Устрашимый

- Я не знаю, какие дошли до вас слухи, но эта достойная девушка приняла моё предложение и в настоящее время жива и здорова!

- Вот как? Ну что же, слухами земля полнится… Так вы сейчас?..

- Нет, я не женат. Если мне предъявляются какие-то обвинения, пожалуйста, огласите. Пока что вы говорите о проступке, за который мне уже даровано королевское помилование и сплетнях, которые не имеют отношения к моей службе!

- Спокойней, спокойней, никто вас не обвиняет… Но надо же решить, что с вами делать… - сухонькая ручка штабного картинно перекладывала бумаги. Хотелось послать её владельца к морскому дьяволу, а самому вернуться на Карибы хоть адмиралом, хоть дезертиром, хоть пиратом.

Дверь открылась сразу после стука, без доклада. Штабной помоложе и подороднее улыбался допросчику, как старому другу.

- Ну, много у тебя ещё?

- Да вот, разберусь с этим ямайцем, и на сегодня хватит.

- Ну-ка… - вошедший с любопытством разглядывал адмирала, хотя тот мог бы с уверенностью сказать, что никогда раньше они не виделись, - Прошу прощения, а адмирал Лоуренс Норрингтон вам, часом, не родственник?

Адмирал нашел в себе силы вежливо улыбнуться.

- Он был моим отцом.

- Подумать только! Какая встреча! Столько лет с вашим батюшкой на одном корабле… Вы так похожи!.. Вы сказали “Был отцом”… Он уже умер? Это жаль. Это очень жаль. Мои соболезнования! Мы с ним давно не виделись. Он тогда только собирался на Ямайку… А вы, значит… Джон?..

- Джеймс.

- Очень рад! Очень-очень рад! Давно хотел познакомиться! Так, Чарли, заканчивай уже свои допросы! Знаю я тебя… Найди, наконец, место сыну достойного родителя!

- Сын достойного родителя у себя в провинции наш корабль разбил!

- Ну, разбил и разбил, с кем не бывает? Тебе дай волю, половину флота расстреляешь… Или предлагаешь адмирала на базу отправить, мундиры считать? Найди ему корабль!

- Я расстреляю, а ты на их место черт знает кого притащишь, - проворчал старик, - Я найду корабль, он его потопит, как и первый, а с нас спросят, почему доверили, раз один уже потопил?

- Спросят, как же! Не он первый, не он последний.

- Слушай, у меня в приемной каждый день толпы офицеров, которые ничего не топили и ни во что не влипали. На всех кораблей не напастись.

- Ну так определи первым помощником! Дело большое…

- Первым помощником его… Ну, вот на “Неустрашимом” второй помощник погиб.

Вторым помощником Джеймс не был со времен своего лейтенантства, но сейчас благоразумнее было промолчать. А еще штабной помоложе стал каким-то беспокойным…

- На “Неустрашимом”… Ничего поприличнее не нашлось?

- Чего же неприличного? Прекрасный корабль, 74 пушки.

- Да истории про него уж больно…

- Не будем доверять досужим сплетням! Правда же, адмирал? - штабной что-то черканул в документах и улыбнулся адмиралу самой очаровательной улыбкой, на какую только был способен. - Будете вторым помощником капитана Эдвина Вира. Поздравляю вас!

Адмирал сдержанно поблагодарил обоих офицеров и вышел.

========== Часть 2 ==========

Генерал! И теперь у меня — мандраж.

Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль?

От нехватки дам? Или просто — блажь?

Не помогает ни врач, ни знахарь.

Оттого, наверно, что повар ваш

не разбирает, где соль, где сахар.

(И. Бродский)

Знакомство с командой прошло примерно так, как Джеймс и ожидал. Все сделали вид, что очень рады друг друга видеть. Команда “Неустрашимого” до последнего матроса (кроме несчастных “прессованных”, которым изначально было всё равно) дружно изобразила, что присутствие нового человека в их давно сплоченных рядах никого не смущает, даже при том, что второй помощник будет по званию выше капитана. Эта тема просто не поднималась, а если и были какие-то намеки, то только как на забавное недоразумение. Хотя все догадывались, а кое-кто и знал, из-за чего так получилось, никто не выдал суеверных опасений из-за того, что прежний корабль новенького утонул. Каптенармус даже высказал нечто обтекаемо-сочувственное. Он сам был на “Неустрашимом” не так давно, как основная часть команды, и был переведен после того, как его прежний корабль получил серьезные повреждения и был отправлен в ремонт.

Несколько удивило, что каптенармус держится с командным составом почти как с равными, но в конце концов, может быть, на “Разящем” стороннему наблюдателю тоже что-то могло показаться странным. Ничего, что заслуживало нелестного отзыва отцовского приятеля, новоиспеченный второй помощник не обнаружил. Ну, прессованных многовато. Сам Джеймс не стал бы набирать столько сухопутных, ему казалось, толку от них немного, да и методы вербовки к верной службе не располагают. Но это объяснимо в военное время… Хотя вот, например, парнишка в очках или толстяк с седеющей бородой на вид совсем непригодны… Но чем-то же капитан руководствовался, оставляя их на борту. Собственно капитан, Эдвард Вир (Эдвард, не Эдвин, хорошо еще, заранее шепнули, что штабной ошибся) почему-то не понравился, несмотря на всю свою любезность и благообразную наружность. Даже каптенармус, рассматривающий новоприбывшего взглядом, более подобающим врачу, чем подчиненному, подобной неприязни не вызвал. Что было не так с капитаном, Норрингтон не понимал, как ни старался проанализировать свое впечатление. В конце концов, он всё списал на собственное подчиненное положение и зависть. Подобное чувство, конечно, следовало задавить как можно скорее. В сложившихся обстоятельствах капитан Вир был виноват меньше всех. Но бороться с неприязнью оказалось бесполезно: вскоре капитан показал свою библиотеку, и Джеймс вспомнил «горячо любимые» с детства уроки латыни. Они перевесили уважение и к античной литературе, и к начальству. Тем не менее, для приличия пришлось повосхищаться. Норрингтон надеялся, что вышло убедительно. По крайней мере, поведение капитана осталось безукоризненно вежливым. Или слишком вежливым. Уже позже, когда корабль отплывал, Джеймс поймал себя на том, что пересчитывает спасательные шлюпки. Он удивился, ведь казалось, все хорошо. Вот именно. Слишком хорошо.Слишком красивое и подходящее название корабля. Не по-военному тихий и деликатный капитан, как выяснилось еще до знакомства, прославленный личной храбростью в боях(но о чьих лидерских качествах мало что известно). Каптенармус с внимательным изучающим взглядом, вроде бы выразивший сочувствие(а вроде бы влезший не в своё дело). Подчеркнуто вежливый первый помощник в чине лейтенанта, никак не ожидавший встретить адмирала ниже по должности. Остальная команда, неестественно ровно держащая строй. Прессованные, не решающиеся даже перешёптываться. Мелькнула непрошеная мысль, что исчезновение второго помощника совсем не то же, что исчезновение капитана или первого помощника… Казалось бы, никогда раньше о дезертирстве не помышлял. Ни живых скелетов, ни уродцев Джонса, никого другого не боялся. Наоборот, всё время на Тортуге и у пиратов мечтал вернуться на службу. В боях участвовал чаще многих на этом корабле. Так какого дьявола сейчас понадобилось пересчитывать шлюпки и допускать мысли, простительные разве что прессованному?! И все же тревожное чувство и суеверное ожидание неприятностей никуда не исчезли.

***

Первые же дни плавания усугубили смутные опасения, хотя ничем их не подтвердили. Вроде ничего сверхъестественного на корабле не происходило. В живых скелетов по ночам никто не превращался (по дням тоже, не настолько плохо на “Неустрашимом” кормили), щупальцами и крабьими клешнями тоже никто не обрастал. Но лучше бы обращались и обрастали. С командами Барбоссы и Джонса хотя бы всё было ясно с самого начала. Здесь что-то было не так, больше всего были заметны какие-то несущественные детали, которым было легко придумать оправдание. Неправдоподобно тихие матросы. Капитан, появившийся из библиотеки от силы два раза и то не отдать команду, а полюбоваться ночным небом. Напротив, чрезмерно активный, прямо-таки вездесущий каптенармус, от которого все, кроме подчиненных ему тюремщиков, отшатывались, как от зачумленного… Но ведь хорошо, что матросы дисциплинированы, каптенармус любит свою работу, всё идёт своим чередом и постоянное присутствие капитана не требуется. В целом жаловаться было не на что, просто к чему-то не привык. Так, например, практически у всех на этом корабле имелись клички. На “Разящем” они не были в ходу. Здесь его за глаза называли Ямайцем. Вроде ничего оскорбительного, хотя странно немного. Он родился и провел детство в Англии, сам себя всю жизнь считал англичанином. И вот теперь он чужой для соотечественников? Неужели у него настолько провинциальные манеры? После Тортуги у него, конечно, появились не вполне светские привычки: напитки глушить прямо из бутылок… иногда из чужих… нож за столом не выпускать даже за чаем… слова порой выбирать без прежней тщательности… Но вроде бы на людях он старался себя контролировать. Да и Тортуга, к счастью, не Ямайка… Ну да ладно. Кличка необидная. Самому бы еще не чувствовать себя пришлым. У самого старого матроса кличка Датчанин, на “Неустрашимом” он свой, но, будучи новичком, не вписываться вполне нормально. “Неустрашимый” - не Тортуга, чтобы за это пытались убить. Вот только почему-то в снах краска в кубрике неизменно сползала, обнажая доски тортугского кабака.