Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 50 из 70

— Уверен, в последние годы вы очень скучали по скромным удобствам Калибана, — заметил он соседям по главному столу, Белату справа и Гриффейну слева.

Магистр капитула ел нехотя и понемногу. Копьеносец вел себя непринужденно, порой заговаривал с другими легионерами, часто посмеивался.

За предположительно бывшим избранным лейтенантом Крыла Огня сидел лорд Сайфер. Кресло рядом с Белатом занимала Саула Мэгон, комендант Ангеликасты. Как и Лютер, она прошла аугментацию, сделавшую ее сильнее и долговечнее любого обычного человека. Аппетит женщины явно соответствовал увеличенному телу. Дальше разместились еще два офицера с транспортников, оба в чине лейтенанта. Они тоже усердно опустошали блюда. Асмодей, усаженный в дальнем правом конце стола, задумчиво поглаживал подбородок. Библиарий присутствовал в зале только физически.

Остальные легионеры, евшие из больших деревянных тарелок, расположились вдоль двух столов, перпендикулярных головному. Для огромного Десятичного зала подобное собрание было до нелепости скромным, но Лютер хотел, чтобы гости чувствовали себя как можно уютнее даже в такой обстановке.

— Гроссмейстер, можно задать вопрос? — неожиданно произнес Гриффейн.

— Разумеется, ты волен спрашивать о чем пожелаешь, — отозвался тот.

— Приглашение на пир — большая честь для меня, но я заметил отсутствие кое-кого из твоих старших офицеров. Например, Астеляна. И твоего библиария, брата Захариила. Где же они?

— Магистр Астелян командует погрузкой новобранцев на ваши корабли, сержант Гриффейн.

— Тягостное занятие для воина с его опытом и званием, — сказал лидер Крыла Огня.

— Но оторвать от него Мерира не проще, чем улитку от камня, — ловко подхватил Лютер. — У Астеляна хватает недостатков, однако лености среди них нет. Пожалуй, он горделив сверх меры, поэтому и настоял на том, чтобы руководить перевозкой.

Ложь далась ему очень легко. Неподготовленная, естественная, она становилась правдой, слетая с губ. Когда-то рыцаря тревожило то, как свободно он изрекает полуправду и откровенный вымысел, но впоследствии Лютер успокоил себя тем, что обманывает других во имя высшей истины.

— Что касается моих библиариев и прочих офицеров, здесь ты немного поспешил с вопросом, наблюдательный Гриффейн.

Гроссмейстер поднялся и вскинул руки, привлекая внимание всех собравшихся. Шум голосов, стук тарелок и чаш понемногу стихли.

На галереях над столами появились космодесантники в черной броне, по сотне с каждой стороны. Они отсалютовали болтерами легионерам внизу.

— Слава нашим героям-завоевателям! — воскликнули двести бойцов через внешние вокс-динамики. Отголоски в зале не умолкали несколько секунд. — Слава!

— Братья, — провозгласил Лютер, когда наступила тишина, — добро пожаловать на Калибан! Согласно древним традициям, величайшая честь, какую только могут оказать вернувшимся рыцарям гроссмейстер и его капитаны, — прислуживать за столом тем, кого принесли домой ветра войны. Так было в первые дни Альдурука, так будет сегодня. Воины Калибана, ждавшие вашего появления, видят в каждом из вас, вне зависимости от чинов или подвигов, неизмеримо доблестного героя. На этом пиру мы отдадим вам должное.

Захариил, стоявший за открытыми дверями, услышал эти слова и кивнул Лютеру, подтверждая, что понял их смысл. Как только гроссмейстер взял со стола кувшин с вином и повернулся к Белату, магистр мистиков и его ученики переступили порог. Каждого псайкера сопровождали два офицера в звании центуриона, один из которых держал поднос с золотыми и серебряными кубками, другой — большую флягу вина. Рыцари надели поверх доспехов сюрко неофитов, специально пошитые слугами утром того же дня. Этот нюанс, как и многие другие, утвердил Лютер.

Хотя Захариил не обладал драматургическим чутьем гроссмейстера, он мысленно признал, что со стороны все выглядит так, будто благородные офицеры собираются почтительно прислуживать собратьям.

— Глубоко испейте дары калибанской лозы, сохраните память о ней на долгие годы! — объявил Лютер, наливая красного вина Белату. Следом он повернулся к Гриффейну.



Мистики разделились и направились к парным столам. Одну группу возглавил Захариил, другую — Вассаго. Псайкеры подошли к ближайшим Темным Ангелам.

— Вина вернувшемуся герою, — тихо сказал Захариил, вставая у плеча первого космодесантника.

— В минувшие века, — продолжал гроссмейстер, — когда рыцари Ордена выезжали в темные леса на бой с Великими Зверями или на войну с меньшими державами, в обычае было справлять по ним поминки перед отправлением. Никто не ждал, что они вернутся, и сами воины, выслушав надгробные речи в свой адрес, не щадили себя в битвах.

Прервавшись, Лютер взглянул на Белата. Захариил высвободил разум из телесных оков, и волны энергии Калибана принесли его к берегам сознания ближайшего легионера. Когда гроссмейстер продолжил, магистр мистиков начал выхватывать оттуда мимолетные мысли, образы и впечатления космодесантника.

— Много десятилетий назад мы все оставили эту зеленую планету, чтобы сражаться в Крестовом походе Императора, нести Имперскую Истину в окутанную тьмой Галактику. Некоторые из нас вскоре оставили это благородное занятие, но вы посвятили ему свои жизни без остатка. Точно так же, как рыцари отправлялись в сражение с Великими Зверями, предполагая, что не возвратятся, вы шагали на корабли по прекрасной земле Калибана, думая, что покидаете ее навсегда.

Реакция воина на упоминание о Калибане оказалась более заметной, чем на слова об Императоре и Великом крестовом походе. Стоило Лютеру заговорить о разлуке с родиной, как в разуме гостя пробудились воспоминания и чувство верности.

Повернувшись к магистру Адартиану, Захариил взял с подноса золотой кубок и поставил его перед космодесантником из флотилии Белата. Капитан Вастобаль наполнил сосуд, и они перешли к следующему легионеру.

— Калибан был местом вашего рождения, но вашим домом как Темных Ангелов стали звездолеты и далекие поля битв среди всех известных звезд и во всей непроглядной бездне между ними. Жаль, что вы покинули Альдурук без древнего обряда, но, возможно, он оказался бы не ко времени. Тогда мы еще не осознали, кто мы на самом деле. Наши истории о доблести и чести, которые стоит поведать в погребальных речах, были написаны в космосе, а не в лесах Калибана.

— Вина для героя, — пробормотал Захариил, скользя по внешнему краю сознания очередного бойца.

Этого больше привлекли слова Лютера о Темных Ангелах. Мысли воина то и дело обращались к символу легиона на наплечнике космодесантника, сидящего напротив. Магистр мистиков поставил перед гостем серебряный кубок с подноса Адартиана.

— Я отправляю еще тридцать тысяч сынов Калибана на войну, невиданную прежде. В ней сражаются друг против друга легионы Астартес. Галактика объята огнем, и брат мой Корсвейн просит меня о помощи.

Захариил всегда признавал ораторский талант Лютера, но сейчас витийство гроссмейстера особенно впечатляло его. Пока мистики продвигались вдоль столов, тот сплетал речь, в которой находилось место всем, от Императора до кухонной прислуги. Благодаря этому псайкер мог точно оценить реакции Темных Ангелов и определить, кто из них больше привязан к Калибану, а кто считает себя частью легиона Льва.

Воины, благосклонно встречавшие выступление Лютера, получали золотой кубок. Недовольным доставался серебряный сосуд.

Так отмечалась лояльность каждого из пирующих.

Когда обход закончился — калибанцы миновали только главный стол, где Асмодей уловил бы любое психическое зондирование, — Захариил и прочие офицеры отошли в сторону, передав подносы слугам.

Спустя несколько минут гроссмейстер подвел свою речь к завершению. Он махнул рукой служителям, стоявшим за дверью, и те внесли новые блюда с яствами.

— Пируйте, братья мои, и празднуйте! Мы ждем зари и наступления нового дня. С ним придут к нам великие горести, но и великая надежда. Каждый из нас должен встретить эти испытания так, как подскажет ему честь. Прочность клинка неведома до первого удара, стойкость нашей верности неизвестна до строгой проверки. — Лютер посмотрел на Гриффейна, затем вновь повернулся к легионерам в зале. — Солдат доказывает свою преданность, оставаясь непоколебимым в пылу любого сражения. Если же он дрогнет, удел его — бегство и позор.