Синие берега

- Илюша!.. Я же ж один!.. - потерянно простонал Сянский, забыв обо всем и помня только, что остался среди вражеских танков, вражеского огня, враждебной ночи. - Илюша! - крикнул еще раз, еще, в третий раз, в четвертый... - Илю-ша-а! - Он продолжал выкрикивать это имя, вдруг ставшее самым нужным, родным, уже ни на что не надеясь. - Куда ж я?.. Куда?.. Я ж один... Илю-ша-а-а...

6

Полянцев напрягал зрение, но это было ни к чему, глаза живут только при свете, во тьме они гаснут, как всё - деревья, кусты, дороги, песок... Как ни старался, не мог он увидеть густой крушинник, где затаились пулеметы, два пулемета, увидеть траву, которую насмерть мяли гусеницы танков, и шесть сосен, прикрывавших три окопа - его, Пульки и того, справа, нельзя было разглядеть.

Удар - удар - удар!.. "Наши бьют!.." Ему показалось, много гранат, очень много, стало весело, словно удары эти отводили от него опасность и ничто страшное уже невозможно. Он даже вскрикнул озорно, задиристо:

- Давай, ребята! Давай!..

Разъяренно вздыбились огни - горели танки, и на лугу - от рощи и холма до воды - пропала ночь. Вверх, под самое небо, суматошно взметнулись сосны с темными куполами, сосны, прикрывавшие окопы отделения Полянцева. И тотчас в глаза бросилась неровная цепь немецких автоматчиков, они обходили пылавшие танки и, то припадая к земле, то вскакивая, то снова залегая и снова поднимаясь, суетливыми перебежками неслись мимо Полянцева на траншеи роты.

Бег автоматчиков остановили длинные и короткие пулеметные строчки из крушинника. Цепь залегла. Потом со стороны холма двинулась вторая цепь, она развертывалась и шла на Пилипенко, видел Полянцев. "Что ж Пиль молчит? - тревожился, и сердился, и ругался он. - Заело что-то?.. Решил подпустить немцев поближе?.. Меняет ленту?.." Немцы ступали в полный рост и строчили из автоматов. Немцы приближались. "Вот они..." - сцепил Полянцев зубы, будто уже слышал топот ног, прерывистое дыхание автоматчиков. "Что ж Пиль молчит, черт его побери?.."

Разом - видно, по команде, - поднялась первая цепь, повернула - на Полянцева. Он весь напрягся. "Самое время вступить в дело. Ну, "дегтярь", давай..." Он нажал на спуск. Короткая очередь. Он почувствовал упругую дрожь приклада. Палец снова надавил на курок. Короткая очередь. Немцы, шедшие на левом фланге цепи, залегли. Нет, не залегли, - свалились. Короткая очередь.

Он менял диск, и пока менял, слышал, как рядом хлопали винтовки, четко и гулко. "Мои ребята..." Он опять нажимал на спусковой крючок. Короткая очередь, короткая очередь... "А Пиль, что ж он?.. - раздражался Полянцев. - Чего ж молчит его станкач?.."

Пилипенко ударил. Почти одновременно с ним, с Полянцевым. "Тоже, значит, чего-то рассчитывал..." Пилипенко ударил. Цепь автоматчиков, не добежав до Полянцева самой малости, бросилась на землю, увидел он в отсветах дальнего огня полыхавших танков. "Попали, голубчики, под перекрестный, - радостно клокотало в груди. - Под мой и Пиля..."

Но Пилипенко умолк. "Заправляет новую ленту", - предположил Полянцев. А сам он, Полянцев, давил на спусковой крючок, крепче, сильнее. Что такое? Молчал и его "дегтярь". Разгоряченный, Полянцев в первое мгновенье не сообразил, что опять кончились патроны, что диск пуст. Протянул руку. "Где они, запасные диски? Где?.. Где?.. - возбужденно шарил рукой. - Вот тут положил... Вот тут... Эх!.. И надо же такое... Ну, наконец!.." Схватил диск. Пока будет вставлять диск, немцы сделают перебежку! Чертов Пилипенко, молчит! А может, ранен, убит? Слишком долго, если меняет ленту. Столько времени не требуется, чтобы заменить ленту. Да и у него так медленно идет с диском! Немцы определенно поднимутся и рванут вперед... Ну, слава богу! В порядке! В порядке!..

Полянцев снова стрелял.

Он вскинул голову, посмотрел вверх перед собой. Ракета! Что означал этот зеленый свет, рванувшийся из рощи в небо? А! Ракета дала команду. И немцы стали отползать.

Они отползали. Потом вскочили, суматошно понеслись обратно к роще, к холму, возможно, в укрытие, которое только что покинули. Но снова рухнули, как срезанные. Полянцев нажимал, нажимал на спуск - очереди, очереди. Воздух прошила долгая пулеметная строчка, твердая, сильная, глуша и прикрывая короткие очереди Полянцева. "Пиль! Пиль!.. Ну и дает жизни! Ну и Пиль!" - чуть не выкрикнул Полянцев.

Ракета догорала, под ее меркнувшим светом, неуклюжие, как мешки, лежали убитые, раненые. "Вон сколько мы их с Пилем положили!.." ожесточенно и восторженно подумал Полянцев.

Немцы бухнули из минометов по обозначившимся целям - по пулеметам в крушиннике, по Пилипенко, по окопам Полянцева. Мина разорвалась у самых окопов. Полянцев, втянув в плечи голову, припал к песчаному дну и, ощерясь, разжал губы. О каску стукнулся осколок, удар был легкий, но уши плотно заложило, будто в них напихали ваты. Потом наступила тишина. Полянцев поднял голову, обеими руками поправил сдвинувшуюся каску. Рот набит землей. Полянцев сплюнул, все равно - в зубах скрипел песок.

Полянцев вспомнил о Юхим-Юхимыче. Потом вспомнил, что ни одного звука тот не проронил. Убит? Повернулся, тронул его за плечо.

- Жив?

- А толку шо? - жалобно, едва слышно отозвался Юхим-Юхимыч. - Лежу бревном, хоч бы диск мог подавать...

- И сам диски возьму. Были б. А стихнет, понесу тебя. Сказал. Я ж здоровенный.

Полянцев взялся за приклад своего ручного пулемета, и в ладонь впились рваные острые зазубрины металла, торчавшие оттуда, где быть прикладу. "Разбили "дегтяря"! Эх!!." В первую секунду это ошеломило. Он понимал, что мог быть ранен, мог быть убит. Но чтоб живому стрелять нельзя было, - не укладывалось в голове. Стало ясно: стрелять не из чего... Он яростно выматерился. Сглотнул собравшуюся в горле слюну.

- Как там у тебя? - крикнул направо. Из окопа не откликнулись. - Как у тебя, спрашиваю? - крикнул громче. Ответа не было. "Понятно. Все".

- Пулька, жив? - крикнул уже неуверенно.

- Ага, - тотчас ответил окоп слева.

Прошла минута.

Полянцев услышал: на окопы надвигался танк. Он был уже недалеко.

- Пулька! - повернул Полянцев голову налево.

- Ага. Танк.

- Бери гранаты.

- Ага.

Полянцев неподвижно, с нервным напряжением ждал: пусть танк подойдет поближе, теперь рисковать нельзя...

- Выходим, Пулька, на гада! Готов?

- Ага. Готов.

Полянцев не успел выбраться из окопа, а Пулька, тихий Пулька, уже бежал на танк. Он бежал на танк, это Полянцев услышал. А когда, словно из-под земли, вырвался громкий костер и свирепо разметался во все стороны, понял, что Пулька метнул гранаты, и метнул удачно. В ярком свете видно было, как под огненными осколками упал Пулька. Танк дернулся вперед, и Полянцеву показалось, что услышал хруст, это гусеницы, понял, вминали в землю мертвое тело Пульки. И тут же вспыхнувший танк беспомощно завертелся на месте - гусеница, значит, сорвалась с хода и, как бы рассыпаясь, с грохотом расстелилась на песке.

Взвилась осветительная ракета, и стало видно, как, обогнув танк, автоматчики неслись на окопы. Уже отчетливо слышен был вязкий, в песке, неровный топот. Несколько шагов отделяли немцев от окопов. "Накрылся, - с тяжелой тоской подумал Полянцев. Два диска, знал он, лежали у его ног. Эх! Вот когда б "дегтяря". Уложил бы их, а сам, может, и выкрутился б..." Почему он должен умереть... если столько сил в нем для жизни? Мысль эта первый раз пришла в голову, и он невольно ужаснулся. Он снова видел Пульку, бежавшего на танк, и слышал хруст костей под гусеницей, словно это повторилось. Злость, какую никогда еще не испытывал, поднялась из глубины его существа и захлестнула все. И рука стиснула гранату.

Надеяться не на что. Рассчитывать больше не на что - "дегтярь" разбит. Только на гранату вот. На эту, одну-единственную, которая у него в руке. Все в нем натянуто: мышцы, жилы, сердце под ребрами, руки, ноги.

Полянцев считал секунды, считал минуты, нет, минуты он не считал, минуты - это слишком долго, теперь у него не хватит жизни считать минуты. Не потеряться - самое важное в его положении, не потеряться, нельзя же умереть вот так, как подстреленному зайцу. "Жизнь моя дорогая, фрицы. Сейчас вы узнаете это!.." Он поставил гранату на боевой взвод и судорожно сжал рукоятку.