Считай звёзды

— Да, — кручу ручки крана. — Но у неё такой почерк… Обидно сказать, что не могу разобрать. Только комплекс ей повешу, — нет, не могу вот так просто игнорировать присутствие «опасности», поэтому кидаю быстрый взгляд за спину, наблюдая, как парень трет сонные веки, упираясь локтями в стол. Вроде пока тихо. Ничего не предвещает беды, но расслабляться не стоит.

«Я могу тебе скидывать, только лучше ей об этом не знать», — это точно.

— Спасибо, — начинаю промывать вазу, мыльной губкой скользя по стеклу.

«Ты в субботу приезжаешь?»

— Скорее всего, — вздыхаю, вновь обернувшись, и ощущаю легкое напряжение, ибо парень лениво встает со стула, так что ускоряю свои действия:

— Ладно, давайте все вечером в скайпе созвонимся? — предлагаю Остину и слышу одобрительное мычание:

«Ладно, тогда до вечера», — прощается, и у меня не хватает времени, чтобы улыбнуться, ведь Дилан встает рядом, без просьбы пихает меня локтем в сторону от раковины:

— Да, давай, — тараторю, тут же оборвав связь, и сую телефон в карман любимых спальных штанов:

— Тебя вежливости учили? — сегодня я настроена на словесную борьбу, поэтому складываю руки на груди, повернувшись всем телом к О’Брайену, который кладет кружку в раковину:

— Помоешь? — он даже не отошел ото сна, а уже выдает нечто подобное. Пускаю смешок, сощурив веки, и уже какой раз убеждаюсь: он — ребенок. Причем такой мерзкий, противный, как заноза. И мне ясно, что именно такой ребенок будет вести себя нерационально в ситуации, которая ему не по душе, но, черт возьми, нам уже по семнадцать лет. Времена пеленок и памперсов далеко позади.

— У тебя руки есть, сам помоешь, — ворчу, принимаясь продолжать мыть вазу. Дилан сует ладони в серые штаны, перед этим дернув бегунок кофты немного вниз, чтобы открыть белую футболку.

— А вчера ты была покладистой, — хрипит, не откашливаясь, чтобы голос звучал лучше, но, может, это его естественное звучание. Откуда мне знать, стараюсь особо не обращать внимания ни в школе, ни теперь здесь.

— Вчера ты была покладистой, — шепчу, передразнивая и не поднимая на него взгляд.

— И ты мне говоришь о ребячестве? — О’Брайен пускает смешок, переступая с ноги на ногу.

— И ты мне говоришь о ребячестве, — морщусь, закатывая глаза. Отвечаю ему той же монетой.

Не смотрю на его лицо, но ощущаю кожей плеч покалывания его недовольства:

— Ты же в курсе, что…

— Что? — оставляю вазу в раковине, полной мыльной пены, и поворачиваюсь телом к Дилану, поставив одну руку на талию. — Что все спят, а в кармане у тебя нож, приставишь его к моему горлу или типа того? — не прекращаю кривляться, пока передразниваю этого типа. — Чего ты ждешь в ответ на свои замечания? Взрослого отношения? — смотрю в его карие глаза, раздражаясь от такого равнодушия. Он меня вряд ли слушает, а вот мне совсем не хочется затыкаться:

— Знаешь, что я думаю? — складываю руки на груди, уверено качнувшись с пятки на носки. Дилан повторно усмехается и качает головой:

— Не особо интересно.

— А мне неважно, интересно ли тебе, — говорю громко, забывая о спящих взрослых этажом выше. — Я думаю, ты застрявший в развитии ребенок, не умеющий уважать решения своей матери. И её саму вряд ли уважаешь, — вижу, как дергаются его брови, сильно хмурясь, но не останавливаюсь. Всё, довольно. Он в моем доме. И нужно поставить засранца на место, которого у него, кстати, здесь нет, и не будет.

— Ты расстроен, твоя мать с другим мужчиной, окей. Но не моя проблема, что твои родители не построили нормальных отношений, и твоя горящая задница по этому поводу меня не касается. Тебе просто завидно, что твоя мать тратит больше времени с моим отцом, уделяя при этом внимание и мне, а ты в этот момент лишен всего этого. Обиженный ребенок, который эгоистично будет преследовать свои желания. Наверное, у тебя чертовски дерьмовая жизнь, поэтому ты и вымещаешь свою зависть на тех, у кого всё в принципе в порядке, — острый взгляд. Режущий мое сознание, но не останавливаюсь, даже замечая, как парень сжимает пальцами внутреннюю сторону карманов.

— Вот смотрю на тебя и точно убеждаюсь, что твой отец, наверняка, ничем не лучше, вот Лиллиан и психанула. Кому нужен засранный…

Быстро движение руки — и мыльная ваза разбивается об пол возле моих стоп. И звон стекла не вызывает оцепенение. Я дышу так же тяжело, как и Дилан, который напряженно перебирает пальцами ткань штанов, кажется, от такого сильного сжатия вовсе порвет её. Не отрываю взгляда от осколков маминой вазы. Никакого желания молчать, только сильное рвение продолжить атаковать, ведь, твою мать, он разбил её. Поэтому вскидываю голову, уставившись в упор на человека, глаза которого выражают такой же гнев, как и мои. И надеюсь, что в моем взгляде читается вся пылающая ненависть, которая на самом деле жжется в груди уже на протяжении нескольких лет, но не имела возможности выйти до сего момента.

Руки дрожат, и готовлюсь пихнуть со злостью парня, отбрасывая мысли о том, что уподобляюсь такому куску дерьма. Не сейчас. В данный момент мне хочется выблевать всю словарную тошноту, всё, что думаю о нем, что боялась сказать, пока получала подножки и удары в коридорах школы. Я готова разорвать его ногтями.

Но в порыве агрессии здравомыслие уходит в туман, так что не вспоминаю о физическом превосходстве противника, начав тревожиться о своей слабости только в момент, когда Дилан перехватывает меня за локти, с силой дернув в сторону двери.

Это ненормально. Черт, мы же взрослые люди, какого хрена вообще происходит?!

— Эй! — отпираюсь, пытаясь вырвать руки, но парень уверенно тащит меня к входной двери, имея возможность сдерживать одной рукой. Открывает, пихая меня за порог, о который спотыкаюсь, и разворачиваюсь, чтобы рвануть в дом, но наконец привычный страх перед агрессором лишает той самой уверенности, и здравый смысл предательски возвращается, не вовремя напомнив о возможностях О’Брайена. Который вне себя. Он даже не смотрит на меня, перехватывая локоть, и грубо тащит за собой к деревянному причалу.

— Эй! — я упираюсь ногами во влажную после ночи траву, пытаюсь присесть, чтобы ухватиться свободной рукой за землю или корень. Чувствую только, как быстрое дыхание парня заставляет колотиться ноющее сердце. Его руки напряженно, до боли сжимают мой локоть и предплечье.

— Что ты делаешь?! — ругаюсь, пытаясь разжать его пальцы. — Отпусти! — пугает то, куда он ведет меня. Ногами топаю по причалу, понимая, что это уже не смешно, и по вине новой волны страха тон моего голоса сменяется жалким писком:

— Нет, стой, — да, я прошу его остановиться, но Дилан только сжимает губы, повернувшись, чтобы взять меня под руки, а я всячески пытаюсь рвануть назад, не дать ему возможности оторвать мои ноги от деревянной поверхности, что хрустит под нашим давлением.

— Стой, стой, — пищу, рвусь прочь, даже пытаюсь вновь опуститься на колени, но О’Брайен не произносит ни слова, когда грубо «отдирает» меня от досок, заставив кричать:

— Не надо! — так больно пальцы сжимают кожу под руками, что не удается нормально вдохнуть и закричать. Только делаю судорожный вдох перед потерей в невесомости, не успеваю осознать, как он отбрасывает меня в сторону воды, спиной вниз. Больно плюхаюсь о поверхность, тут же охваченная паникой начинаю дергать руками и ногами, чтобы как-то сменить положение тела. Ледяная вода. Темная. Боюсь даже распахнуть веки, чтобы ориентироваться, куда стоит стремиться, где это бледное небо. Беспомощно.

Слава Богу, рядом с причалом мелководье, и мне удается быстро найти ногами песок, а руками схватиться за деревянную ножку. Наглоталась воды. Выныриваю с громким вдохом, прерывающийся на кашель. Еле открываю глаза, внутри которых щиплет от попавшей под веки воды. В носу закололо. Давлюсь, прочищая больное горло, голень правой ноги сводит, а кожа покрывается мурашками при встрече с вроде как легким ветром.

Быстро дышу, широко распахнутыми глазами смотрю перед собой, ногтями цепляясь за край причала. Трясусь больше не от холода, а именно от ужаса перед водной стихией. Волосы липнут к щекам, одежда неприятно покрывает кожу. Стучу зубами, медленно подняв взгляд на Дилана, который сует все ещё дрожащие от напряжения ладони в карманы. Смотрит на меня, не следя за дыханием.