Страница 17 из 19
– Но сейчас не об этом речь, а о том, что в нашем отделе она была не нужна – это тоже факт, от которого никуда не денешься, – потому что работы у неё по сути и не было-то. Вся её работа заключалась в том, чтобы “складировать” чужие бортовые программы, работать этаким “кладовщиком” – и всё, баста. Кто-то программы писал, отлаживал их на АЦК и Стенде, и отдавал потом ей, готовые к пуску, к работе в космосе. А она их заносила в общую базу, в реестр, который по мере надобности отсылала на завод в Козельске полным пакетом, где и делалась “прошивка” бортовых программ, закладка их в бортовой компьютер для очередного пуска. И только-то… И делала она эту свою “складскую работу” два-три раза в год, и за пятнадцать-двадцать минут по времени. А всё остальное время сидела за столом вальяжно и дурака валяла: ногти красила, глаза и губки, книжки художественные читала, журналы по искусству и иную разную дребедень – повышала свой культурный уровень… Выставки художественные очень любила, Царство ей небесное, театры; моталась туда регулярно, в «Современник» особенно, в «Ленком». А чего не мотаться-то, когда делать нечего – ни дома, ни на работе, – когда времени свободного вагон… Да с её работой-то, если по-честному, за которую она деньжищи немыслимые гребла, любой восьмиклассник справился бы – и за тридцать-сорок рублей, за студенческую стипендию, которой он был бы рад несказанно… Такие вот, Витёк, в нашей советской стране были ещё недавно совсем порядки, связанные с отсутствием безработицы. И не Шепилкиной, безусловно, вина, что она этими порядками дикими умело и по-максимуму пользовалась…
– Про подружку Герты Васильевны, Ляшкину Галину Павловну, я тоже плохого ничего сказать не могу. Кроме одного: что и она свои деньги немереные, 350 рублей ежемесячно, незаслуженно получала. Ну просто совсем. Я бы ей, если её способности и возможности объективно и беспристрастно оценивать, знания, четверть от этого только платил, перевёл бы в техники, в лаборантки, будь на то моя воля… Хотя она, в отличие от Герты, на работе очень активной и крикливой была, всё из себя незаменимую корчила, на плечах и таланте которой якобы наш институт целиком стоял все 70-е и 80-е годы… В командировки очень любила мотаться, баба, особенно – на Байконур, где военных много работало, за которых она, старая дева, всё замуж норовила выскочить, за полковника или генерала какого-нибудь: чтобы ему на шею усесться однажды и жить-поживать за его счёт. Высокопоставленный и высокооплачиваемый военный – заветная мечта любой такой вот сверхактивной и сверхамбициозной дамы. Это был и есть общеизвестный факт, жизнью не раз доказанный и проверенный…
– А кто же её в командировки-то посылал, не понял? – искренне удивился я, – если ты говоришь, что она инженером была хреновым; что деньги не заслуженно получала, и место ей было в техниках, в лаборантах.
– Так на Байконуре неделями сидеть и очередных пусков ждать ума много не надо было. От неё ж там ничего такого особенного не требовалось: всё уже давным-давно было сделано в Москве, отлажено и “прошито”. А она, как официальный представитель нашего отдела и института, просто должна была пуски сопровождать и где-то там по завершении полёта расписываться. А после получить телеметрию на руки от военных, доставить её в Москву и передать Огородникову – для анализа. Всё. Такая тогда была в СССР, в нашей космонавтике в частности, система. И работала она безотказно, надо сказать, многих дармоедов кормила, которых кормить и не следовало бы.
– А если что случится, к примеру? – всё удивлялся я, поверить никак не мог, что в командировки на космодромы из советских научно-исследовательских институтов посылали дебилов одних, шутов гороховых и пустозвонов. – Кто тогда неисправность-то станет ликвидировать, не пойму, советы давать ракетчикам?
– В математическом обеспечении, за которое наш отдел отвечал, неисправностей не бывало, как правило. Мы их все в Москве ещё вычищали и ликвидировали – на АЦК сначала, а потом и на испытательном Стенде. Но если у военных, допустим, кто и правили на космодромах бал и всем там заправляли-командовали, по нашим программам вдруг возникали вопросы, и они обращались к ней, то она просто обязана была, перед тем как давать им официальный ответ, пойти и позвонить в Москву по ВЧ и получить добро от Огородникова, как своего начальника и главного разработчика тех программ. И он ей всё подробно и как следует растолковывал; а она – им. Такая была система. Отсебятины пороть она по определению не могла, не имела права: так у нас всё было заведено, и так много лет работало – под роспись и протокол, как в милиции на допросе… А если же что-то серьёзное на Байконуре или в Плесецке происходило и непредвиденное, – тогда она и вовсе там была не нужна: туда тогда вылетало всё наше руководство в спешном порядке во главе с заместителем директора по науке. Это уже была чрезвычайная ситуации, ЧП так называемое, которое разруливали только они одни, наши “генералы космические”, доктора и академики.
– Ну а если, к примеру, просто так кто-то с ней из военных захотел бы про науку, про космос поговорить, в столовой там или на прогулке, – всё не унимался я, советскую научно-исследовательскую систему работы понять и оценить пытаясь. – Как она с ними, дура набитая по твоим словам, беседовала-то, как выкручивалась?
– Очень просто, – смеялся Валерка, потешаясь над моей наивностью и житейской неискушённостью. – У неё, хитрожопой еврейки, на этот случай был припасён надёжный и стандартный ответ. «Понимаете, Иван Иванович, к примеру, – с глубокомысленным видом отвечала тогда она, кривясь в брезгливой усмешке. – Ваш вопрос достаточно сложный и многоплановый: в двух словах я Вам объяснить его не смогу; при всём, так сказать, с моей стороны желании. А лекцию Вам сидеть и читать я не расположена, проводить курс ликбеза… Да и Вы всё равно не поймёте, за один-то раз, мой рассказ не осилите. Так что, Иван Иванович, дорогой, извините, но берите наши отчёты и пыхтите сами»… Такой её ответ, поверь, Витёк, действовал на всех отрезвляюще, как удар хлыста… И спрашивать крутую и “высокообразованную” москвичку о наболевшем, дальше о чём-то её пытать больше уже никому не хотелось, дураком себя выставлять…
– А что, и она, эта Ляшкина ваша, была еврейкою? – задумавшись, спросил я напарника через минуту, дивясь обилию евреев на бывшем его предприятии.
– Была, – услышал я тихий ответ. – Причём – полукровкою, по матери; или по отцу – Бог весть: врать не буду. Но это-то и было в ней самое страшное.
– Почему?! – не понял я, не представляя даже, что имеет в виду Валерка.
– Да потому что, как я заметил, от полукровок этих только беды и нервотрёпки одни, и головные боли. Они и сами все психически-ненормальные, дефективные какие-то с рождения, и нас психопатами делают при регулярном с ними общении, вампирят, кровь постоянно сосут… Они ведь нас, добродушных русских людей, всю жизнь презирают, ненавидят прямо-таки за нашу в них “слабую” и “жидкую” кровь, которую якобы мы в них влили. Из-за чего они евреями по-настоящему так и не становятся будто бы: чистокровные евреи их, полукровок, всё равно недолюбливают, в свой избранный круг особо-то и не допускают, не считают за своих… Вот они и бесятся, и истерят; на нас, русских, все свои беды и проблемы выплёскивают. Так, во всяком случае, я для себя за время плотного и ежедневного десятилетнего общения с ними для себя отметил…
– Она и Ляшкина Галька такая же истеричка была: помнится, двух слов спокойно не могла сказать – переходила на повышенный тон сразу же, а потом – на истерику. От неё на Байконуре мужики, как мне по секрету рассказывали, как черти от ладана шарахались. Потому-то она старой девой всю жизнь и прожила, у которой даже и любовников, как знающие её люди рассказывали, никогда не было… Хотя на мордочку вроде бы и не страшненькая была, и попка у неё имелась приличная, и бёдрышки: фамилию свою она оправдывала с лихвой. Мужики-то на неё заглядывались по незнанию… Но познакомятся с ней поближе, поговорят минут пять – и быстрее ветра от неё, истеричной, бегут. Потому что характер!!!… Да и на денежки жадная была, ужасно скаредная и мелочная. И гонору – выше крыши. Вот от этого гонора, высокомерия неоправданного и страдала всю жизнь, “в лужи” раз от разу садилась…