Синие берега

- Есть патроны, - повторил Полянцев слова Юхим-Юхимыча. - Посмотри получше.

Ответа он не услышал. Возникший гул двигавшихся танков захватил его всего. Полянцев положил ствол ручного пулемета на бруствер, он должен был отсекать пехоту, если пехота пойдет вслед за танками.

Тапки уже шли.

7

Обозленные и напряженные, переступая с ноги на ногу, стояли бойцы, готовые по команде броситься вперед. По низу окопа, будто на дно брызнули капли крови, проступали и гасли багровые огоньки, это бойцы не могли удержаться, закурили. Присев на корточки, наклонялись они, жадно затягивались, и тогда видно было, как капли набухали. Рябов тревожился, но на этот раз не смог приказать: отставить, прекратить! "Пусть покурят. Пусть нервы подавят. Немцу не видно, не засечет... Пусть покурят". Самого тянуло свернуть цигарку. Но не позволил себе, не ему нарушать порядок.

- До чего курить хочется! Одну б затяжку!.. Одну б затяжку!.. - не выдержал Рябов, он и не заметил, как это вырвалось у него.

Он оглянулся. Над головой услышал он голос Писарева. Высокий, никто в роте не доходил ему и до плеч, стоял он перед Рябовым.

- Ну и покланялся я и осколкам и пулям, - тяжело выдохнул Писарев. Он поправил свернувшееся набок пенсне. - Хорошо ноги длинные, быстро добрался.

Рябов не откликнулся, он не слушал его. Весь он был рядом с Рыбальским и Сянским у бронебойки, и возле пулеметчиков, скрытых в кустарнике, и там, где уже лежал Полянцев со своим отделением из двух бойцов, и возле Гаррика Пилипенко, припавшего к "максиму", был.

Писарев понял это и вернул его в окопы.

- Ты доносил о потерях, - проговорил Писарев, он все еще не мог перевести дыхание. - Перепугал ты нас. Половина взвода, говоришь?

"И этот вот начнет пилить: не паникуй, и прочее!" - взвинченно подумал Рябов. Он почувствовал, что не выдержит и пошлет куда следует и старшину, и ротного, и эту проклятую войну, и все на свете... И так и так - амба! Но сдержался.

- Говоришь, старшина, перепугал вас? Я и сам перепугался. А что? произнес Рябов тоном человека, сознающего, что главное выполнит. А остальное не заслуживает внимания. - Перепугаешься тут. Минами немец завалил. Надо ждать танки.

- Не исключено. И мы так думаем.

- Потери будем вместе считать? - горько усмехнулся Рябов.

- Спокойней, сержант, спокойней.

- Не могу спокойней, товарищ старшина, - запальчиво сказал Рябов. Но раздражение, удивился он, не нарастало, а пропадало, его уже не было, он проникался спокойствием, которого ему как раз не хватало. - Мне скоро на танки идти, а не с кем. Я не могу спокойней, - повторил.

- И пойдешь, - не повышая тона, подтвердил Писарев. - Кто у бронебойки?

Рябов сказал кто.

- А этого, Сянского, думаю, зря туда. Подведет. Определенно подведет, - озабоченно сказал Писарев. И помолчав: - Сянского, думаю, зря...

- В моем положении выбирать не приходится, куда кого ставить. Взвод тридцать два бойца, со мной. И того меньше. Еще не установили, сколько выкосило. А ты мне, того ставь, того не ставь... - И снова раздраженно: Мне воевать не с кем, понял?..

- Тебя, сержант, послушать, так ты все еще в трактористах ходишь...

Рябов ничего не успел сказать, он уловил мерный гул, зародившийся вдалеке, на противоположном конце луга, и понял все.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Ракета противника, внезапно вырвавшаяся из пустоты, бросила в небо мертвый свет, и свет этот перевернул всю ночь и раскрыл унылый, зло притаившийся мир. Человек боялся этого мира, этого света. Бледно-желтый круг ракеты, медленно покачиваясь, широко повис между землей и звездами. Звезды, как бы ослабев, едва виднелись в небе. Еловые зубцы рощи становились оранжевыми, потом бело-голубыми, потом пепельными и постепенно пропадали.

Снова ракета, и снова: оранжевое, бело-голубое, пепельное... Над лугом зажглась и третья ракета. Андрей настороженно приложил к глазам бинокль: из рощи выходили танки. Два, три, пять... Танк, двигавшийся впереди, поводил орудийным стволом, как бы нашаривая дорогу, и тронутый его силой, воздух клубился и гудел.

Недолгий свет ракеты стал иссякать. И в этом тускнеющем, ускользающем свете Андрей успел даже заметить кресты на мрачной броне танков. Или только показалось, что увидел кресты, а на самом деле это подсказала память.

Ракета окончательно истратилась, и тотчас все в бинокле погасло: тьма. Словно перед глазами поднялась стена дыма и земли. В черной высоте снова остро зажглись звезды. Лес и холм под звездами в мутном воздухе казались теперь гораздо ближе, чем были днем, и потому выглядели сурово и зловеще.

В глубине ночи двигался рокот, слабый еще, но настойчивый.

Что-то сжимало голову, почувствовал Андрей, даже больно стало. "А, каска давит, - убеждал он себя, что нашел объяснение. - Как гиря на голове. К черту каску!" - швырнул ее на дно окопа. Запустил пальцы в волосы. Кажется, стало легче. "Ну, конечно, каска".

Танки шли уже с минуту, не меньше.

Над мостом, увидел Андрей, тоже взвилась ракета, и воздух там заголубел.

Потом близко взлетели одновременно еще две ракеты.

Андрей снова вскинул к глазам бинокль, и опять танки, огромные, грузные, сразу выросли перед ним. Он вздрогнул. Он убрал бинокль, и машины как бы вернулись и по-прежнему были еще далеко. Сердце учащенно стучало.

Танки на ходу стреляли из пушек, строчили из пулеметов. Красные, синие, зеленые точки быстро чертили воздух. Летевшая линия трассирующих пуль показывала - танки шли на окопы первого взвода, на Рябова. Хорошо, не забрал у Рябова бронебойку! Хоть и сообщили разведчики, что разгребают немцы завалы перед вторым взводом, перед Вано, все же удержался и бронебойку оставил в первом взводе. Хорошо, хорошо... Андрей испытывал удовлетворение, что не ошибся.

Воротник гимнастерки стал тесен и стягивал шею, и вспомнилось прощание с комбатом, когда тому тоже мешал воротник. Пальцы Андрея никак не могли найти крючок, чтоб его расстегнуть. Наконец расстегнул. Но все равно, что-то сжимало шею. Он повел головой раз, еще раз, не помогло.

Циферблат показывал: два часа три минуты.

"Только бы вовремя взорвать мост... Только бы выполнить задачу... Переправиться на тот берег не удастся..."

Андрей полузакрыл глаза: успокоиться, успокоиться, привести мысли в порядок - иначе пропасть.

2

- Танки, старшина.

Будто Писарев не знал, что танки.

- Далеко, как думаешь? - изменившимся голосом допытывался Рябов.

- А не все равно, раз идут? - хмуро откликнулся Писарев. Он прислушивался к смутному гулу, доносившемуся с противоположного конца огромного луга.

Рябову почудилось, что происходит это не сейчас, совсем не сейчас, что все еще длится вчерашняя ночь и идут танки, и вот-вот, вместе с Юхим-Юхимычем, бросится он танкам наперерез и ахнет зажигательную бутылку в башню. Он чувствовал себя увереннее, чем вчера, когда кинулся к танкам. Может быть, потому увереннее, что теперь уже знал: в башню танка полетит бутылка с горючей жидкостью, а под гусеницы метнет гранату Юхим-Юхимыч, и боец отделения Юхим-Юхимыча и второй его боец швырнут зажигательные бутылки в мотор танков, двух танков, и через несколько минут, равных вечности, помнил он, машины вспыхнут и, горящие, остановятся. А утром вся рота будет смотреть из окопов на три этих танка. А он, - он не сможет оторвать глаз от заглохшей машины, от той, с задымленной башней, припавшей на развороченную гусеницу, метрах в пятидесяти от окопов. Его и Юхим-Юхимыча танк! Он вздрогнул от мысли, что Юхим-Юхимыч лежит теперь недалеко от этого танка, тоже мертвый. И сразу все стало на место: танки шли на него сейчас, и именно сейчас надо их остановить, сейчас, когда сил у него меньше, чем было вчера.

Почему-то из всего, что нагромоздила в его памяти война, только вчерашняя контратака стояла перед глазами. И совсем выпало из головы то, как будет он отрываться от противника, когда Володя Яковлев взорвет переправу. Об этом не думалось. Он не думал о том, что должно произойти через полчаса, через четверть часа: на него шли танки, на него шли танки, и их надо остановить, их надо остановить, хоть во взводе тридцать два бойца, вместе с ним, и того меньше - сколько взвод в эти минуты потерял, он уже не успеет узнать. На него шли танки, все остальное ничего не значило.