Страница 29 из 30
В начале 1820-х годов темами переписки Пушкина с Давыдовым были национально-освободительные восстания в Молдавии и Греции. Восстание было подавлено, а Греция вскоре провозгласила независимость. В первой половине марта 1821 года Пушкин писал Василию Львовичу: «Уведомляю тебя о происшествиях, которые будут иметь следствия, важные не только для нашего края, но и для всей Европы. Греция восстала и провозгласила свою свободу… Восторг умов дошёл до высочайшей степени, все мысли устремлены к одному предмету – к независимости древнего отечества… Странная картина! Два великих народа, давно падших в презрительное ничтожество, в одно время восстают из праха и, возобновлённые, являются на политическом поприще мира… Важный вопрос: что станет делать Россия?..».
У великого поэта всегда хватало недоброжелателей, которые с тайным удовлетворением вносили раздор в его отношения с друзьями. Так было и с Василием Львовичем. Летом 1823 года Пушкин писал ему: «С удивлением слышу я, что ты почитаешь меня врагом освобождающейся Греции и поборником турецкого рабства. Видно, слова мои были тебе странно перетолкованы. Ничто ещё не было столь народно, как дело греков, хотя многие в их политическом отношении были важнее для Европы».
В начале 1821 года Пушкин ездил с Давыдовыми в Киев и Тульчин, после чего личных встреч с братьями у него не было. Василий Львович, как председатель Каменской управы Южного общества, был осуждён на двадцать лет каторги.
В 20-х числах ноября 1820 года в Каменке проходило совещание членов «Союза благоденствия».
«Содержать, как злодея». И. Д. Якушкин (1799–1857), отставной капитан лейб-гвардии Семёновского полка, состоял членом всех тайных организаций декабристов. 9 февраля 1816 года он был среди учредителей «Союза спасения», поставившего своей целью уничтожение крепостничества и самодержавия.
Современникам Иван Дмитриевич запомнился как человек строгого морального облика, необычайно требовательный к себе, с высокими духовными запросами. В своих воспоминаниях он писал, что настольными книгами каждого из его окружения были сочинения древних историков – Плутарха, Тита Ливия, Цицерона, Тацита.
– В беседах наших, – говорил Якушкин, – обыкновенно разговор был о положении России. Тут разбирались главные язвы нашего Отечества: закоснелость народа, крепостное состояние, жестокое обращение с солдатами, служба которых в течение двадцати пяти лет почти была каторгой; повсеместное лихоимство, грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку вообще.
Сказались, конечно, и впечатления, вынесенные из Западной Европы: «В продолжение двух лет мы имели перед глазами великие события, решившие судьбы народов, и некоторым образом участвовали в них; теперь было невыносимо смотреть на пустую петербургскую жизнь и слушать болтовню стариков, восхваляющих всё старое и порицающих всякое движение вперёд. Мы ушли от них на сто лет вперёд» (66, 66).
В конце 1817 года в Москве в квартире А. З. Муравьёва собрались члены «Союза спасения» для обсуждения письма князя С. П. Трубецкого. В нём передавались слухи о том, что царь благоговеет к Польше и ненавидит Россию. Он намерен отторгнуть некоторые земли России в пользу поляков и перенести столицу своей страны в Варшаву.
После прений Муравьёв сказал, что «для отвращения бедствий, угрожающих России, необходимо прекратить царствование императора Александра». Все согласились с этим. Тогда Муравьёв предложил бросить жребий, чтобы определить, кто должен будет нанести удар царю. Но Якушкин заявил, что он и без жребия готов принести себя в жертву и никому не уступит этой чести.
– В таком поступке, – говорил он позднее, – я видел не убийство, а только поединок на смерть обоих.
Якушкин рано вышел в отставку и жил в своём смоленском имении Жуково, но часто встречался с единомышленниками в Москве, Тульчине, Кишинёве, Каменке. В январе 1820 года, будучи в Петербурге, Иван Дмитриевич познакомился с Пушкиным. Это случилось в квартире П. Я. Чаадаева. На ветерана войны и члена тайных обществ поэт произвёл нелестное впечатление.
– В общежитии Пушкин был до чрезвычайности неловок и при всей своей раздражительности легко обижался каким-нибудь словом, в котором решительно не было для него ничего обидного. Иногда он корчил лихача, вероятно, вспоминая Каверина и других своих приятелей-гусаров в Царском Селе, при этом он рассказывал про себя самые отчаянные анекдоты, и всё вместе выходило как-то очень пошло.
Зато заходил ли разговор о чём-нибудь дельном, Пушкин тотчас просветлялся.
Вскоре случилась вторая встреча. «Приехав в Каменку, – вспоминал Якушкин, – я полагал, что никого там не знаю, и был приятно удивлён, когда случившийся здесь Пушкин выбежал ко мне с распростёртыми объятиями. Василий Львович Давыдов, ревностный член тайного общества, узнавши, что я от Орлова, принял меня более чем радушно».
Среди собравшихся в Каменке были Н. Н. Раевский, сводный брат Давыдова, и его сын Александр. Приезд гостей приурочили к именинам хозяйки дома Е. Н. Давыдовой.
После обеда все собирались в большом зале и разговаривали, разговаривали… Темами бесед были революционные события в Западной Европе и восстание Семёновского полка в Петербурге. По поводу событий на западе Орлов говорил:
– Революция в Испании, революция в Италии, революция в Португалии, конституция тут, конституция там. Господа государи, вы сделали глупость, свергнув Наполеона.
Вопросы реорганизации тайного общества обсуждались, конечно, кулуарно. А. Раевский не верил, что Якушкин случайно заехал в Каменку, и всё порывался установить истину. Чтобы сбить Александра с толку, Орлов, Давыдов и Охотников договорились разыграть его. Выбрав Александра Николаевича президентом, они начали прения о том, нужно ли тайное общество в России. Орлов привёл ряд аргументов за и против тайного общества. Давыдов и Охотников поддержали Михаила Фёдоровича. Пушкин с жаром доказывал его необходимость, а Якушкин – его ненужность. Раевский стал возражать, на что Иван Дмитриевич заявил:
– Мне нетрудно доказать вам, что вы шутите. Я предложу вам вопрос: если бы теперь уже существовало тайное общество, вы, наверное, к нему не присоединились бы?
– Напротив, наверное, бы присоединился, – последовал ответ.
– В таком случае давайте руку.
Раевский с готовностью протянул руку. В ответ Якушкин, расхохотавшись, заявил:
– Разумеется, всё это только шутка.
Все, кроме Пушкина, смеялись. Александр Сергеевич встал и, раскрасневшись, со слезами на глазах, сказал:
– Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и всё это была только злая шутка (68, 366).
Эта «шутка» дорого обошлась её инициаторам. Вскоре после подавления восстания декабристов Иван Дмитриевич был арестован. На первом же допросе он признался в давнем намерении убить Александра I, но от дальнейших показаний отказался.
– Да знаешь ли, перед кем ты стоишь? – вышел из себя новый правитель. – За то, что ты государю не говоришь правды, если бы я тебя помиловал, то на том свете Бог тебя не простит.
– Да ведь я в будущую жизнь не верю, – спокойно ответил подследственный.
– Вон отсюда этого мерзавца! – закричал Николай (21, 535). Препровождая арестанта в Петропавловскую крепость, царь писал коменданту Сукину: «Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа, поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея».
И. Д. Якушкин
Раздражение императора Иван Дмитриевич вызвал тем, что отказался называть товарищей по тайному обществу. Другие арестованные делали это легко, напрочь забыв о чести и данных клятвах. Фёдор Вадковский, например, на первом же допросе назвал больше имён заговорщиков, чем доносчик Шервуд24. В первые же дни ареста дали непростительно откровенные показания К. Рылеев и князь С. Трубецкой, руководители Северного тайного общества.
24
Шервуд выдал шестнадцать генералов и четырнадцать полковников.