Синие берега

Он успокоился, рядом Пиль, даже раны в бедре не так давали себя знать.

3

- Немец! Не-мец!!

- Орешь, слушай, зачем? - Вано сжал кулаки. - Почему, слушай, оборону бросил? Приказание было, да?

- Так немец же!.. - повторял насмерть перепуганный голос. - Прет же... А я что с ним сделаю?

Вано представил себе ефрейтора Шуранова, круглолицего, с выпуклыми и красными, как две разрезанные половины арбуза, щеками, с широкой челюстью.

- Ну - немец, и что?..

- Прет, спасу нет... - срывающимся голосом настаивал Шуранов.

- А ты - для чего, слушай?

- Так не берет его огонь, - растерянно продолжал Шуранов. - Лезет, не приведи бог!

- А Горелов - что?..

- Горелов и послал сказать, что не сдержим. Надо отходить...

Окопы отделения ефрейтора Шуранова, выдвинутые вперед, в двухстах шагах от траншеи, прикрывали лощину, выходившую к берегу. Вано послал туда, к Шуранову, помкомвзвода Горелова. "До последнего, - наставлял Вано Горелова. - Помотайте его сколько сможете. А прорвется, с нами тут, перед траншеей, почикается. Пока нам не прикажут отойти. В лощину и к берегу не пустим". И вот - ефрейтор Шуранов: "Надо отходить..."

Вано терял терпение.

- На место! - повелительно крикнул Вано. - Ползи!

- Духу уже не хватает. Ей-богу...

- Мозоли на животе натер, да? - процедил Вано сдавленным до шепота голосом, словно не хватило дыхания, чтобы кричать, и в шепоте этом отчетливо слышались злость, гнев, угроза: вот-вот с кулаками набросится.

Шуранов протяжно вздохнул, пополз обратно, к окопам своего отделения.

Из рощи стукнули орудия, несколько снарядов разорвались в середине луга. В отсветах горевших танков Вано было видно, как Шуранов грузно полз, как вдруг зачем-то шарахнулся вправо, потом подался вперед, потом влево, и снова вправо. "С ума сошел? - злился Вано. - До сих пор не знает: когда бьют снарядами, бежать зигзагом пустое?.." Шуранов опять ринулся влево, опять повернул в сторону и залег, словно то место заговорено от пуль, от осколков и всего другого, что несет смерть. Вано приподнялся над бруствером, удивленно посмотрел, где укрылся Шуранов, и в то же мгновенье как раз там разорвался снаряд. Вано даже пригнулся, ослепленный вспышкой разрыва. "Пропал!.. - подумал о Шуранове. - Умер с полным пузом страху. У трусов всегда так..."

Теперь и Вано увидел: немцы бежали к окопам, где находился помкомвзвода Горелов. Бежали на пылавшие перед окопами танки, и когда приблизились к ним, их освещенные пламенем фигуры были похожи на двигавшиеся костры, они отдалились и погасли в темноте. Бойцы открыли огонь. "Вот-вот, Горелов! Правильно, Горелов! Вот так и надо, кацо!.." торжествовал Вано. Немцы залегли. Вскочили, опять понеслись.

"Почему там пулемет молчит? - выходил из себя Вано. - Почему не сечет пехоту?.."

Немцы огибали окопы отделения. Только пулемет мог остановить наступавшую цепь. "Ворвутся в лощину, трудней нам будет, совсем трудно".

Вано еще не сообразил, как ему быть, - поодаль от танков, тех, окутанных огнем и дымом, показалась громадина с длинным прямым хоботом, выставленным перед собой, и на броне увидел Вано десант. Громадина двигалась к лощине.

- Самусев, слушай! Держи оборону! Ни шагу назад! А я с гранатой. Да?..

Вано выбрался из укрытия и торопливо пополз.

Он все делал порывисто, Вано, подчас сумбурно, как и говорил. Всегда кидался вперед, Вано, даже тогда, когда и не следовало бросаться. Такой уж он, Вано.

Он поравнялся с воронкой, ставшей могилой Шуранова. Земля тут еще пахла порохом. И какая горячая она, земля! Еще не остыла от разорвавшегося здесь снаряда. В воронке и подождет Вано танк. Он следил, как машина приближалась, медленно так, так медленно, умереть можно. Нетерпенье не давало улежать, и он ворочался с боку на бок.

Вано отвел руку с противотанковой гранатой, тяжелой-тяжелой. И как добросишь ее до танка, если рука дрожит, дрожит, проклятая! "Доброшу! Доброшу!" - убеждал он себя, и верил, что добросит, и знал, что добросит.

Танк вдруг изменил направление, просто издевался над ним, над Вано, и это взбесило его, Вано, и он метнулся танку вдогонку, во весь рост, не пригибаясь даже.

На танке, наверное, заметили Вано и старались достать его автоматными очередями. Цвик... цвик... цвик... Он бросался на землю, вскакивал, бежал, снова растягивался на земле, не выпуская из рук гранату. Пули, пули... Шевелился песок... Засыпал глаза... Пули, пули...

Танк отдалялся.

"Хитрит фриц... Выманивает из лощины? Нашел дураков!"

Вано раздражался: какого черта пулемет молчит? Почему молчит пулемет? На него и надежда...

Он решительно повернул к кустарнику, туда, к пулемету.

Он смежил веки - в глазницы натекал пот, скатывался на щеки, на губы, соленый, горчичный, обжигал глаза, схватывал горечью рот.

Вано добежал до кустарника. На кустарник падал отдаленный отсвет горевших танков, и оттого казалось, что ветви, листья подернуты слабым и долгим огнем. Пулеметчик припал к земле, опираясь на согнутые в локтях руки, и бормотал ругательства.

- Зачем, слушай, не стреляешь?

- А стрелять чего? - не оглянулся пулеметчик. - Лежат же фрицы, мать их так, вставать не хочут, - оборвал он свои ругательства.

Так вот почему пулемет молчал!

Рванула ракета. "Дурак немец, раскрывает своих", - Вано и в самом деле увидел залегших солдат, и каски, будто булыжники разбросаны по лугу.

- Во! - встрепенулся пулеметчик. - Кинулись! - Он ухватился за ручки затыльника, пулемет застучал.

Короткая очередь - длинная очередь - короткая очередь... Лента, пустея, ложилась на землю.

- Давай! - ожесточенно гаркнул пулеметчик.

Второй номер, невысокий, сухонький боец держал ленту наготове.

Длинная очередь. Очень длинная. Не было ей конца.

Немцы рвались к лощине, не обращая внимания на пулеметный и винтовочный огонь. "Сомнут... сомнут нас..." Вано охватило беспокойство.

- Строчи, кацо! Строчи, да? - волновался Вано. - Оставляю тебе противотанковую, - проговорил быстро, словно опасался, что не успеет сказать. - Тебе граната нужней, чем мне. Кончатся ленты, рви гранатой. Понял, да?

Пулеметчик как бы и не слушал Вано. Он был весь в работе, требовавшей неимоверного напряжения, запала, ненависти, всего, что есть в тронутом болью сердце, в возмущенном сознании, в мускулах человека.

- Давай! - снова выпалил он. - Ленту!

- На, на, - слабым голосом пропищал невысокий, сухонький боец второй номер.

Вано ринулся обратно, к траншее. Откуда-то сбоку щелкали автоматы. Он не заметил, как пробежал эти двести шагов, отделявшие кустарник от траншеи.

- Самусев! Самусев! - позвал Вано.

- Я! - откликнулся Самусев. - Танк было попер сюда, а развернулся и от нас.

- Видел тот танк. Рядом был. Что-то мудрит фриц!

Там, возле кустарника, где был пулемет, будто земля провалилась, грохнул оглушительный взрыв. "Ясно. Моя, противотанковая", - пронеслось в голове, и Вано понял: это последнее, что мог пулеметчик сделать.

Потом за бруствером послышался сбивающийся топоток, кто-то бежал, спотыкаясь, бежал и останавливался, бежал и останавливался. Вано держал автомат наготове, напряг слух.

- Вано... взводный... Вано...

Вано опасливо приподнял голову.

- Скорее, - торопил он бежавшего. - Скорее!..

Тот, заваливаясь на один бок, на другой, протяжно застонал в ответ, должно быть, его настигла пуля. Он ступил уже на бруствер и как бы окаменел, не в состоянии сделать еще один шаг. "Накрылось отделение". Все в Вано похолодело.

Он протянул руку и втащил бойца в траншею. Больше ничем не мог ему помочь. Теперь, по крайней мере, пули не будут впиваться в его еще живое тело, уже неспособное ни двигаться, ни укрыться от опасности. Это был второй номер - тот самый, невысокий, сухонький боец. Весь мокрый и липкий, он почти не дышал.

- Что там, говори!.. - тряс Вано его за плечи.