Считай звёзды

Мама пела её мне.

Отец вряд ли разрешит мне играть и, тем более, петь. Не сомневаюсь: всё связанное с музыкой напоминает про неудачные отношения с матерью, но меня злит ощущение, что мужчина винит во всём именно женщину, хотя в разладе виновны всегда двое. И я убеждена, что одной из причин развода было именно отсутствие непонимания. Творческие люди — сложные. И мои родители таковы. У меня непростой характер, но сожительство с отцом учит смирению. Порой мне кажется, что вот-вот сорвусь, но не на крик, а именно попрошу разговора с мужчиной. Мы не говорим по душам около… О чем это я? Не помню, чтобы мы вообще были эмоционально близки. Думаю, от этого «молчания», игнорирования чужого желания обсудить проблемы брак и развалился. Мама не выдержала «холодность» отца, отец не выдержал «эмоциональность» матери. Поскольку мне приходится жить с мужчиной, то пока не имею права препираться, ведь он оплачивает мои курсы, содержит меня. Но иногда так и хочется человеческого простого общения между отцом и дочерью.

Ваза выглядит хуже, но зато она целая и теперь продолжает стоять в моей комнате с завядшими розами внутри. Я не принимаю душ, лучше подожду до вечера, но одеваюсь теплее. Хорошо, что с собой взяла не только майки. Застегиваю молнию бежевой кофты, спускаюсь вниз по лестнице, чтобы выйти на задний дворик, подышать. Кстати, белье лучше собрать сейчас, вечером обещают дождь. Попробую попросить Лиллиан помочь с глажкой, не сомневаюсь, что она поможет. Обычно девушка сама является инициатором помощи, думаю, ей хочется сблизиться со мной так же сильно, как моему отцу с Диланом. Вот разница в том, что я даю почву для сближения, а вот парень… Не видела, чтобы они разговаривали с момента прибытия сюда. Честно, О’Брайена вообще почти не видно, он уходит утром, возвращается вечером. Гуляет в лесу? Что ж, чем меньше вертится рядом, тем лучше проходит мой день.

Подхожу к стеклянной двери, наблюдая за обстановкой на террасе: Лиллиан стоит у мольберта, рисуя деревья впереди участка, отец сидит в плетенном кресле с ноутбуком и работает над книгой. Хмурые брови. Сжатые губы. Он всё еще сердится?

Выдыхаю, недолго помявшись на пороге, и толкаю дверь, выходя на весеннюю прохладу. Мужчина лишь стреляет коротким взглядом, после которого вновь упирается глазами в экран, а женщина оглядывается, держа в одной руке кисточку, в другой палитру.

Улыбается, не отвлекаясь от рабочего процесса. Складываю руки на груди, проходя босой по деревянной поверхности, и останавливаюсь возле холста, изучая набросок:

— Красиво, — это правда. У Лиллиан талант. Лес и горы выглядят, как настоящие, хотя картина на этапе прорисовки.

— Хочешь, научу? — женщина предлагает. Уже давно пытается дать мне пару уроков, но это просто не моё, так что признаюсь:

— Мне как-то ближе музыка.

— Я так не думаю, — голос отца действует, как подзатыльник, причем не только я ощущаю моральный удар, но и Лиллиан, улыбка которой гаснет. Оглядываемся на мужчину в кресле, что начинает сильнее стучать пальцами по клавиатуре.

— Митчелл, — сдержанно шепчет женщина.

— Закрыли тему, — отец груб, обычно он старается не проявлять подобное при своей девушке. Женщина переводит взгляд на меня, читаю в нем сожаление, поэтому пожимаю плечами:

— Ничего, у меня всё равно особого таланта к музыке нет.

— Вообще нет, — отец шепчет, и я сглатываю, отводя глаза в сторону.

— Митчелл, — голос Лиллиан тверже, но мужчина не поддается её влиянию. Он поднимает голову, сердито взглянув на мой профиль, ведь не смотрю в ответ:

— Почему белье еще здесь? — всеми силами сдерживаю проявление недовольства во взгляде, иначе сейчас начнется: «Что за выражение? Тебя что-то не устраивает? Я тебя содержу», — не хочу опять это выслушивать. Каждый раз приходилось выслушивать его мнение по поводу моего увлечения. Что в этом удивительного? Моя мать имела к этому страсть, так что странного нет в том, что мне передалась тяга к музыке. С детства меня окружали музыкальные игрушки, было ясно, к чему лежит моя душа, так какого черта я каждый раз выслушиваю одно и то же? У меня нет таланта? А кто постоянно запрещает мне развиваться в этом направлении? Мои родители — творческие люди. И я чувствую себя каким-то отсталым человеком, потому что при наличии таких талантов рядом, сама ничего не умею. Будто моя жизнь крутится вокруг учебы и дома. Вот, почему отметки всегда на высоте. Мне просто больше нечем заниматься.

— Сегодня обещали дождь, так что разберись с бельем, — дает указание. Тихо выдыхаю обиду через нос, терпеливо кивнув головой:

— Хорошо.

— Не трать впустую время, займись чем-то полезным, — такое ощущение, что у мужчины нет границ. Он начинает давить и будет продолжать до тех пор, пока я сама не отойду подальше. Лиллиан громко вздыхает, качая головой, и движения её руки больше не плавные. Кисточка сильно давит на поверхность холста, резко вырисовывая линии.

По какой-то причине, поворачиваю голову, все-таки взглянув на отца. Тот смотрит на меня. Сердито. В ответ получает мое внешнее спокойствие. Опускаю руки вдоль тела, отворачиваюсь, тяжелым шагом спускаясь на влажную траву. В горах гремит. Небо в той стороне намного темнее.

Резкими движениями снимаю белье, бросая в оставленные под деревом корзины. Предполагаю, мне никто не поможет с глажкой.

***

Перед грозой наступает духота. Ни ветра, ни накрапывающего мелкого дождя, только замерший воздух, жаркий. Кажется, его вовсе нет, и дышать становится трудно. Гладить столько белья в такое время — тяжело, но Райли разбирается с двумя корзинками, после чего не выдерживает духоты, поспешив из гостиной на кухню, чтобы немного умыть лицо прохладной водой. И без того пробивает жар и пот, а тут еще приходится работать с утюгом. Девушка принимает мысль, что чертовски ненавидит глажку. Ладно еще готовка или мытье полов, но от вида огромных пододеяльников и простыней уже тошнит. К слову, чувство это оседает у основания горла, заставляя постоянно замирать с утюгом в руках и с опаской ждать, что вот-вот начнет давление толкать рвоту наружу. Подобного не происходит, отчего состояние становится еще невыносимее. Намного легче после очищения, а ходить с этой тяжестью в груди, сводящим с ума желудок, совсем не просто.

На кухне распахнуто окно, но ветра всё равно нет, так что толку от этого никакого. Райли проводит пальцами по горячему лбу, смахивая капли пота, и включает кран, окуная лицо в ладони, наполнив те водой. Немного легче, но дышать всё равно нечем. В кармане гремит баночка витаминов. Девушка громко дышит, чтобы ослабить чувство тошноты, и наливает в стакан водички. Лучше ничего не глотать, но витамины она примет. Вдруг поможет иммунитету?

«Фу! Горько, мам».

Девушка бросает взгляд на холодильник, пока выпивает еще немного воды из стакана, по которому стучит короткими ноготками. Опускает задумчивый взгляд, недолго находится без движений. Короткими шагами приближается к гремящему аппарату, открывает дверцу, выпустив на себя холод, что приятно обволакивает её влажное тело. Смотрит на продукты, изучая каждую полку, пока не находит прозрачную пластмассовую упаковку с темно-оранжевым густым содержанием. Стакан тихо ставит на столешницу, пока другой рукой берет мёд. Уже ощущает эту неприятную горечь на языке, но внешне остается равнодушно-усталой, пока отходит к столу, ногой закрыв дверцу. Рассматривает ярко-красную крышку, после чего открывает, взглядом изучая субстанцию внутри. Сладко-горьковатый аромат доносится до носа, заставив сморщиться.

«У тебя слабый иммунитет».

Сглатывает с неприятным чувством в горле. Вновь жжение, при котором стенки глотки неясным образом сжимаются, мешая глотать и дышать. Ощущение грусти, ностальгии оседает комком на сердце, и только по этой причине глаза начинают слезиться. Райли шмыгает носом, пока белки под веками краснеют, заливаясь соленой жидкостью.

Ей нехорошо.

Дыхание преследуется судорогой, дрожь в коленях возвращается, а пальцы вообще не способны держать чайную ложку, которую девушка опускает в мёд, немного зачерпнув.