Синие берега

- Семен, гляди.

"Немец уже везде", - опять вспомнились слова Данилы.

Начинался лес.

- Держаться ближе к деревьям, - передал Андрей по цепочке. Незаметней будет. Мало ли кто шастает по лесу.

- Мало ли кто шастает... - повторил Валерик слова ротного и покровительственно посмотрел на двигавшихся.

- И сам о том помни, - внушал Валерику Андрей.

Он услышал за спиной смягченный расстоянием свист. Обернулся. Вдалеке виднелись фигуры Пилипенко и Саши. Между ними Мария. Он вздохнул с облегчением. Нашлась! Он обрадовался, что отыскали девушку, могла пропасть. Могла, конечно. Могла. Обыкновенное дело на войне. Спохватился: что-то много места занимает в его мыслях эта девчонка. "Ты это брось. В самом деле, брось, - приказал себе, но получалось как-то не очень твердо. Он понимал это, и снова: - Кончай, кончай с этим, пока оно еще не началось. По-настоящему не началось. К черту!" Но и резкость, которую хотел придать своим рассуждениям, ничего не меняла. "Сашкина невеста. Хорошая невеста. И парень хороший. Очень хороший парень. Ей-богу, хороший. А ты брось. Брось!". Конечно, он обрадовался, что девчонка нашлась. И объяснение этому простое: раз она с ним, в его роте, он и несет ответственность за нее. "Ладно. Нашлась".

- Нашлась, товарищ лейтенант. - Пилипенко, Саша и Мария подходили к нему. - И перепугалась же! - бросил Пилипенко на ходу.

Никто его не слушал, все смотрели на Марию, довольные, будто то, что ее отыскали, было самым важным в происходящем с ними. А губы Саши растянулись в улыбке и, казалось, никогда уже не примут другого положения.

Все смотрели на Марию. А Мария оборачивалась назад, как бы убеждаясь, что далеко отошла от болота, что она тут, и когда оборачивалась, страх мгновенно возвращался в ее глаза. Она собиралась заплакать. Андрей видел, что собиралась заплакать, и ласково-укорительно сказал:

- Перепугалась. Еще бы. А ты нас перепугала... В другой раз поосторожней с нашими нервами...

Мария густо покраснела, улыбнулась, виновато и счастливо: Андрей беспокоился о ней? И вдруг поняла, она рада, что заблудилась в болоте, хоть и пережила сейчас столько. Было страшно, очень страшно, еще страшнее, чем на плоту, ночью, - там были Данила, Саша... Она опять улыбнулась. И в первый раз подумала о лейтенанте просто, близко: "Андрей"...

3

Шли весь день.

Привал. И шли дальше, шли душным сосновым лесом, и было не так холодно. Шли всю ночь.

Светало, когда выбрались из леса. Осмотрелись. Перед ними стлался луг, и на противоположном конце его темнел перелесок с красными под встававшим солнцем вершинами. За перелеском, километров шесть за ним, определил Андрей по карте, высота сто восемьдесят три. Оттуда, от перелеска, тянул ветер, слабый и пахнувший горелым.

Андрей и Семен одновременно заметили следы гусениц, уходящие туда, где пролегал проселок. Андрея пронзила догадка: след тех же танков, которые видел он на вчерашней поляне.

- Ясно? - посмотрел на Семена.

- Кажется.

Вано и Саша снова ушли в разведку. Андрей проводил их долгим взглядом. Он следил за ними, пока они пересекали луг и потом скрылись в перелеске, с правой стороны. Он направил бинокль на перелесок: сомкнуто и ровно стояли молодые елки, даже зубцы верхушек соблюдали линию. Он не отнимал бинокля от глаз, пристально, словно ощупывал, смотрел на перелесок. Но перелесок казался замершим - не вздрагивали верхушки елок, ветки не шевелились. "Подожду. Что высмотрят ребята". Андрей надеялся, что впереди все в порядке и можно будет трогаться дальше, что путь к высоте свободен.

Время длилось, разведчики не возвращались. "Сорок минут", - со скрытым нетерпением взглянул Андрей на часы. Сорок минут прошло, как Вано и Саша исчезли в перелеске. Семен тоже нервничал, он молча смотрел в одну точку.

- Тянут, тянут, - сказал.

Наконец Вано и Саша вышли из перелеска, уже с левой стороны. Они двигались тревожно-торопливо, видел в бинокль Андрей, и от недоброго предчувствия у него заныли виски. "Определенно невеселая весть".

Вано и Саша уже близко, и можно было разглядеть их угрюмые лица.

- Опять что-то неладно, - потерянно произнес Андрей. - Опять...

Семен молчал.

- Да? - нетерпеливо шагнул Андрей навстречу Вано и Саше.

- Нехорошо... слушай... товарищ лейтенант... - Вано скорбно подобрал губы. - Совсем, слушай, нехорошо... - Он перевел взгляд на Сашу.

Саша кивнул: нехорошо. Он тяжело дышал.

Они доложили, что перелесок неглубокий и на его северной, противоположной опушке и дальше за ней, на поле, - разгром.

- Разгром, товарищ лейтенант. Слушай, разгром...

Андрей прикрыл глаза. Все в нем напряглось.

Рота вышла на северную опушку перелеска.

Андрей увидел обгорелую землю. Земля окрест была разодрана воронками, глубокими, мелкими, - когти войны. У воронок - распластанные, скрюченные, сплющенные мертвые красноармейцы. Гимнастерки, брюки, словно ржавчиной, покрыты пятнами высохшей на солнце крови. В морщинах на лбу пыль, губы обметаны пылью, сапоги, ботинки с обмотками - в пыли, словно красноармейцы плавали в пыли, как в воде. У них уже ни голоса, ни желаний, ни возраста. Прах...

Андрей стоял, придавленный тем, что увидел.

Поодаль - трупы немцев с черными автоматами, с рыжими ранцами за плечами. И в третий раз увидел Андрей на пути к высоте сто восемьдесят три впечатанные в землю узоры траков. А там, где они кончались, торчал накренившийся немецкий танк, на нем не было башни, и оттого выглядел он беспомощным, будто какая-то мирная машина на поле. Но пахло здесь не хлебом, а пороховой гарью, жженой землей.

Андрей понял, что произошло с батальоном, с полком на этом, на левом берегу. Теперь он уже не сомневался, немцы всюду; спереди - сзади справа - слева.

Вон и сосняк и высота сто восемьдесят три. Андрей подходил к ней нетвердым шагом, словно не был уверен, что идет. А может быть, может быть, он уже не найдет комбата? Но кто-нибудь да остался, не все же погибают в бою. Кто-нибудь да скажет, что именно стряслось, растолкует обстановку, и станет ясно, как действовать дальше.

Нет, никто ничего не скажет. Окопы были пусты.

Взгляд Андрея обошел то, что было перед ним. В полыни лежал боец и растопыренными пальцами прикрывал разодранный живот. Заслоненная негустыми сосенками, разворочена, будто перепахана плугом, артиллерийская площадка. Со ствола орудия простреленной головой вниз свисал щуплый артиллерист, и в свалившуюся каску натекла кровь. Кровь была уже черной, в ней плавали хвоинки и лапками вверх торчал затонувший жук. Виднелись трупы лошадей с вздувшимися животами, с разверстыми лиловыми глазами, в которых остекленел ужас. Красноармеец с белесыми бровями, белесыми ресницами, и лицо белесое оттого, что было покрыто пылью, прижался к расколотой повозке, сквозь дыру в пробитом осколком ботинке просунулись пальцы, на другой ноге распустилась обмотка, и ее линяло-зеленый конец ушел в траву, такую же блекло-зеленую, и сравнялся с ней, будто трава и солдатские обмотки следуют в природе вместе; вожжи, намотанные на руку, как бы еще сдерживали лошадей. Андрей прошел мимо. Далее сидел мертвый боец, у него был настороженный вид, будто перед смертью к чему-то прислушивался. Гимнастерка, обмотки, красная звездочка на пилотке еще покрыты росой.

Возле палаток с красным крестом на полотнищах лежали на носилках и на земле бойцы его роты, убитые, он узнал их - те, шестнадцать, раненые, которых до взрыва моста переправили на левый берег, сюда. Похоронить на войне гораздо сложнее, чем убить, Андрей это уже знал.

Он увидел комиссара батальона. Комиссар лежал навзничь: пробитый осколком лоб, раздробленное плечо, смятая нога. Зеленое лицо, зеленые руки, зеленые гимнастерка и брюки, и тень от фигуры комиссара тоже зеленая, только немного мутноватая, и Андрей было не понял, то ли трава придала всему свой цвет, то ли сама трава стала от этого зеленой. И высохшая кровь на траве была зеленой. Раньше, когда-то, давно, зеленое было для него цветом радости. А может, и нет такого цвета - зеленого? Может, это просто черный цвет, который почему-то кажется иным, другим?.. Он смотрел на комиссара: ничего не добавлено, ничего не убавлено, просто все смешалось, и то, что до этого следовало в отлично найденном порядке и выражало совершенство природы, превратилось в ничто.