянь за борт!
Увы, это шло вразрез с моими моральными устоями. Да, я нарушил одни заповеди и обошел другие, но в финансовых вопросах всегда был честен. Признаюсь, в последнее время мои моральные устои были уже не так прочны, как раньше, однако кража чужих денег, даже с целью уничтожения, меня не соблазняла.
Существовало и еще одно, более важное обстоятельство: кто, держа в руках миллион долларов, сможет его уничтожить? Может, вам такие люди известны, а вот мне – нет. Без всяких усилий над собой я мог передать деньги капитану, а вот выбросить был не в состоянии.
Тайком вынести на берег? Алекс, как только ты заберешь его из сейфа, это будет кража. Ты готов пожертвовать самоуважением ради миллиона долларов? А ради десяти миллионов? А ради пяти долларов?
– Ну, Маргрета?
– Алек, по-моему, решение очевидно.
– Э?
– Просто ты пытаешься решать свои проблемы не с того конца. Сначала ты должен вернуть память. Тогда ты узнаешь, зачем взял с собой деньги. И окажется, что по какой-то совершенно невинной и вполне логичной причине. – Она улыбнулась. – Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты хороший человек, Алек, ты не преступник.
Мои ощущения были весьма сумбурны: с одной стороны, я чувствовал раздражение, а с другой – гордость от столь лестной оценки моей персоны – раздражения было больше, чем гордости.
– К черту! Милая моя, я не терял память! Я не Алек Грэхем, я – Александр Хергенсхаймер. Это имя я носил всю жизнь, и память у меня в полном порядке. Знаешь, как звали мою учительницу во втором классе? Мисс Эндрюс. А как я совершил свой первый полет на воздухоплавательном корабле, когда мне было двенадцать лет? Да, я действительно явился из мира, где воздушные корабли пересекают океаны и летают даже над Северным полюсом, где Германия – монархия, где Северо-Американский Союз вот уже сто лет пожинает плоды мира и процветания, а корабль, на котором мы сейчас плывем, считался бы устаревшим и настолько скверно оборудованным и тихоходным, что никто на него не купил бы билета. Да, я просил помощи, но не психиатрической. Если ты думаешь, что я спятил, – так и скажи, и мы прекратим этот бесполезный разговор.
– Прости, я тебя рассердила.
– Моя дорогая! Ты меня не рассердила, просто я выплеснул на тебя свое беспокойство и раздражение, чего делать не следовало. Извини. Но, видишь ли, мои невзгоды вполне реальны и никуда не денутся, сколько ни тверди, что у меня проблемы с памятью. Даже если бы мне действительно отказала память, то и тогда говорить об этом не имеет смысла, ведь проблемы все равно останутся. Зря я на тебя взъелся, Маргрета, ты – единственное, что есть у меня в этом чужом и страшном мире. Прости меня.
Она встала с кровати.
– Ты ни в чем не виноват, Алек. Но продолжать разговор сегодня не стоит. А вот завтра… Завтра мы сверим отпечатки пальцев, сверим тщательно, при ярком солнечном свете. И тогда ты увидишь… Может быть, это мгновенно вернет тебе память.
– Или столь же мгновенно сокрушит твое упрямство, моя драгоценная девочка.
Она улыбнулась:
12
Задет! (фр.) – восклицание при фехтовании.