Охотница

Мужчина проводил меня до дома, держась на почтительном расстоянии, и я начала думать, что совет Мэл был вполне к месту. Пусть полиция поинтересуется у этого типа, что ему от меня надо. Но дома меня уже ждал Макс с приглашением в ресторан, а назавтра мы всей семьей поехали в загородный дом папиного друга на день рождения его жены, и слежка вылетела у меня из головы. Тем более что в следующие несколько дней никто мне больше не докучал - ни женщина, ни мужчина.

- Кстати, сегодня я позвонила в паспортный стол. Готов твой паспорт, - как-то после обеда сказала мне мама, когда я помогала ей загружать посуду в посудомоечную машину.

- О, и полугода не прошло.

- Съезди прямо сегодня, - посоветовала мама. - Давай, давай, нечего тянуть. И да, можешь взять мою машину.

Но я затянула, просидев за компьютером до самого вечера, и выехала, когда уже стемнело. Все подъезды к нужному дому, как водится, оказались забиты, и парковаться пришлось чуть не за квартал оттуда, около трансформаторной будки, из-за которой выглядывали несколько мусорных баков. Два были прикрыты крышками, третий открыт, и из него торчали длинные деревянные рейки, похоже, остатки какой-то мебели. Вылезая из машины, я сморщила нос - в воздухе плавали отчётливые запахи гнили и кошек.

Паспортный стол занимал пару комнат в большом обслуживающем центре, куда собрали целую кучу служб. В холле я взяла талончик и с четверть часа ждала, пока до меня дойдёт очередь. Чтобы не скучать, достала наушники и прослушала пару новых песен, только сегодня скачанных на ай-фон. Сама процедура заняла меньше минуты - расписаться, забрать паспорт и выйти в холл.

И в холле я опять увидела того самого мужчину. Или не того. Или, может, у меня действительно паранойя.

Я поспешно отвернулась, спросила у дежурной, где здесь можно помыть руки, по её указке нашла туалет, заперлась там и задумалась, кусая губы. Сейчас мы в людном месте, но там, где я припарковалась, было пустынно. Снаружи темно, это не то, чтобы среди бела дня шагать по переполненным Арбатам, делая вид, будто не замечаешь слежки. Интересно, а что будет, если я подойду к этому мужику и в упор спрошу, что ему от меня понадобилось?

Но, в конце концов, можно просто позвонить папе и попросить подъехать или прислать кого-нибудь. Да и вопрос, там ли ещё этот мужчина, и он ли это был.

Когда я вышла из туалета, в холле уже никого подозрительного не было. С облегчением вздохнув - показалось - я пошла к выходу, но всё же заколебалась перед самой дверью. Но снаружи горит фонарь и есть камеры наблюдения, так что я всё-таки толкнула дверь и вышла.

Вокруг не было ничего подозрительного, и я двинулась в ту сторону, где осталась машина, оглядываясь по сторонам. Свернула в пустой переулок, но за мной никто не шёл. Вот и знакомая будка с баками за ней. И, чёрт, когда б я не была на взводе, я бы и не заметила его - этого человека, ждущего в тени, с правой рукой, засунутой в карман.

По логике вещей, я должна была испугаться ещё больше, но вместо этого меня вдруг охватила злость. Ах ты, сволочь! Хитрая сволочь, ждёшь у машины, знаешь, что я её не миную так или иначе. Ну, сейчас тебе мало не покажется. И незачем куда-то бежать или кого-то звать, я и сама разберусь.

Даже если там у него в кармане пистолет, он наверняка подождёт, пока я подойду поближе. Не снайпер, чай, зачем рисковать и палить издалека по движущейся мишени в темноте, разгоняемой лишь фонарным светом, рискуя промахнуться или и вовсе перепутать. И я уверенно двинулась прямо к нему, чувствуя не страх, а азарт. Внутри меня тикал счётчик, отсчитывая секунды и шаги до дистанции, которая станет опасной. Мужчина оставался неподвижен. Поравнявшись с будкой, я помахала ему рукой, чувствуя, как губы растягиваются в улыбке, и резко свернула за трансформатор. Бегом обогнула его, нырнула между мусорных баков и вытащила из открытого деревянную рейку, ту, что потолще. Осторожно выглянула из своего убежища - так и есть, мужик устремился за мной. Правую руку он из кармана вытащил, и в ней в самом деле блеснуло что-то металлическое.

Я пнула бутылку, со звоном покатившуюся по потрескавшемуся асфальту, а сама, пригибаясь, обежала бак кругом. И когда мужик промчался мимо меня, с размаху ударила его палкой под колени.

Он с уханьем рухнул на спину, и мой следующий удар пришёлся ему по правой руке, выбивая пистолет. Оружие отлетело в сторону и осталось лежать, чернея на светлом асфальте. Азартно взвизгнув, я впечатала конец палки мужику в челюсть, однако это не помешало ему с рычанием подняться. Он был больше меня раза в полтора, и я была явно недостаточно сильна, чтобы побоями причинить ему реальный вред, а преимущество внезапности я уже утратила. Ни он, ни я не сказали друг другу ничего членораздельного. Я снова попыталась ткнуть его палкой, на этот раз в живот, он поймал за конец и дёрнул, я, не пытаясь играть в перетягивание, выпустила. И кувыркнулась в сторону, туда, где остался лежать пистолет, который я краем глаза ни на секунду не выпускала из вида. Мужчина кинулся следом, но я успела первая, схватила оружие, мгновенно определив, что оно на взводе, довершила кувырок, вскинула ствол, держа его обеими руками, и выстрелила.

Тугой крючок до боли впечатался в подушечку пальца. Пистолет грохнул, дёрнувшись в руках, и мужик согнулся, хватаясь за живот. Он нависал прямо надо мной, сидящей на земле, он казался огромным, и я, подняв пистолет выше, выстрелила ещё раз.

Мужчина упал на бок, неожиданно мягко для такой туши. Даже в темноте была отлично видна чёрная дырочка в белой коже его лба, точно над переносицей.

Глава 5

Пистолет лежал на столе передо мной - обыкновенный «макаров», 9 мм, обойма на восемь патронов. Теперь осталось шесть. Я отодвинула защёлку на торце рукояти, вытащила обойму, зачем-то пересчитала блестевшие внутри гильзы и вставила обойму обратно. Она дошла до упора, тихонько щёлкнула. Взведи курок, и можно стрелять. Я в жизни не держала в руках никакого огнестрельного оружия, и даже пневматического. И уж точно не определила бы на глазок марку и калибр. Всех боевых героинь из кино я любила любовью чисто платонической, никогда не пытаясь как-то подражать им в жизни. До появления Петра Викторовича и его безумного предложения, и моего не менее безумного пожелания.

Которое он честно выполнил. И тем уже второй раз спас мне жизнь. И вот сегодня я из этого самого пистолета убила человека. И не чувствовала по этому поводу ровным счётом ничего.

Домой я вернулась как ни в чём не бывало. Спокойно ответила на мамин вопрос «Всё в порядке», потом мы сели ужинать, папа рассказывал, как прошёл день, мы его расспрашивали. Мама испекла пирог, я с аппетитом съела два куска и искренне похвалила. И всё это время я напряжённо прислушивалась к себе. Ведь я. Убила. Человека. Должна же я чувствовать... хоть что-нибудь?

Но не было ничего. Ни раскаяния, ни приступов тошноты, ни страха - ничего из того, что, как я слышала, преследует вольных или невольных убийц. Я чудовище, должно быть? Урождённое - или так на меня подействовали умения, привитые мне Петром Викторовичем, как черенок к стволу дерева? Я обрела не только способность обращаться с оружием, но и умение безо всяких сантиментов пускать его в ход, и наплевательское отношение к чужой жизни?

И вот теперь я сидела, гипнотизируя взглядом этот несчастный пистолет, и безуспешно пыталась проанализировать своё состояние и поступки. Почему я попёрла на рожон, вместо того чтобы, как положено здравомыслящему человеку, реализовать уже готовый план - вызвать помощь? Хотела испытать свои силы? Ну, допустим, хотя такое поведение свидетельствует о наплевательском отношении не только к чужой жизни, но и к своей собственной. Но потом... Почему я выстрелила во второй раз? Первый-то был самозащитой, а вот второй... Я просто хладнокровно дострелила раненного мной человека, не испытывая в тот момент никаких сомнений и руководствуясь простой логикой: врага надо добить. Так безопасней.