Знак Святого

Саймон помахал им рукой, в то время как течение относило «Метеор» назад. Едва они успели выйти на водный простор, как Саймон включил мотор и развернул катер по широкой дуге. Позади медленно отшвартовывалось огромное пассажирское судно, казавшееся особенно большим на фоне мчавшихся по дамбе автомобилей. Судно пронзительно загудело, когда «Метеор» прошмыгнул у него под самым носом, и Саймон улыбнулся.

– Гуди до потери сознания, братец, – весело сказал он. – Тебе повезло, что ты не отправился в путь два часа назад.

Они двигались по заливу в южном направлении с той умеренной скоростью, при которой тихое бормотание движка не привлекало постороннего внимания. Мистер Униатц, усевшись на узкой планке палубы позади Саймона, попытался снова завести беседу.

– Босс, – сказал он, – мы пришьем этого парня, Марча?

– Посмотрим, – ответил Саймон. – А пока можешь снять с моряка мешок.

С поистине отеческой заботой отстаивал мистер Униатц свою оригинальную идею:

– Ему будет лучше в мешке, босс, там, в воде. Я сунул в мешок старый утюг, который нашел в гараже.

– Вынь его из мешка, – распорядился Саймон. – Мешок ты можешь выбросить вместе со старым утюгом, но морячок должен остаться. Действуй!

Он выключил двигатель, а Хоппи приступил к выполнению задания. Перед ними неясно вырисовывались очертания яхты «Марч хэер». Кроме якорных огней, были зажжены и другие, более мягкие, освещавшие палубу и надпалубные сооружения, свидетельствуя о наличии людей на борту, которые могут оказаться не вполне дружелюбными. Но для Саймона Темплера это была всего лишь интересная деталь.

Он испытывал блаженство от собственного бесстрашия, побуждавшее его к действию. Тем временем «Метеор» медленно подходил к яхте, стоявшей на якоре. Хоппи опустил в воду мешок, и катер слегка накренился.

– Ну и что нам теперь делать? – хрипло спросил мистер Униатц. – На нем нет ничего, кроме; нижнего белья.

Саймон поймал якорную цепь и, делая героические усилия, ловко удерживал «Метеор» от столкновения с яхтой, могущего привлечь внимание экипажа. Луна освещала корму яхты, а ее нос был погружен во мрак. Предстоящая работа начинала казаться Саймону не слишком утомительной.

– Я иду на корабль, – сказал он. – Ты остаешься здесь. Когда я сброшу тебе веревку, передашь труп.

В порядке эксперимента Саймон поиграл мышцами, ощупал манжету левого рукава, дабы убедиться, что финка с рукояткой из слоновой кости, не раз помогавшая ему в опасных ситуациях, находится на месте – в футлярчике на запястье. Над его головой круто вверх, к носу «Марч хэер» шла якорная цепь. Легко подпрыгнув, он ухватился за цепь и завис на ней над журчащим потоком, в то время как катер плавал под ним, насколько ему позволяла длина фалиня. Затем он с проворством обезьяны стал карабкаться по цепи наверх.

Он добрался до клюза и, качнувшись, уперся в него ногами. Осторожно маневрируя, ухватился пальцами одной руки за край дощатой обшивки палубы у самого носа яхты. Быстрым поворотом корпуса послал вверх вторую руку и ухватился ею за обшивку. Тотчас же, соблюдая осторожность, чтобы не выдать себя, подтянулся на руках.

Держа голову на уровне рук, он разглядел матроса в белых парусиновых брюках, облокотившегося на поручни на противоположной стороне носовой части судна. Саймон вновь опустился вниз и с безграничным упорством начал свой путь в направлении кормы, перебирая руками и удерживаясь лишь благодаря цепкости своих пальцев.

Когда он достиг уже почти середины яхты, он вновь подтянулся. В этом месте палубная надстройка предохраняла его от опасности быть застигнутым врасплох на тот случай, если человек в белом вдруг повернулся бы, а под этим углом зрения, кроме него, не было больше никого, кто мог бы его обнаружить. Через несколько секунд он уже ступил на палубу и притаился в тени.

С кормы доносились приглушенные голоса и позвякивание кусочков льда в стаканах, перемежавшиеся с негромкой музыкой радиоприемника. Стоя неподвижно у стены салона, Саймон какое-то время с завистью прислушивался к этим звукам и обнаружил, что горло у него пересохло от соленого воздуха и неразбавленного виски. Мелодичное позвякивание крошечных айсбергов в прохладительных напитках доводило его до исступления, но он понимал, что с этими удовольствиями нужно повременить. Крадучись как кошка, он направился обратно к носу яхты.

Матрос пребывал на том же месте – у поручней – в той же позе, когда Саймон подкрался к нему, бесшумно ступая резиновыми подошвами. Святой точно рассчитал его позицию и хлопнул его по плечу.

Человек обернулся, испуганно заморгав глазами. Челюсть у него отвисла, когда в отблесках света, падающего на палубу, он разглядел черные кудри, четкое очертание скул и подбородка, пару насмешливых голубых глаз и упрямый рот – законченный портрет современного молодого капера[6], знавшего эти берега, как испанский Мэйн. Особого воображения не требовалось, чтобы понять, что незнакомец – отнюдь ему не союзник, однако реакция его была уж слишком замедленной. Он не успел сделать даже попытки к самозащите, как тяжелый удар со скоростью пикирующего истребителя пришелся ему прямо в подбородок – именно туда Саймон и целился.

Через открытый люк в передней части салона Саймон заметил узкий трап, ведущий в освещенный коридор. Он подхватил лишившегося сознания матроса за плечи и потащил вниз.

В коридор выходили четыре двери, на которых были аккуратные, выполненные по трафарету надписи. На одной из дверей надпись гласила: «Пакгауз». Когда Саймон открыл дверь, в нос ему ударил запах краски и дегтя. Потребовалось три минуты, чтобы связать жертву, сунуть в рот кляп, используя его же носовой платок, и затолкать его поглубже внутрь. После чего Саймон обследовал прочие ресурсы этой весьма удобно расположенной кладовой.

Он вернулся на палубу с мотком веревки и крепкой продолговатой деревяшкой с прорезями по обеим сторонам, известной мореплавателям как «боцманский стул». Он прошел вдоль поручней до того места, под которым располагался «Метеор», оснастил стул и перебросил его через борт.

В средней части палубы появился одетый в полную форму стюард и проследовал в сторону кормы. Саймон застыл у поручней, подобно статуе, и стал наблюдать за ним. Сейчас стюард даже не обернулся, но на обратном пути он обязательно увидит Саймона, находящегося в носовой части яхты.

Хоппи дважды дернул веревку, давая понять, что груз готов к подъему.

Признаков возвращения стюарда пока еще не было.

– Будь что будет, – сказал Святой, как бы обращаясь к своему ангелу-хранителю, – должны же мы когда-нибудь рисковать.

Он снова ухватился за веревку и начал ее тянуть. Поначалу груз на весу закрутился, но затем, поднятый выше, глухо ударился о борт яхты. Святой напряг все свои силы, чтобы как можно скорее втащить груз, молясь о том, чтобы никто из команды не услышал производимого им шума. Казалось, прошла вечность, прежде чем он увидел над палубой голову трупа.

И тут Святой уловил звук шагов возвращающегося назад стюарда.

Крепко удерживая в руках веревку, Саймон сделал шаг назад и спрятался за выступом. Двумя петлями он привязал груз к пиллерсу.

Шаги стюарда на палубе вскоре стихли. Святой затаил дыхание. Если стюард подаст сигнал тревоги с того места, где стоит, тогда можно еще успеть прыгнуть за борт и надеяться на лучшее... Однако стюард, как видно, обладал железными нервами. Его шаги стали вновь слышны, когда он направился в сторону Саймона, чтобы самому разобраться, в чем тут дело.

Надо сказать, это было неудачным, ошибочным решением.

Он прошел мимо угла салона в поле зрения Саймона и, застыл на месте, глядя на безжизненную голову парня, покачивающуюся над поручнями. А Саймон подошел к нему сзади, как призрак, и изгибом руки взял его шею в захват, в котором ничего призрачного не было, – это была мертвая хватка, подобная стальному тросу...

6

Капер – лицо, занимающееся каперством, то есть захватом судов, принадлежащих частным лицам, а также неприятельских судов или судов нейтральных стран, перевозящих грузы в пользу воюющей страны; в широком смысле – морским разбоем.