Страница 3 из 11
На этих словах бывший управляющий сник и даже осунулся, став в одно мгновение тем же незнакомым пожилым мужчиной, который несколько минут назад зашел в салон. Взглянув на него, Израил молча направился к выходу и прикрыл дверь.
– Правильно сделали, – с благодарностью произнес Ефим Петрович. – В последнее время я очень плохо переношу шум. Я так от него устал. Возможно, вы знали, что до революции мы жили в прекрасной квартире недалеко от Коммерческого Императорского училища? Моей зарплаты хватало, чтобы оплачивать такое жилье. Я не буду говорить, с каким трудом нам удалось остаться жить в этой квартире после прихода советской власти, но за неделю она превратилась в коммуналку. У нас забрали не только жилплощадь, но и мебель, посчитав, что в двух оставленных комнатах все равно нам некуда будет ее поставить.
В первые же дни туалет перестал функционировать, и пока его не прочистили, все жители ходили в деревянный во дворе. На кухне появилось пять столов, и на каждом из них по керогазу. Бегающие по коридору дети, вечно висящее мокрое белье на веревках, которое то и дело бьет по лицу всяк проходящего, и я уже не говорю за отношение между жильцами и ежемесячные разборки при оплате за свет… Один раз из-за того, что кто-то воровал лампочки в коридоре, соседка ошпарила другого соседа супом, который она несла в свою комнату. Все это вы, милейший, знаете не хуже меня. Мир перевернулся. С этим я уже смирился за много лет, но год назад к нам въехал майор НКВД. К своей полученной по ордеру комнате он присвоил не только «лишние» метры вдовы Петряковой, но и нашу мебель, которой она пользовалась уже много лет. Вы бы видели ее лицо! Израил Гершевич, первый раз в жизни я радовался, глядя на то, как люди страдают. Она потеряла имущество! Заметьте, не свое имущество! Да-да, это низко и недостойно приличного человека, но только так она смогла почувствовать то, что нам пришлось пережить с их приходом. Представляете, до чего нас довели! Мы стали радоваться человеческому горю.
После заселения майора в нашу квартиру стало практически невозможно пользоваться ванной. Теперь все по расписанию. На ее дверях висит замок, и у каждого жильца есть специально отведенное для этого время. Нашей семье разрешено один раз в неделю постирать белье и помыться. На все про все у нас четыре часа. Абсолютная бесправность унижает и отнимает здоровье. С тех пор я регулярно хожу в баню и только сегодня этому обрадовался, потому что снова встретил вас.
– Я тоже, – тихо произнес Израил. – Ну давайте не будем расстраиваться. Как только закончится война, в городе начнут строить жилье. Не сомневайтесь, Ефим Петрович, мы с вами еще поживем в отдельных квартирах. Ну-с, а теперь приступим к делу! Какую прическу предпочитаете? Конечно, «полубокс»! Только он подчеркнет все достоинства вашей внешности.
Вооружившись ножницами, Израил быстрыми и точными движениями сделал окантовку, сняв волосы по кругу, и только потом приступил к основной части стрижки. Особенно старательно он работал в области виска, срезая волосы под углом. Он делал несколько подрезов, немного отходил в сторону, внимательно смотрел и, возвращаясь, вновь подправлял длину с помощью филировочных ножниц. Неровности на затылке он убрал с помощью машинки, продвигаясь уже в обратном направлении к густой волнистой шевелюре. Все это время клиент не проронил ни слова и сидел с закрытыми от удовольствия глазами. Когда работа была закончена, Ефим Петрович взглянул на себя.
– Это кто? Познакомьте меня с этим пожилым, но еще приятным мужчиной, – довольный результатом произнес он и, оглядев себя со всех сторон, добавил: – Раз уж я к вам зашел, поработайте надо мной еще немного. Побрейте меня.
– С удовольствием, – произнес Израил и потянулся за безопасной бритвой.
– О нет, уважаемый Израил, оставьте ее для молодого поколения. Опасной, и только опасной! Надеюсь, она еще не заржавела в вашем чемоданчике?
– Как можно! Берегу ее для солидных и понимающих клиентов.
С этими словами Израил достал из тумбочки небольшой видавший виды чемоданчик, раскрыл его и извлек оттуда две бритвы. Положив обе на ладонь, он протянул их для выбора.
– Какой из них клиент желает быть побритым?
– Конечно же, «Карлом Радером», – улыбаясь и закатывая от удовольствия глаза, произнес Ефим Петрович.
– Я и не сомневался, но ради уважения к вашей личности не мог не спросить. Как я люблю работать с понимающими людьми! «Карл Радер» – это же настоящий «роллс-ройс» в бритье!
Израил извлек из чемоданчика кожаный ремень и один край закрепил на крючке, привинченном для этой цели к столу. Потом он нанес на кожу пасту и приступил к правке. Натянув ремень, он взял бритву за «голень» и, положив ее плашмя, плавными и неторопливыми движениями начал протягивать по шлифовальной поверхности «гребнем» вперед. Сделав около пятидесяти движений в ту и другую сторону, он достал из чемоданчика лупу и внимательно осмотрел кромку лезвия с двух сторон. Удостоверившись в высоком качестве своей работы, он аккуратно отложил бритву и принялся помазком взбивать пену.
Откинув кресло немного назад, Израил приступил к бритью. В отличие от других брадобреев у него был свой фирменный «хват», который позволял ему ловко передвигаться по поверхности лица, аккуратно обходя родинки и крылья носа. Одного-двух движений было вполне достаточно, чтобы кожа лишилась жесткой щетины на несколько дней. После бритья он протер лицо, нанес на него травяной бальзам и укрыл на несколько минут мокрым горячим полотенцем.
– Отдохните, уважаемый Ефим Петрович, – проговорил мастер, обмывая инструмент после работы.
Закончив обработку бритвы, он подошел и снял полотенце с лица клиента. Ефим Петрович спал сном младенца, посапывая и потрясывая губами при каждом выдохе. Израил постоял в замешательстве несколько секунд и со словами «Шерман все понимает» тихонечко отошел от кресла.
Пока Ефим Петрович пребывал в блаженной дреме, Израил решил продолжить изготовление шиньона. Дело это хлопотное, требующее большого терпения, а главное – сноровки. Тресбанк он закрепил на столе еще пару дней назад, рассчитывая начать, как только появится свободное время. Война войной, а без накладных волос в парикмахерском деле никак не обойтись.
До революции этим занималось заведение «Трините», которое находилось на пересечении Дерибасовской и Екатерининской. Там искусно плели парики и шиньоны, спасая модниц от однообразия, лысеющих – от безжалостной потери волосяного покрова, а криминальных элементов – от зорких глаз царской полиции. Свои первые навыки в постижерном деле и солидную клиентуру Шерман получил именно там, за что по сей день был благодарен хозяину заведения «ложных волос», вспоминая его добрым словом.
Надев очки, Израил аккуратно развернул холщовую тряпицу, в которой были купленные для парика волосы, и, смочив руки водой, вытянул из общей массы первую тоненькую прядь. Разложив ее на столе, он несколько раз провел рукой по волосяной ниточке, увлажняя и расправляя ее, и, покрутив край вокруг пальца, пропустил между средней и нижней натянутыми на тресбанке нитями. Торчащий кончик он ловко подцепил крючком и цыганской иглой подшил к первому узелку. «Самое сложное в любом деле – это начало», – думал Шерман, осторожно подтягивая колонки́ на тресбанке. Вновь закрепленный пучок волос он подбил к предыдущим, строго соблюдая плотность вязания, от которого зависели прочность и густота шиньона. Увлекшись работой, мастер не заметил, как в салон вошел мужчина.
– Израил Гершевич, здравствуйте, шоб вы были здоровые!
– И вам мое почтение, – ответил Израил, внимательно рассматривая вошедшего.
Перед ним стоял не кто иной, как известный в узких кругах карточный шулер Гоша Пик. Одет он был по последней моде и выглядел весьма прилично для своих неполных пятидесяти лет.
– Гоша, какими судьбами!
– Услышал, что ви на прежнем месте, и сразу до вас. Если бы ви знали, какое уважение я испытываю к мастерству ваших рук!