Синие берега

- Что ж не открываете? Запор на двери плевый, дунь и - ладно.

- Запор плевый, - согласился хриплый голос. - Он и нужен плевый. Шо трапиться, дверь готова и - на волю. - Чиркнул спичкой. - Почекайте, лампу засветю.

Тощий дымный свет керосиновой лампы не одолел всего мрака, наполнившего комнату. Андрей увидел кряжистого мужчину лет сорока, с вислыми черными усами, с кустистыми и сросшимися над переносицей бровями, и потому казавшегося сердитым. Может быть, человек этот и был сердитым, но перед ним - вооруженный командир и здоровенный боец. На Андрея смотрели маленькие табачного цвета глаза, как два круглых нулика, и в них темная пустота. Усатый человек стоял прямо, в такой противоестественной позе, будто сквозь него продет железный шест и тело перестало быть гибким, податливым. Секунды две лицо усача, словно камень, ничего не выражало. И вдруг ожило, как бы зажженное изнутри, вспыхнуло, все в нем задвигалось искривленные, глубокие морщины на лбу, губы, подбородок; щеки меняли цвет, то багровели, то бледнели: лицо изображало какое-то несобранное движение всех его черт.

- Почтеньице! - Изо рта его кисло пахнуло борщом.

Андрею не понравился этот усач. Он оглядел комнату. Все расставлено на свои места, все в таком безупречном порядке, что показалась комната нереальной, Андрей уже привык к другому. Тени вещей едва умещались на полу, на стене.

Он посмотрел на усача в упор. Тот отводил глаза - не мог выдержать его взгляда, и в этом сказывалось чувство какой-то вины.

- Слушай, друг, что это ты, а? - насупился Андрей. - В глаза смотреть не хочешь? Не сглажу, не ведьма.

- Да что вы, - раскинул руки усач. - Радый я вам, свои же! - И радостное выражение заняло все его лицо.

- А свой ли ты нам, докажешь, - сел Андрей на табурет.

- Докажу, докажу, а як же!

Пилипенко вынул из кармана фонарик, вышел в сени: осмотреться не мешает.

- Товарищ лейтенант, - позвал он Андрея.

В сенях, в углу, была навалена куча красноармейских сапог. Ого! Ого!

- Это что у тебя - склад, магазин? - понял все Андрей. Он едва сдерживал себя.

- Та шо вы, товарищ командир! - проговорил усач, запинаясь. Лицо сразу изменилось, стало холодным, застывшим, будто жизнь покинула его. Тут, километров с двадцать, у Холодного яра, поле перед яром большое, так бой был, ой и бой был, так там стилько побили нашего брату, стилько побили! Страх божий... Я и запряг коняку, поихав та подибрав чоботы. Дарма б загинули, - растопырил усач пальцы, убеждая в разумности своего поступка. Андрей увидел, что пальцы у того короткие, волосатые. Усач добродушно склонил голову набок: - Може вам треба, берить, будь ласка.

- Сволочь ты! - Пилипенко забылся и схватил усача за ворот рубашки, приблизил его к своему лицу и широко впился в него глазами. Тот, не выдержав пристального взгляда, закрыл глаза, и Пилипенко смотрел, как дергались опущенные веки усача.

- Ой, шо ж вы робете, братику! - взмолился крикливый голос. Андрей увидел у печи расплывшуюся женщину, потрясенно обхватившую руками голову. Поза эта должна была вызвать жалость, и покорность изображала эта поза, и беспомощность. - Шо ж вы робете?.. - Цветастая кофта широко раздвинулась на груди, а Андрей увидел золотой крестик. "Очевидный ордер в рай", хмуро усмехнулся.

- Отставить! - приказал Андрей. И Пилипенко оттолкнул от себя усача.

Женщина опустила руки. Еще не совсем успокоившись, взялась за черень ухвата и завозилась у печи.

- Посидить трохи, нагодую.

- Кормить нас не будете. Не тот дом, - оборвал ее Андрей. - Воды разве...

Женщина с готовностью зачерпнула в кружку воды, подала Андрею, в несколько долгих глотков опорожнил он кружку. Потом женщина поднесла полную кружку Пилипенко.

- Послушай, "свой", - обратился Андрей к усачу, - ты можешь сказать, где находится противник? Наш, - ткнул себя в грудь.

- Где-где, - поднял усач плечи, поднял глаза. - А бес его знает где! Может, он тут, возле нас, а может, за сто километров подался. В окружении мы с вами, товарищ командир, як вас по имя-батькови, а в окружении разберешься хиба? Во всяком разе, думать треба, шо под кажным он деревом. Ось як! И смотреть вам в оба, - пробовал наставлять. И столько заботливости в голосе. И сочувственная улыбка под усами. Улыбка короткая, ее как бы и не было.

- Мне не забота твоя нужна, - обрезал Андрей. - Сапоги собирал на поле боя, так? Когда? И где он, Холодный яр?

- Когда? - переспросил усач, как бы припоминая. - Сапоги когда, га? А позавчера. А бой был вон где, - показал пальцем через голову Андрея. - А только там немцев уже нету. Мы, местные, знаем. Немцы в обход пошли. В обчем, лесом вам идти. До шоссейки. Шоссейка километров с пять от нашего хутора, лесом. Попадется вам домик дорожного мастера. Га? Домик, домик. Кирпичный. Мимо того домика и опять лесом, лесом. А кончится лес, почнется Холодный яр. Га? Ну поле, большое поле, как раз там и был тот бой. Ну сапоги где. По всему полю тому яр, ну балка, овраг ну, тоже величезный. Вам через яр, а там - через поле - и в лес по другой бок поля. Лучше держаться трошки наскосяк, ну на сторону, где солнце пойдет, как раз и выйдете на сторожку лесника. И опять держитесь на солнце, ну на восход, и мост вам случится, через речку. Речка глубокая. Не смотрите, что лесная. Переходите мост и по бережку, попадется вам водянка. Га? Ну мельница на воде. От нее, от водянки, поворачивайте на березняк. А там и соображайте, куда вам дале. Дале вроде и света конец, - усмехнулся. - Хуторянин наш видтиля вчера вернулся, красноармейцы, говорил, туда прямували. Ось и весь маршрут. Лучше всякой карты намалював, - довольно растопырил пальцы. Га?..

Помедлил с минуту, раздумчиво добавил:

- Майте на увази, по шоссейке туда-сюда на мотоциклах немцы шныряют, с такими большими на грудках железными бляхами. Шо це воно за таке?..

"Ага, - заметил Андрей про себя, - нагрудный знак, похожий на повернутый вниз металлический воротник: и полевая жандармерия появилась".

- Слухайте, як вас по имя-батькови, може, и возьмете по паре чобит? Сгодяться. Га? - Усач, весь в доброжелательной улыбке, привстал, готовый пойти в сени за сапогами.

- Не надо. - Андрей поднялся. Словно только сейчас заметил на усаче сухой пиджак, сухие брюки, и в ногах, подумал, конечно, сухо. Позавидовал даже, даже плечом повел, пошевелил пальцами в сапогах. - Так вот, "свой". Если следом за нами пошлешь, мы отобьемся. Нас много. А тебя, придем, и прикончим. Понял? - пристально смотрел он на усача. - Сейчас бы следовало прикончить. Да подождем, проверим, какой ты нам "свой".

- Шо це вы, товарищ командир! - Усач испуганно и огорченно развел руками. - Осподь с вами. Идти доносить на вас? То вам я дорогу рассказал. А другим - навищо?

- Закрывайся. И до утра никуда ни шагу.

- Никуда. Ни шагу, - закивал усач.

Андрей и Пилипенко вышли.

- Ай, смердюга, - зычно сплюнул Пилипенко. - Вон какое зелье росло на нашем поле!

Андрей не откликнулся.

3

Вано и Саша подтвердили: недалеко шоссе и у шоссе домик. Усач не обманул, со страху, наверное. Домик в четыре окна по фасаду, смогли рассмотреть Вано и Саша. Окна раскрыты, из них доносился храп. Вано и Саша слышали: храп. Человек пять-шесть спит. Немцы. Немцы, точно. Один выходил на крыльцо, помочился. Сонный, буркнул он что-то, по-немецки. Должно быть, часовому.

Значит, немцы, - размышлял Андрей. - Пусть их там не пять-шесть, а дважды столько - один на одном. Ночевка подразделения? Или какой-нибудь штаб?

Андрей ступал медленно, мысль о домике не оставляла его.

Шли молча, не видя друг друга. У ног возились еловые ветви, каждый слышал, что рядом есть кто-то свой, и это подбадривало.

- Семен.

- Да, Андрей?

Андрей молчал, додумывал, прикидывал.

- Домик дорожного мастера небольшой, раз четыре окна, так? Немного, считай, немцев прикроет.

- Понял тебя, Андрей.

Оба умолкли. Теперь оба додумывали то, что занимало их.