Устрашимый

Другие судьи согласились с вердиктом адмирала. Норрингтон заметил, что кормчему всё равно, что черкнуть в протоколе, а на лице Сеймура явное облегчение. Рад, что завербованного им матроса не придётся казнить? Может и так. А может, что всё закончилось. Тем не менее, Бадда решено было всё же наказать, чтобы ни у кого другого не возникло соблазна “сместить с поста” следующего каптенармуса. В итоге приговорили к порке, которой парнишка так боялся, с размытой формулировкой о нарушении устава, повлекшем смерть по неосторожности, или как-то похоже, не менее витиевато. Джеймс не запомнил. Теперь, когда дело практически разрешилось, он сам мечтал поскорее отделаться, и если б для этого требовалось лично взять в руки девятихвостку, он не только сделал бы это, но и не особенно щадил бы идиота, вынудившего его разбираться с этой грязью целых два дня, в одной каюте с Виром и его подхалимами.

Счастьем было и то, что пачкаться о дело Очкарика никто не хотел. Ко второму суду Норрингтон сейчас был явно не готов. Когда побелевший от ужаса Бадд, услышав о решении суда, проговорил невразумительное “это всё судьба”, Джеймс неожиданно для себя рявкнул “Вы мельница, что вам судьба руками размахивать?!”, отчего у парня случился приступ заикания, а Сеймур подскочил и храбро загородил собой капитана, догадавшись, на кого на самом деле направлен адмиральский гнев.Подобная преданность была по-своему очаровательна, хотя лучше бы её не было. Возможно, тогда лейтенант проявил бы большую настойчивость в расследовании гибели Дженкинса и, может быть, дела Бадда не случилось бы. Как бы то ни было, адмирал не думал, что вчерашняя стычка произведёт на Сеймура такое впечатление. Норрингтон мысленно сосчитал до десяти, чтобы успокоиться.

Джеймсу казалось, после этого он взял себя в руки, но перед экзекуцией боцман, столкнувшись с ним взглядом, заметно изменился в лице и усердствовал ощутимо меньше обычного. Помнил, адмирал перегибов не одобряет.

Очкарик, с неестесственным спокойствием отстоявший прощание с Клэггартом, взялся помогать доктору в лазарете. Тянуть канаты он пока не мог, так что ему позволили. Чуть позже, проходя мимо лазарета, адмирал услышал голос Бадда: “Да ты не извиняйся, ты разъясни про вас с Франтом, это что, д-два парня могут д-делать??”. Мысленно посочувствовав и Очкарику, и покойному мистеру Клэггарту, Джеймс поспешил прочь, дабы ненароком не услышать разъяснений.

Позже Джеймс узнал, что Очкарик, стараясь искупить вину, пытался обучить Убогого грамоте, чтобы тому всегда было что ответить. Должно быть, у ютового и в самом деле были педагогические способности, потому что в результате грамоте выучился форпиковый Дональд, навещавший друга в лазарете между вахтами и в меру понимания переводивший с очкариковского на баддовский. Убогий выучился писать своё имя, отчего сам был в полном восторге. На том братание и закончилось, потому что вскоре случился, наконец, бой с французами и внёс в жизнь на “Неустрашимом” свои коррективы.

========== Часть 13 ==========

Генерал! Я не думаю, что ряды

ваши покинув, я их ослаблю.

В этом не будет большой беды:

я не солист, но я чужд ансамблю.

(И. Бродский)

День выдался солнечный, туман рассеялся. Офицеры за завтраком уже привычно делали вид, что второго помощника не существует. Джеймс отвечал полной взаимностью. Боцман орет на кого-то “Для тебя он не Ямаец, для тебя он адмирал Норрингтон!” (а, на Очкарика, то есть, фраза была обращена к кому-то другому). Вот только Очкарик его уже не боится. Даже для вида. Да и не будет сейчас никакого наказания. Не та обстановка.

Бадд и Датчанин отправляются каждый на свою вахту.

- Так тебя оставили старшиной? А то говорили всякое.

- Оставили.

Ну конечно, с каких пор на “Неустрашимом” за преступления снимают с должностей?

- Хорошо … Только помни, Красавчик, если бой, на абордаж тебе теперь нельзя.

- П-помню. Я б-б-больше не хочу!

Адмирал и не знал, что в прошлом бою фор-марсовый хотел в абордажную команду. А ещё Бадда всё чаще зовут Красавчиком, а не Деткой. И на Детку он похож уже меньше. Улыбка всё такая же широкая, но в ней появилось что-то виноватое… Наверно, хорошо. Ему давно пора была взрослеть. Но всё же почему-то жаль. Что-то утрачено.

- Как ваше здоровье, мистер Бадд?

- Всё зажило, сэр!

- Вот и славно. Хорошего дня, матрос.

- Спасибо, сэр! И вам, сэр! И сп-пасибо, что вступились за меня, сэр, - парень посерьезнел, - Датчанин рассказал мне.

- Я исполнял долг судьи.

- Сэр…

- Да?

- А правду говорят, что вы были матросом?

Датчанин, который наверняка и проговорился, тяжело вздохнул. Нет, всё же Бадд пока еще Детка. Может, повзрослее, чем прежде, но ненамного.

- Да. Палубным. Отработал путь до дома после кораблекрушения. Это все вопросы?

- Д-да, сэр… Простите, сэр…

- Вы вправе знать, кто вами командует. А теперь приступайте к своим обязанностям.

- Так точно, сэр!

Адмирал неожиданно для себя обменялся с гротовым усталыми улыбками. С Баддом всем было непросто, но он всё же славный малый. Хорошо, что его не казнили.

Возле нового каптенармуса вьется Крыса. Прямо Чайка, а не Крыса. Этот кивает, ему на всё плевать. И хорошо.

Вроде бы всё готово для еще одного бессмысленного дня на “Неустрашимом”, и тут вперёдсмотрящий орет, что видит французов…

***

Этот бой адмирал почти не запомнил. Были у него и более успешные, были и менее. Упрекнуть себя было не в чем. Каких-то гениальных решений тоже не вспоминалось. Ну победили. Большой радости не ощущается, но неплохо же. Французский корабль “Атеист” был сильно поврежден, хотя и не потоплен (вот и думай, помогает ли Господь атеистам). В “Неустрашимый” тоже попало несколько ядер. Вира ранило, так что саблю от французского капитана получил лейтенант Сеймур. Адмирал рассудил, что из двух разбитых корыт выбирают менее осточертевшее. К тому же, на более осточертевшем, не ровен час, может разойтись сплетня, что второй помощник толкнул капитана навстречу ядру. “Неустрашимый” всё-таки. К радости остальных офицеров, Норрингтон вызвался конвоировать пленников в Англию.

Среди прочих сопровождающих взял с собой Очкарика. Сказал, денщиком. Поверили или нет, пусть отправляются к морскому Дьяволу. Не хватало только, чтобы кому-то пришло в голову после отплытия одного из бывших судей отыгрываться на свидетеле. Да и толку от парня во флоте никакого. Надо вернуть домой.

Адмирал зашёл в лазарет попрощаться с Виром. Правила приличий оставались правилами приличий. Должно быть, капитан считал так же. По крайней мере, он принёс извинения. За дверью слышался испуганный голос старшего фор-марсового “Так он жив? Жив? Благослови его Бог!”. Не Детка и не Красавчик. Убогий. Лучше клички ему никто не придумал.

- Не передо мной вы должны извиняться. Сэр.

Капитан поморщился.

- Да… И всё же мне жаль, что мы… Не сработались.

- Мне тоже, - соврал адмирал. А сам подумал, что, впишись он в эту команду, впору было бы покинуть флот. На французский корабль он уходил если не с радостью, то с надеждой. По крайней мере, хуже не будет. К своему удивлению, к французскому капитану он испытывал симпатию. Тот, кто назвал корабль “Атеист”, хотя бы не будетперекладывать за всё ответственность на бедную античную Фортуну. Не стоит быть слишком суровым с пленниками. Размышляя так, адмирал взошёл на борт.

========== Бонусная глава ==========

Комментарий к Бонусная глава

Написана в благодарность моему редактору, Любе, большой поклоннице мистики. Можно считать или не считать этот бонус частью основной истории. Кому как нравится!

Осенью 1797 года капитан Вир отмечал возвращение в родную Англию. Он кое-как восстановился после ранения, хотя к непогоде шрамы ныли немилосердно. Впрочем, в ближайшие дни погода обещала быть теплой для этого времени года, хотя ее немного портил обычный лондонский туман. Капитан рассказывал друзьям о недавнем плаванье. Доброе вино развязало ему язык, потому, хоть и с некоторыми купюрами, рассказал он и о суде над фор-марсовым Баддом.