Вне имён

"Всем нем хотелось бы верить. И думать, что есть силы, которые нам помогут и защитят нас. Но, рано или поздно, мы понимаем, что такой силы не существует. Нас могут защитить, нам помочь, только другие люди. Как мне могут помочь Фанни, Неназываемый, Схимник. А богам... Им пока нет до нас дела. Быть может, в мире ином... Если мы сохраним нашу душу для этого, иного, мира, то мы встретим там эти высшие сущности. Но здесь... Им явно нет до нас никакого дела", - подумала Мария. Но она, хотя и не желая ничего попросить у Бога, даже о том, чтобы случилось чудо, и Николай стал прежним - всё же молилась, поддавшись общему молитвенному порыву, и желала возблагодарить Бога за то, что так удачно вышла из больницы и встретилась с замечательными людьми.

"Господи, спасибо тебе, спасибо, - еле слышно прошептала она, крестясь. - И... да будет на всё воля твоя".

Схимник стоял у иконы Казанской божьей матери, созерцая спокойный её лик. Он поставил свечу и тихо произнес молитву. А потом, внезапно, услышал за своею спиной:

- И будет в сердце твоем лик её божественный, слезами орошенный образ...

Он обернулся. Сзади стоял человек, будто сам сошедший с иконы. В длинном одеянии с капюшоном, черное с серебром. С тихим, светлым ликом. Без возраста. С проницательными, живыми глазами, бездонными, как небо. Хотелось назвать его старцем, хотя на лице не было морщин, а в бороде и волосах - седины.

- Я - Отшельник. Так меня называют некоторые люди. Вы ожидаете меня и юношу на костылях? - тихим, чуть приглушенным, голосом спросил он.

- Да. Меня называют Схимником.

- Он уже направляется сюда. После - мы все осторожно двинемся на выход. За нами следят две женщины. Это - из наших?

- Да.

Парень на костылях, медленно, с трудом, передвигаясь, приблизился к ним. Бросив на обоих скользящий взгляд, он подошел к иконе, и, оперев костыль о стену, полез в карман за свечой.

- Давайте, я вам помогу, молодой человек! - подошел к нему Схимник.

Парень протянул ему свечу и сказал условную фразу:

- Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут...

- Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят, - отозвался Схимник.

- Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими, - продолжил подошедший к ним Отшельник.

Схимник зажег свечу от других свечей и поставил поближе к образу. Парень на костылях тихо произнес молитву.

- День гнева - день сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака..., - произнес неожиданно Отшельник. - Вот вам по хлебцу освященному, путники.

Он протянул им по маленькой просфоре. Они приняли их и спрятали в карманы.

- Смерти не будет, застынет природа, когда восстанет творенье, - произнес Отшельник громко.

Вокруг послышались шепотки:

- Блаженный!

- Чокнутый!

- Это - знаменитый питерский Отшельник, - сказал кто-то в толпе, - Ему нельзя перечить. Если кого избрал - излечит от недугов. Если кто ему не понравится - проклянет. Всяко бывает.

- Милости просим в келью мою. Да восхвалим Господа и дела его, братья мои! - и Отшельник, приобняв Схимника и Николая, обратил их к выходу.

Две женщины смотрели издали на них пристально. Одна из них, со светло-русыми волосами, прошептала что-то и побледнела. А встретившись случайно с глазами парня-инвалида, вздрогнула, и отвела взор.

Парень тоже вздрогнул, встретившись с ней глазами. Но не отвел их, и еле заметно улыбнулся.

- Диез ире, диез илля, солвет секлум ин фавилля, - провозгласил Отшельник, сквозь толпу прорубая дорогу к выходу.

В парке, куда они долго, странными окружными путями, шли от метро "Черная речка", пахло прелой мокрой травой. Последние листья с деревьев опали во время недавних заморозков, но голые ветви не наводили мысли о печали и смерти. Всюду на парковых дорожках были огромные лужи, и местами абсолютно непролазную грязь надо было обходить по траве и листьям газонов. Но воздух здесь был непривычно чистым для большого города. И потому, у Николая закружилась голова. Он остановился, опираясь на костыли, и часто-часто задышал.

- Подойди, прислонись к дереву; напитайся этим воздухом. Он очистит тело, придаст ему энергии, - сказал Отшельник.

Николай, осторожно огибая лужи, заковылял к одному из ближайших деревьев, высокой белоствольной березе.

- Женское дерево выбрал. Значит, думает о тебе кто. Берегиня твоя, - сказал отшельник.

Николай улыбнулся, припомнив Марию в Казанском Соборе. Её неожиданный взгляд, удивленный и пронзающий.

Вскоре они были рядом со странным домом с заколоченными ставнями. С кривой надписью краской по ржавой железной табличке: "Не сдаётся. Не продаётся. Хозяина не беспокоить". Хотя, большинство и так не беспокоило, наверное, решив, что домик приспособлен для сторожа парка, хранения лопат и граблей. Снаружи облицованный деревом, с наваленным на крышу хворостом, внутри дом оказался каменной постройкой, и, похоже, очень старой. В нем имелась всего лишь одна небольшая комната с отделенным от неё стеною длинным и узким коридором.

В коридоре пахло грибами, непонятно откуда взявшимися в Питере. Связки сушеных грибов, перемежаясь с пучками трав, были развешены на веревке, вдоль глухой стены. Дом был низкий, с провалившимся, впалым входом. Помещение, таким образом, было полуподвальным. Окна, с внешней стороны наглухо закрытые ставнями, изнутри наполовину были заложены более поздней каменной кладкой. Сверху имелись занавески из грубой льняной ткани.

А комната насквозь пропахла ладаном; пол, хотя простой, неокрашенного дерева, был навощен до блеска, а может, ещё и отполирован до такого состояния издревле молящимися здесь людьми.

Несмотря на то, что внутренность этого дома ничуть не напоминала собой тот великолепный храм, в котором они сегодня побывали, молитвенная сила и нерушимое спокойствие, разлитые тут, действовали еще более успокаивающе; сила духа чувствовалась великая в этом малом доме. Это был истинный Храм духа Господня.

В единственной комнате была здесь и печь, и камин. Небольшой деревянный топчан, покрытый одеялом; тоже деревянный, грубо отёсанный, стол. Лавка с подушками для сидения, вышитыми крестиком. Огромный сундук у стены, открытый и полный книг...

Вот и вся мебель необычного дома.

Также, на стене висели старинные ходики и две иконы. Одна из них изображала Богоматерь с младенцем. Икона была весьма не традиционна для православия. У Богоматери были глаза и лик, весьма похожий на лицо Сикстинской Мадонны; и вообще, от этой иконы веяло эпохой Возрождения.

На второй иконе, явно бывшей некогда темной, как доска, но просветлевшей и явившей себя, был изображен Исус Христос с чашей вина в руке, среди нескольких учеников. По технике исполнения икона была похожа на работу самого Рублёва.

- И сказал он: "Пейте из неё все, ибо сиё есть кровь моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов", - сурово проговорил Отшельник, проследив направление взгляда Николая. Тот рассматривал икону с интересом.

Здесь стояла нереальная, потусторонняя тишина. Лишь старые ходики тикали, да, устроившись на одной из подушек на лавке, мурлыкал огромный серый кот.

Хозяин зажег свечи, стоящие на столе, в высоком подсвечнике, похожем на трезубец. Три свечи. И погасил свет.

- Располагайтесь, - сказал он. - Сейчас печку затоплю, да кипятка согрею. Чаю выпьем. - Николай, ты приляг, пожалуй, на топчан.

Схимник помог Николаю прилечь; а сам сел на лавку.

Время будто замедлилось, почти остановилось. Здесь не было ни спешки, ни суеты, ни хаотичных мыслей. Было просто хорошо сидеть так, на лавочке, или лежать на топчане. И смотреть, как хозяин закладывает в печь несколько из лежащих рядом горкой поленьев. Как горит огонь, как закрывается печная заслонка... А вот и чайник, поставленный на печь, начинает петь и скоро уже закипит...