Заклятая подруга

Она принимается собирать свою одежду, разбросанную по полу и укладывает в сумку расческу.

— Что мне сделать? Что мне сделать? — мгновенного вспыхивает он, хотя бурные эмоции не его конек. Обычно он сдержан и хладнокровно спокоен. Никогда не знаешь что у него на уме. — Что мне, убить ее что-ли?

— Убей. Я серьезно говорю, убей. Хоть на один курок нажми. Может холостой патрон будет. Попробуй хотя бы.

— Я сейчас возьму здесь и все разворочу!

— Развороти, — она равнодушна, ведь знает как безотказно действует это ее оружие на него.

— Больше не увидимся, да?

Она молча выходит из квартиры, оставляя этот вопрос повиснуть в воздухе.

Она гуляет по берегу моря, и слушает шум прибоя. Это ее успокаивает, а сегодня ей хочется тишины. Сегодня она думает о том дне, когда он сказал ей то, что и так было давно известно. Но одно дело предполагать и совершенно другое дело осознавать, и что самое главное принимать.

Апрель 2008 года. Буэнос-Айрес

Она ключом открывает замок собственной квартиры, потому что в дверной звонок до него не дозвониться. Вокруг бардак. Битая посуда на полу, сломанная мебель, поваленные на оземь стулья и стол.

— Что происходит? Нас обокрали? — взволнованно спрашивает она, стоя на пороге.

— Никто тебя не обокрал. Он сидит за табуреткой, на которой стоит начатая бутылка и один стакан, не допитый до конца.

— А что тогда?

— Мартина, иди спать!

— Я спрашиваю, что случилось, и почему ты пьешь?

— Ты что глухая? Иди спать, спать, я сказал.

— Слюнтяй! — она давно хотела высказаться, но все не было подходящего повода.

— Я слюнтяй? Да, я тебя сейчас убью!

— Ты что совсем умом тронулся? Я жена твоя. Люблю тебя, как-никак.

— А я не люблю тебя, как-никак. Я другую всю жизнь люблю и с ней живу.

Обида. Горечь. Ничтожность собственного положения ложатся на ее плечи неподъемным грузом. Нет сил говорить что-то еще. Нет сил выяснять правду. Все и так понятно.

— Ну и что теперь делать будем? — странно слышать этот вопрос от него.

 — Я не знаю, — она принимается за уборку, как-будто сейчас нет ничего важнее чистоты вокруг. — Разлюбить ты ее… не можешь, ради меня? Ради того, что у нас семья?

— Пробовал не получается. Помоги, мне — это даже не просьба с его уст, это как мольба о помощи.

 — Может, ты тогда пистолет уберешь, или собираешься стрелять?

— Я тебя не убью, Мартина, если бы любил убил.

— А что это значит, мне радоваться, что ты меня не любишь? Мне повезло, да?

Вот теперь все эмоции вспыхивают в ней по новой. Она бьет его по лицу, колотит кулаками в грудь, она хочет его расшевелишь, разбудить, расколдовать. Вернуть себе, в конце-концов, но разве возможно вернуть то, что тебе никогда не принадлежало?

— А другие женщины, которых мужья любят всегда на волосок от смерти? Да? Я значит, судьбу должна благодарить, что ты меня не любишь? А?

Значит до глубокой старости дожить смогу? — она не может сдержать слез, которые проливает на его футболку. Футболку с запахом чужой женщины.

— Я бы очень хотел тебя полюбить, Мартина. И это чистая правда, потому что он совсем не умеет обманывать. — Правда хотел, но не получается. Сделай что-нибудь…

— А что в этом случае делают?

Он не отвечает, а она даже не пытается размышлять на эту тему, потому что нет ответа на вопрос, который и так очевиден.

4 сентября 2008 года.

Она старается не замечать его внешней отстраненности, убеждая себя, что ей это только показалось. Но то, какими глазами он смотрит вокруг, словно пытаясь найти выход из клетки и сбежать, не могут подарить ей спокойствие и умиротворение.

— Останови, — говорит он таксисту и молниеносно выбегает из машины.

— Что случилось, ты что плохо себя чувствуешь?

— Все хорошо.

Она всегда входит в его положение, она всегда пытается поставить себя на его место, она всегда пытается сначала его понять, а уже потом ругаться. — Может не надо никуда раз у тебя такое настроение, — она кусает себя за кончик языка, зная, что подливает масла в огонь своими разговорами.

— Иди в машину, холодно.

— Ну так ты мне объясни все по-хорошему, почему я постоянно должна из тебя клещами все вытаскивать?

— Ничего не происходит, все нормально. Холодно, — он снова повторяется, а ветер гуляет под его рубашкой с коротким рукавом.

— При чем тут холодно, я не понимаю?

— Зачем тогда спрашивать, если не понимаешь? Поезжай одна, Ками.

— Ты прости, может, я действительно чего-то не понимаю, ну так объясни мне?

Почему в свой день рождения я должна торчать одна? Зачем ты мне тогда позвонил, зачем мы вообще сюда поехали? Она понимает, что он броня и полностью замкнулся в себе. Лучше оставить его одного, она всегда знает, как лучше с ним поступить.

— Ладно, до завтра, — как бы соглашаясь с еще одной проигранной партией, она идет к машине и останавливается у задней двери, положа руку на крышу автомобиля.

— До завтра еще дожить надо.

— Ой, ладно, — отрешенно машет рукой в его сторону, — я не желаю больше слушать этот концерт! Езжай домой, к жене.

— Ты точно этого хочешь?

— А ты думаешь нет?

Этот вызов в ее глазах его отталкивает. Его сердце заполняется сомнением. Она всегда говорит и делает так, чтобы он сомневался в искренности ее чувств.

— Ками, а это вообще ты?

— Я…

— Это ты? Та, самая Бордонаба, которую я в 18 лет целовал?

— Бенха, ну конечно, я. Поехали уже, а? Такси ждет…

— Нет, давай говорить.

— Бенха… — она обнимает его за плечи. Вдыхает его аромат. Аромат, который кружит голову и проносится селевым потоком внизу живота.

— Като… любимая моя, родная. Ты та самая «Ураган — Камила» которую, я вот уже столько лет люблю?

— Бенха, — она ухмыляется, над своим прозвищем в далекого юношества, — ну давай разговаривать, только не уходи… В ее сердце больше нет злости, потому что только он умеет сказать что угодно, ляпнуть невпопад, и она оттаивает.

— Прости, — он снимает с себя ее руки, взявшие его в плотные оковы, — не получится. Поздно. Спиной он пятится назад. — Я пошел. Спасибо тебе большое.

Она не станет его держать, хотя очень хочется. Но гордость ей никогда не позволит. Тем более, сегодня ее день рождения, и это у ее ног должен лежать весь мир, а не наоборот.

— И тебе, спасибо за все, — она произносит эту фразу как- бы с легкой усмешкой.

— Ну тогда все, — он только разводит руками.

— Все… — отвечает она с легкой ухмылкой, потому что знает, что завтра он снова будет рядом.

— С днем рождения тебя, Камила!

— Ага. Пока…

— Нет, прощай, — она видит его глаза, но не верит его словам и поэтому улыбается.

Вот глупая…

Солнце за окном медленно опускается за горизонт. Она застилает темные простыни, бережно разглаживая все складки и неровности руками. Это будет последним ее воспоминанием перед сном.

Конец сентября 2008 года. Буэнос-Айрес

Звонок в дверь, но никто не спешит открывать.

— Здравствуйте, Мартина, — говорит она после того как двери распахиваются прямо перед ее носом.

 — Простите, что я вас беспокою, но мне очень срочно нужно поговорить с вашим мужем. Она мнется на пороге, но потом вспоминает, что обещала себе твердо стоять до конца. Сегодня она все решит. Решит за него, если он не может.

— Это невозможно, — отвечает она, и не говоря больше ни слова, молча проходит в комнату.

— А когда он вернется, вы не знаете… — Ее вопрос обрывается на полуслове, когда она входит в спальню. Вся гостиная завалена красными и ярко-алыми цветами. На столе горит зажженная свеча и лежит его фотография в деревянной рамке.

— Это… это… — даже слов не подобрать, — что такое означает?

— Это значит поминки, Камила.

— Почему ты мне не сказала? Она еще не знает, но уже чувствует, что его больше никогда не будет рядом. Ей бы самое время закричать, но она молча позволяет своей горечи, словно цунами, расползтись по венам.