Синие берега

- Вано, миленький... Дай я тебя подтяну на лестницу. Легче перевязывать там. Ты понял?

Вано почувствовал, что совсем ослабел, потерял всю силу, и понимал, еще час назад, полчаса, четверть часа, пять минут, мог с раненой ногой добраться и до леса, о котором вчера столько разговору было, а сейчас не может повернуться с боку на бок.

- Подтягивай, - согласился он.

Мария ухватила Вано за руки. Полная гимнастерка крови, - испугалась она. Она приподняла его, и кровь из-под гимнастерки хлынула ей на сапоги. Вот уже и лестница. Втащила его на ступеньку, еще на одну, еще на две. Голова Вано тупо ударялась о каждую ступеньку, и каждый раз Мария вскрикивала: "Ой!" Словно это она испытывала боль от ударов. Хватит! Выше не надо.

Вано выплюнул сгусток крови и темным языком облизал губы. "И в грудь попало, - догадалась Мария. - Ранен в грудь".

Она увидела, у Вано перебиты обе ноги. Вано и сам увидел это. Ноги были недвижны, они были мертвы. Но весь он не мертв, понимал он, слабые проблески сознания еще связывали его с жизнью, отодвигали от него то, что мешало жить, весь он не был мертв - голова была жива, потому что воспринимала боль и облегчение.

Мария осторожно сняла с него сапоги, подвернула штанины.

Вано не сводил с нее глаз, и - ни стона. "Боже, - схватывали ее глаза. - Столько ранений! Три, четыре, пять, шесть осколков в ногах. Семь, восемь... Сплошная рана. Девять, десять, одиннадцать... Эти в грудь". Достаточно, чтоб умереть. Мария не знала, что делать. Бинты? Ничего это не даст.

Вано заметил растерянность Марии. "Ладно, - мысленно успокаивал Марию, успокаивал себя. - Конечно, ранение не пустяковое. А все ж обойдется..." Он вздремнет минуту. Он вздремнет минуту, и легче станет. У Петруся, у того - да, - увидел недвижного Петруся Бульбу, навзничь лежавшего повыше, ступеньки на три. Жаль Петруся. Хороший человек. А может, и он отойдет. Всякое же бывает, - устало и примиренно пронеслось в голове. Он видел, по ступенькам вниз текли из-под него змейки крови, его кровь, и это расслабило его. "Ничего, слушай, кровь опять наберется. Кончилось бы все это..."

Мария страдала: "Вано, Вано, миленький... Что же мне делать с тобой?.."

Ничего уже не нужно было делать. Лицо его темнело, будто уже не лицо было, а тень лица. Вано умер. Мария поняла это, когда подсовывала под его голову пилотку, чтоб не так жестко было голове. Рот Вано ожесточенно искривлен, скулы напряжены - даже смерть не принесла ему успокоения.

Мария так и не могла постичь этого простого способа исчезновения. Сейчас вот Вано кричал: "Давай! Давай!..", а теперь и рта не раскроет, чтоб попросить удобней положить его. Он лежал, приземистый, с крутой горбинкой на носу, с двумя хвостиками-усиками, лихими, смешными такими, и невозможно подумать, что его нет. Вот он, вот!..

Кровь Вано, кровь Петруся Бульбы стекала на ступеньки, на пол, струйки соединялись, ширились, ширились и стали одной большой струей общей их крови, она не чернела, она была густо-красной на свету.

3

С лестницы видно было солнце, оно висело на вершине самого высокого тополя у ограды. Утро было светлое, утро было темное, утро убивало людей, утро внушало надежду.

Нет, надежды не было.

Неужели утро с солнцем на голове может быть таким жестоким? Может. Оказывается, может, ужаснулась Мария.

За стенами был мир: небо, которое раньше принадлежало ей, было ее собственностью, солнце, деревья, трава, воздух, все всегда было ее собственностью, сейчас у нее ничего не было, кроме ее жизни, которая мало что значила. Все, что сейчас ее окружало, отвергало этот мир. Он не сулил спасения. Мир во всей своей силе и красоте катился к черту на рога!

И еще видна была там, за окном, кошка, белая, будто схваченная светом утра, кошка подходила к каменным ступеням школы, вдруг отпрянула и скрылась в саду. Мария завидовала кошке, ее свободе.

Опять, опять. Автоматы, оттуда. Миномет, удар, граната, вторая. В неопавшем дыму, как в тумане, ничего не разглядеть. Автоматы, миномет, граната, вторая. И снова, и снова. С ума можно сойти! "Умереть один раз, наверное, легче, чем умирать каждый раз, оживать и ждать смерти", сжималось у Марии сердце. Такое никогда не сможет стать воспоминанием вечная боль, вечная боль.

Граната разорвалась на лестнице. Бах-х-х! Только и услышала.

Отделенный, Поздняев, сшибленный гранатой, скатился головой вниз, накрыл Петруся Бульбу, Вано, свалившихся на мгновенье раньше, и Марию тоже. Отделенный лежал, подвернув ногу, на красной от крови нижней площадке лестницы: половина лица - темная, в тени, а другая половина в свету, - на свету лучше виделась кровь, покрывшая все лицо отделенного.

Мария выбралась из-под убитых. Хотела ухватиться за перила лестницы.

Перила горели. Три верхних ступеньки раздроблены, и первый этаж разъединен со вторым.

А Полянцев там, на втором, в каком-то классе! Как добраться туда вместо трех ступенек провал, перила в огне! Ни о чем не думая, Мария устремилась вверх. Лестница длинная-длинная-длинная, даже дыхание занялось, такая длинная. Вот и последняя уцелевшая ступенька. Вытянула Руку, уцепилась за торчавшую наверху балясину и стала подтягиваться. Только б не выпустить балясину. Не выпустила. Еще усилие, и грудью повалится на площадку, потом локтями, потом ладонями и - вползет наверх.

Вползла.

- Полянцев! Полянцев!

- Здесь. Здесь.

Мария услышала, откуда шел голос, и влетела в класс. Полянцев лежал вдоль простенка, вскинул голову.

- Здесь. - Как будто она могла не увидеть его.

- Вниз!.. Вниз!..

Полянцев неповоротливо поднялся, протянул, словно искал опору, обе руки, прямые, как палки. Он покорно двинулся за нею.

- Постой. - Мария остановилась. Как спуститься? Три ступеньки. Три ступеньки. Спуститься как?.. Об этом не думала, когда переползала сюда, на второй этаж. Огонь с перил перебросится на ступеньки, вся лестница будет гореть. Тогда - все. - Постой, Полянцев.

- Горит, - потянул он носом воздух.

- Постой, Полянцев. - Мария бросилась обратно в класс. Вытащила парту, подтолкнула к площадке, наклонила, и парта краем уперлась в уцелевшую ниже ступеньку. - Полянцев, слушай меня внимательно. Нет трех верхних ступенек, граната расшибла их. Ты понял? Я спустила парту. Парта накрыла пространство между площадкой, где мы стоим, и ступенькой. Я сползу по парте. Потом крикну, спускайся ты, я подхвачу тебя. Ты меня понял? Попробуем давай. Ты меня понял?

- Понял.

- Ну вот. Берись руками. Взял. И стой. Все время держись за парту. Пока крикну. Тогда наклоняйся и сползай. Я подхвачу. Ты понял? Ну вот, держись руками за край парты. Я крикну. Ты все понял? Ну вот, я сползаю, слышишь?

Она легла на парту, поползла, коснулась ногами ступеньки, встала.

- Давай, Полянцев. Не бойся. Подхвачу. Я сильная. Давай.

Полянцев медленно опустился на парту, головой вперед, и, выбросив руки перед собой, неловко, как мешок, начал сползать. Мария, стоя спиной к спуску, поймала его руки, сделала шаг на нижнюю ступеньку, и второй шаг.

- Обхвати меня. И спускай ноги. Вот. Вот так. Держу тебя. Держу. Крепче обхватывай.

Под тяжестью тела Полянцева Мария, не сохранив равновесия, чуть не покатилась с ним по лестнице.

- Ох... - тяжело перевела дыхание. Они стояли лицом к лицу, Мария ступенькой ниже, Полянцев - выше, руки его на ее плечах. - Передохнём...

Ее одолевал сон. Глаза смыкались, поднять веки невозможно. Она спала. Она спала и все видела, все слышала. Ничто не отходило от нее прочь. Все было на месте, возле, рядом.

Из последних сил свела Полянцева вниз.

- Мария!

Голос Андрея. Ранен? Все в ней замерло.

- Мария! Цела?

Отлегло от сердца. Ничего с Андреем, просто он беспокоился о ней.

- Сюда не подходи, - предупредил он ее порыв. - Там и будь. Тебя не было на лестнице.

- Не было.

- Лестница еще есть?

- Не вся. Граната пришибла отделенного. Поздняева.