Тайная жизнь гениев

Однако как это ни странно, но именно к этому времени относится попытка Николая Васильевича обзавестись узами брака. Кто же так глубоко запал в сердце вольнолюбивого человека? А то, что глубоко, сомневаться не приходится, потому что именно о ней, своей возлюбленной, Гоголь в конце первого тома «Мертвых душ» пишет: «…чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения».

Кто же послужил прототипом Улиньки из «Мертвых душ»? Как считает Иван Аксаков, это была дочь графа Виельгорского – Анна Михайловна. Гоголь был не только знаком с этим хорошо известным в Петербурге семейством, но и в течение многих лет переписывался с самим графом, его супругой Луизой Карловной и тремя дочерьми, младшая из которых, Анна, или Нози («Носатая»), как звали ее домашние, и стала предметом его особых забот.

Анна знала Гоголя с восьмилетнего возраста. Но увидела знаменитого писателя лишь зимой 1843/44 года в Ницце, когда в сопровождении папеньки и знаменитого писателя прогуливалась по берегу уже остывшего моря.

Тогда Анне Михайловне исполнилось двадцать лет. Она была буквально околдована писателем. И он ей льстил тоже. Потом он уехал во Франкфурт и уже оттуда прислал лично ей письмо, которое положило начало их переписке…

Начало же настоящего романа с Анной Виельгорской биографы относят к осени 1848 года. Продолжался он недолго, всего полгода. Но это был период интенсивной переписки, обмена советами, намеками, запросами, окольными признаниями. Полгода почти полного отвлечения от труда в пользу настоящей минуты, отрыва от «желаний небесных» во имя «желаний земных».

В это же время стали более частыми и его визиты к Виельгорским. Тайную причину их поняли не все. Но, например, писатель Владимир Соллогуб, женатый на одной из дочерей графа, довольно быстро обо всем догадался. «Анна Михайловна, – читаем в его “Воспоминаниях”, – кажется, единственная женщина, в которую был влюблен Гоголь».

Чувствует это и сам Николай Васильевич. Правда, он все еще с тщательностью психоаналитика пытается разобраться в своем состоянии. «Нервическое ли это расположение или истинное чувство, я сам не могу решить». И в конце концов приходит к выводу, что это все-таки чувство.

Но от этого вывода ему не становится легче. Понимая, в сколь серьезном положении он оказался, Гоголь мечется в сомнениях, пытаясь хотя бы частично найти ответы на самые обыденные и одновременно теперь для него наиболее важные вопросы: любит ли его Анна Михайловна? Как отнесутся к его, мелкопоместного дворянишки, намерениям ее родители?

Адресованные ему письма Анны Михайловны дают Гоголю хоть и малое, но все же основание надеяться на взаимность. Впрочем, возможно, он просто обманывался. Что же касается родителей Анны, то он, видимо, на сей счет не питает особых иллюзий.

Получить отказ из первых рук было бы для Гоголя величайшим посрамлением. Кроме того, это было бы уже официальным сватовством, которое невозможно скрыть. Он же хотел наибольшей секретности.

Поэтому, чтобы обезопасить себя от унижения вероятного отказа, осторожный Гоголь делает свое предложение через Веневитиновых – старшую сестру Анны Михайловны Аполлинарию и ее мужа Алексея Владимировича.

Веневитиновы как раз подходили для этой роли. Они были как бы частью семьи Виельгорских и вместе с тем жили отдельно. Зная благородство и независимость этой четы, он мог полностью рассчитывать на сохранение тайны. Тайну ему гарантировал и их семейный интерес.

Каким образом обратился Гоголь к Веневитиновым: в устной или письменной форме, – неизвестно. Правда, существует версия, что свое предложение писатель все-таки изложил в письме, которое до нас не дошло. По крайней мере, в другом письме, сохранившемся, Гоголь объявляет первое письмо «неуместным» и просит прощения за то, что «смутил» адресата.

Сами Веневитиновы (как и Виельгорские) не решились придать этому делу огласку. Более того, согласно слухам, Гоголю было отказано уже на первом этапе его сватовства. И сделал это Веневитинов, очень хорошо знавший характер и воззрения своей тещи. Он был убежден, что Луиза Карловна ни за что не согласится на этот брак. И Гоголь согласился с доводами Алексея Владимировича.

А что же Анна Михайловна? Знала ли она о несостоявшемся сватовстве? Вероятно, знала. И тому немалым подтверждением может служить совершенно несвойственное Гоголю письмо, которое он отправил ей весной 1850 года.

Судя по его содержанию, оно далось ему нелегко. «Писал, исправлял, марал, вновь начинал писать и увидел, что нужно изорвать написанное, – признавался Гоголь. – Нужна ли вам моя, точно, моя исповедь? Вы взглянете, может быть, холодно на то, что лежит у самого сердца моего…»

Гоголь теперь уже не сомневался, что свойственную характеру Анны Михайловны теплоту, которая была вложена в строки ее писем, он принял за любовь к нему. И, прозрев, он, безусловно, почувствовал горькое разочарование.

Сергей Тимофеевич Аксаков как-то обронил страшную фразу: «…поистине я не знаю ни одного человека, который бы любил Гоголя». Уточняя, он добавил, что любил бы не за талант, а как человека. Видимо, и Нози так же, как и большинство его современников, относилась к Гоголю: любила не его самого, а его талант.

«Роман» завершился весной 1849 года. В это время Гоголь с облегчением написал матери: «Слава богу!.. Ни я не женился, ни сестры мои не вступили в брак, стало быть, меньше забот и хлопот».

Да и любил ли он Анну Михайловну? Скорее всего, нет. Было всего лишь разогретое воображение, заочное торжество в мыслях, но не любовь.

Как Аврора Дюпен стала Жорж Санд

В четырнадцать лет Аврора Дюпен попала в женский августинский монастырь в Париже. Ей здесь понравилось. И если первый год пребывания в святой обители запомнился для Авроры как время искренности и бунта, то на второй она резко изменилась. А предшествовало этой перемене следующее событие. Дело в том, что некоторые монахини могли из воспитанниц монастыря выбрать себе «дочку» и впоследствии относиться к ней, как к родному ребенку. Аврора тоже пожелала, чтобы ее удочерили. Причем чтобы это обязательно сделала самая красивая, самая добрая и самая умная из всех монахинь – Мария-Алисия.

Желание Авроры осуществилось, правда, при этом ей пришлось пообещать, что она исправится, превратившись из отъявленного чертенка в милое добропорядочное дитя. И Аврора сдержала свое слово. Так, она стала очень внимательно читать жития святых. Их преданность вере, невероятное мужество в отстаивании своих взглядов находили в сердце девушки свое место, меняя ее взгляды на жизнь. Мистицизм все глубже и глубже проникал в ее душу.

Однажды, прогуливаясь по крытой галерее монастыря, она решила зайти в церковь. Вокруг царила густая темнота, и лишь в алтаре бокового придела горела небольшая лампадка. В распахнутое окно вливались густые запахи жасмина.

«Мне показалось, что звезда, как бы вписанная в витраж, затерянная в необъятном пространстве, внимательно смотрела на меня, – вспоминала впоследствии Аврора. – Пели птицы; вокруг был покой, очарование, благовейная сосредоточенность, тайна, о которой я никогда не имела представления… не знаю, что меня вдруг потрясло так сильно… У меня закружилась голова… Мне показалось, что какой-то голос шепнул мне на ухо: “Tolle, lege”. Слезы потоком хлынули из глаз. Я поняла, что это любовь к Богу… Словно стена рухнула между этим очагом беспредельной любви и пламенем, дремавшим в моей душе…»

С этого часа она решила полностью посвятить себя служению Богу. А так как Аврора была человеком крайностей, она стала думать о поступлении в монастырь. Причем войти туда послушницей, исполняющей самые унизительные обязанности: подметать помещения, ухаживать за тяжелобольными.

«Я буду служанкой, – думала Аврора, – буду работать до полной потери сил, буду подметать кладбище, выносить мусор. Все буду делать, что мне прикажут… Пусть один Господь Бог будет свидетелем моих мучений. Его любовь вознаградит меня за все…»