Мышеловка для полковника

– Да, так будет лучше, – поддержал Джин Борис. – Во всяком случае, в Чикаго найдется немало людей, которые по просьбе Джин примут активное участие в судьбе этой женщины. Здесь на подобное трудно рассчитывать. Даже если подключить моего отца.

– Я не возражаю, – Хомский пожал плечами. – Я даже рад. Как только позволит ее состояние.

– Это бесспорно, – кивнула Джин. – Будем ждать полного выздоровления. И обязательно пластики. В Америку она отправится красавицей. Мужчины в аэропорту будут заглядываться на нее.

Джин ободряюще прикоснулась пальцами к плечу девушки, та едва заметно улыбнулась изуродованными губами. Казалось, она не очень верила, что это действительно произойдет.

– Нисколько не сомневаюсь, – согласился Хомский. – У Милисы по программе сейчас полынная ванна, а потом придет психолог. Ольга Алексеевна, вы помните?

Милиса кивнула, ее пальцы охватили запястье Джин, как будто она не хотела ее отпускать.

– Я никуда не ухожу, – Джин взяла руку девушки в свою. – Я буду навещать тебя. Я еще некоторое время пробуду в Москве, и буду приходить к тебе. Часто. Обещаю.

Она заметила, что на глаза девушки навернулись слезы.

– У меня никого, кроме вас, нет, – прошептала Милиса.

– Я помню об этом, – ответила Джин и поцеловала ее пальцы. – Не волнуйся. Я никуда не денусь. Теперь мы будем вместе, пока ты не перестанешь во мне нуждаться.

В палату вошла медсестра.

– А вот и главный специалист по ваннам, – пошутил Хомский. – Отдаем пациентку.

Он обратился к Джин:

– Ольга Алексеевна жалуется на ее недоверие, а к вам, я вижу, она очень расположена.

– Будешь расположен, когда уже прощаешься с жизнью, а тебя достают с того света, – Джин качнула головой. – Ничего удивительного.

– Прошу в мой кабинет, – пригласил Хомский, направляясь к двери. – Буду рад угостить чашкой кофе.

– У тебя есть еще время? – озабоченно спросил Борис, взглянув на часы.

– Есть немного, – ответила Джин.

Ободряюще улыбнувшись Милисе, вышла за Хомским в коридор.

– Милиса замкнута от природы. Как многие выходцы из небольших селений и городов, она с недоверием относится к людям, которых не знает, ведь в таких поселениях обычно все друг с другом знакомы. Хотя она училась в университете, это должно было ее как-то раскрепостить. Но череда неудач, последовавших за тем, снова подорвали ее уверенность в себе. Я уже не говорю о последнем негативном опыте.

Они прошли по коридору и вошли в кабинет.

– Прошу, присаживайтесь, – Хомский показал Джин на удобное кресло напротив рабочего стола. – Сейчас принесут кофе. Борис?

– Я здесь, – Логинов придвинул себе стул.

– Я совершенно с вами согласен, Джин, – Хомский сел на диван рядом. – Я все время напоминаю об этом психологу. Но трудность состоит в том, что мы практически не знаем предысторию этой женщины, что с ней происходило до того, как она оказалась в Сирии. Вообразите, она ни звуком не обмолвилась Ольге Алексеевне ни об университете, ни о биологии, которой занималась. Всегда отвечает только «да» или «нет». Арефьевой, как я понимаю, не удалось завоевать ее расположение.

– Ну, как говорила моя бабушка, чтобы что-то понять о пациенте, надо взять на себя труд о нем всерьез подумать, не только на работе, но и дома, – ответила Джин. – Видимо, у вашего психолога много других неотложных дел. Надо понимать, что у такого рода людей из глубокой провинции далеко не самой передовой страны, какой является Румыния, даже отсталой сейчас страны, сознание немного устаревшее, мягко говоря. Их представления крепко связаны с вековыми традициями, которые устоялись в той местности. Я не удивлюсь, если окажется, что в детстве Милиса всерьез верила в вампиров и оборотней, даже если это детство пришлось на коммунистические времена. В таких провинциях государственные идеи живут отдельно, а давние народные обычаи – отдельно, параллельно, сами по себе. В этом корень той глубочайшей травмы, которую она получила, оказавшись вопреки ожиданиям в заведении Мустафы. Я не говорю о физических повреждениях.

Она взглянула на Бориса, тот опустил голову.

– Еще до того инцидента она уже находилась в состоянии сильнейшего стресса, потому что народный уклад, в котором она выросла, совершенно не позволяет никаких свободных сексуальных контактов вне семейных рамок. Хоть за деньги, хоть без денег, по зову сердца, так сказать. Даже думать об этом – табу. И хотя она училась в Бухаресте, то есть, конечно, видела, насколько более либеральными сейчас стали нравы среди молодежи в этой сфере, да и не только, не думаю, что она все это глубоко впустила в себя. Не исключаю, что на тот момент, когда все случилось в Сирии, она еще оставалась девственницей. Но выяснять это считаю ошибкой. Мне кажется, не надо вообще вызывать ее на разговор именно о тех событиях, чтобы, как советовал Фрейд, вытащить душевную боль наружу и изжить ее. Напротив, психолог должен разъединить в сознании пациента причину и следствие. Моральную и физическую боль. То есть не упоминать о самом стрессе, о травме, а направлять усилия на культивирование положительных ощущений. На заживление, на успешную операцию в самом ближайшем будущем. На проектирование будущего. Она должна увидеть свое будущее и поверить в него. Это будущее необходимо отделить от прошлого, а не связывать с ним. Чтобы девушка поверила в него. А все негативное просто вычеркнуть, как будто его и не было. Возможно, то, что ваш специалист не может найти к ней подход, как раз связано с тем, что она пытается вынуть из Милисы страхи прошлого, а та не поддается, начинает их оберегать и только еще больше на них зацикливается. Надо иметь в виду, что по понятиям мест, где она родилась, это стыдно. Это очень стыдно, и она ни за что не захочет вслух говорить об этом. Надо пока оставить все это в покое. Говорить только о будущем, разбирать возможные его варианты, даже в мельчайших деталях. Вполне отдавая себе отчет, что в сознании девушки этого будущего просто не существует, оно рухнуло. Оно и прежде имело лишь призрачные очертания, она находилась в отчаянном положении, и моральном, и материальном. Не зря же она направилась в Сирию, лишь бы найти себе какое-то применение, заработать на жизнь. А ловушка, в которой она оказалась, ее раздавила окончательно. Она страдает от обмана. Она не доверяет не только психологу, который с ней работает, а всему миру вообще. Все мостики разрушены, сожжены. Эти мостики надо наводить заново. Сама она с этим не справится. Если ее оставить без моральной поддержки, она вполне может покончить жизнь самоубийством. Через некоторое время, даже если ей восстановят внешность и она сможет передвигаться без посторонней помощи. И это будет выглядеть как ни с того ни с сего, а на самом деле – от глубочайшего внутреннего кризиса.

– Я обязательно поговорю сегодня с Арефьевой, – Хомский очень внимательно выслушал Джин. – Видимо, ей действительно необходимо сменить тактику. И как можно скорее.

– Я помогу вашему психологу, – предложила Джин. – Мы видим, что мне Милиса доверяет безоговорочно, и это надо использовать. Эту связь упустить нельзя. Ее надо развивать, поддерживать. Пока я в Москве, я буду постоянно навещать ее. А дальше…

Она повернулась в Логинову:

– Борис, я прошу, поставь ей ноутбук, надо обеспечить ей доступ в сеть и научить пользоваться электронной почтой, скайпом, твиттером. Я буду общаться с ней на расстоянии, писать ей письма, посылать короткие сообщения. Чтобы она все время чувствовала мое присутствие. Кроме того, конечно, мобильная связь. Чтобы она в любой момент могла позвонить мне. Конечно, это дорого…

– Не имеет значения, я заплачу, – Логинов кивнул. – Главное, чтобы она поскорее поправилась.

– Я думаю, что дело быстрее пойдет на лад, – уверенно заметила Джин. – Я подключу Снежану, ее подругу по Сирии, они смогут общаться напрямую, без меня, у той уже немало подруг в Чикаго, она расскажет о них Милисе, с кем-то познакомит. Так мир будет постепенно снова раскрываться перед ней, она станет доверять ему, в ее душе поселится радость, уйдет этот страх и одиночество. Одиночество – вот что все тормозит теперь. Она чувствует себя загнанной в угол, боится прошлого, боится будущего. Надо, чтобы будущее само показало себя, и весьма в дружественном ракурсе, а прошлое… Оно никуда не денется. Из него надо взять хорошее, знакомство со Снежаной, например, их преданность друг другу. А все плохое предать забвению. Запретить упоминать об этом. Человеческая память имеет удивительное свойство стирать все неприятности, уничтожать все связанные с ними эмоции, оставляя лишь смутные очертания событий. Будем надеяться, что это свойство сработает.