Устрашимый

Тот пытался сопротивляться, но ему мешал адмиральский кортик, приставленный к горлу. Когда дверь каюты захлопнулась, в глазах Сеймура отразилась такая паника, будто он поверил в собственный наговор, если не верил изначально.

- Слушай сюда, вольняшка, - хриплый голос принадлежал не адмиралу, не блестящему офицеру флота Его Величества. В эту минуту будто сама Тортуга говорила сквозь зубы своего бывшего обитателя, будто тортугский бродяга смотрел сейчас с отмытого и выбритого лица, - Слушай меня, зелень подкильная. Если есть какие-то вопросы, задашь их у Вира на хате, понял? Заодно нашу “Молли”, не в меру очкастую, спросишь, жахал я её или нет. А пока так порадовать могу только тебя. Хочешь?? Нет? Вот и вали отсюда!

Тортугское чудовище вышвырнуло лейтенанта из адмиральской каюты и завалилось спать. Надолго. Пока снова не будет случая вылезти. Адмирал тоже уснул.

========== Часть 12 ==========

Генерал! Мне все надоело.

(И. Бродский)

Светило яркое солнце.

- Если правое дело заставляет стать пиратом, пиратство может стать первым делом, - наставительно произнес губернатор Свонн наливая чай коммандору. Почему-то во снах губернатор всегда сам наливал чай, а мундир никогда не был адмиральским.

Со сторожевой башни, на которой по неведомым причинам проходило чаепитие, как с капитанского мостика был виден остров. Там счастливая и растрепанная Элизабет болтала с Воробьем у огромного костра и смеялась. Джеймс откуда-то знал, что они разговаривают о нём, хотя с башни не было слышно ни слова.

Чашка давно заполнилась, но губернатор продолжал лить чай. Кипяток жёг коммандору руку. Джеймс видел это и чувствовал, но не мог пошевелиться.

- Пейте, пейте, - подбодрил губернатор, - Чай очень вкусный. Суд только завтра, расслабьтесь, коммандор. Или уже забыли?

Норрингтон хотел ответить, что помнит, но не мог разжать челюсти. А губернатор всё лил бесконечный поток чая, шпарящий коммандору руку, но не проливающийся со стола на пол.

- Сожалею на счёт “Разящего”, но не вините себя. Вы все-таки не повелеваете штормами. Хехе! - губернатор добродушно посмеялся, - Лорд Катлер обещал замолвить за вас словечко на процессе, - тон губернатора стал внимательным и заботливым как у любящего отца. Коммандор винил себя. Он надеялся достичь берега до шторма. Если бы тогда “Разящий” лёг в дрейф, может быть, и команда, и корабль были бы целы. А еще он отчётливо понимал, что всё это сон, но никак не мог проснуться. Процесса не было. Лорд Катлер Беккет заранее замолвил словечко. Заодно похлопотал о повышении. Ради своей выгоды, разумеется, “деловой подход”, так что едва ли губернатор стал бы говорить о нем в подобном тоне… А еще губернатор всё лил и лил кипяток на руку. И его самого брызги не шпарили. Джеймс вдруг понял, что губернатор мертв. Тот вдруг улыбнулся с каким-то горьким сочувствием, и Джеймс проснулся.

Рука, разбитая о челюсть Сеймура, распухла и покраснела, будто от ожога. Костяшки были разбиты еще сильнее, чем у Бадда. Но, должно быть, губернатор был жив. В последнюю встречу он был в добром здравии. В последнюю… В крайнюю…

До побудки еще было время. Адмирал оделся и постучался к Сеймуру. Стучаться пришлось дважды. Открывал лейтенант с самым настороженным видом и с кортиком, кое-как спрятанным в рукаве.

- Я должен извиниться за моё вчерашнее поведение, - начал адмирал, но Сеймур его поспешно перебил.

- Что вы, сэр, это я должен извиниться, я был не вправе подозревать такого джентльмена, как вы, адмирал, в подобных непристойностях.

- Признаем, мы оба вчера позабыли об офицерском достоинстве, постараемся, чтобы это не повторилось. Разумеется, вы вправе и озвучить свои подозрения в суде, и потребовать сатисфакции, лейтенант.

- Нет!! - должно быть, Сеймур представил дуэль с конченым психопатом, - Не в праве, сэр! Безусловно, не в праве!

Норрингтон предложил Сеймуру свою пудру, чтобы скрыть синяк, но она была для парика и на лицо легла плохо. Лейтенант со своей стороны одолжил платок перевязать руку. Инцидент был исчерпан, хотя его последствия еще вызывали удивленные взгляды во время построения и за завтраком.

Не то чтобы Норрингтон надеялся, что второе заседание суда пройдет легко и быстро. Этим утром боцман уже перегораживал другую лестницу и при появлении адмирала улыбнулся как школьник, исправляющий один неправильный ответ на другой, но еще не знающий об этом. Джеймс увидел в этом некоторый знак неизменности судьбы в целом и обычаев “Неустрашимого” в частности. Он даже ничего на это не сказал: бесполезно. К тому же, были дела поважнее.

Заседание, впрочем, началось бодро, даже излишне. Бадд не присутствовал. Допрашивать его не требовалось, собрались посовещаться и вынести вердикт. Капитан Вир вкратце напомнил причину собрания (действительно, вдруг кто-то забыл?). Адмирал не вслушивался. Прочие тоже помнили, о чем речь. Так что стоило капитану умолкнуть, кормчий выдал жизнерадостное:

- Так что, вешаем?

Почувствовав себя неуютно под взглядами других судей, он пояснил:

- Ну как… есть устав. Мне тоже не нравился Клэггарт. Он никому не нравился. Но он сейчас убит. За убийство вешают.

- Исчерпывающие аргументы, мистер Флинт, - согласился адмирал, - Следуя вашей логике, суды следует отменить. Все решения записаны в уставе, к чему тогда мы? Может быть все-таки чтобы выносить вердикт с учетом сопутствующих обстоятельств и в рамках состязательного процесса?

- Мы всё же не законники, - мягко напомнил капитан Вир, - Но если вам есть, что возразить, адмирал, говорите.

- Для начала, я просил бы учитывать, что будь мистер Клэггарт жив, это был бы суд над ним за ложный донос и не только.

- Но он мертв, - резонно возразил кормчий.

- И всё же, факт ложного доноса меняет обстоятельства дела.

- Думаю, я понимаю, что вы хотите сказать, адмирал Норрингтон, - включился в дискуссию лейтенант Сеймур, машинально потирая подбородок, - Мальчик был спровоцирован. У каждого есть болезненные темы, заставляющие терять контроль над собой, - лейтенант явно нарывался проверить это еще раз, но он продолжил совсем не так, как ожидал Джеймс, - Не можем ли мы, признав его виновным, смягчить кару?

Норрингтон заметил, что глаза у капитана забегали. Обычно неплохой оратор сейчас говорил, запинаясь, хотя и с жаром.

- Лейтенант, даже если бы при данных обстоятельствах мы могли, не отступив от буквы закона, вынести такой приговор, подумайте о последствиях подобной снисходительности. Простые люди, я имею в виду матросов, обладают

природным здравым смыслом, а очень многие отлично знают морские законы и обычаи, так как же они истолкуют такую мягкость? Даже если бы мы объяснили им - чего наше официальное положение не допускает, - долгое нерассуждающее подчинение деспотической дисциплине притупило в них ту чуткость и гибкость ума, которая позволила бы им понять все правильно. Нет, для матросов поступок фор-марсового, как бы он ни был назван в официальном оповещении, останется убийством, совершенным в момент открытого бунта. Им известно, какое за это положено наказание. Но оно не воспоследует. Почему? - задумаются они. Вы же знаете матросов. Неужели они не вспомнят про недавнее восстание в Норе? Им известно, какую вполне обоснованную тревогу… какую панику вызвало оно по всей Англии. Они сочтут, что ваш снисходительный приговор продиктован трусостью. Они решат, что мы дрогнули, что мы испугались их - испугались применить законную кару, хотя обстоятельства требовали именно ее, - так как опасались вызвать новую вспышку. Каким позором для нас явится подобный их вывод и как губительно скажется он на дисциплине! Вы понимаете, к чему я упорно веду, следуя велениям долга и закона. Однако прошу вас, друзья мои, не поймите меня превратно. Я не менее вас сострадаю злополучному юноше. Но мне кажется, натуре его свойственно великодушие, что он, если бы мог заглянуть в наши сердца, сам почувствовал бы сострадание к нам, поняв, сколь тяжело для нас то, чего требует от нас военная необходимость.