Венганза. Высшая мера

Хавьер отсчитал в обратном порядке от десяти до одного и длинноногая чика кинула красную тряпку. Я подошел к центру площадки, дожидаясь, когда противник достигнет меня. Кубинец мясистой горой двинулся в мою сторону, замахиваясь правой рукой мне в голову. Уклонился от удара, оказавшись позади него. Пока груда мышц поворачивалась в мою сторону, ударил его в живот. Кубинец согнулся пополам. Не медля ни секунды, схватил его за голову, удерживая на месте, и несколько раз ударил коленом в лицо. Соперник упал на колени. Не растягивая его мучения надолго, развернулся и вырубил ударом левой ноги в голову. Кубинец упал без сознания на землю. Амигос оттащили его с площадки.

Не получив и десятой доли ожидаемой разрядки, осмотрел наших гостей, дожидаясь следующего противника. Сегодня они могут даже не полагаться на выигрыш. Во мне столько нерастраченной ненависти вперемешку с возбуждением, что им не выстоять против меня даже со стволами. Вперед вышел следующий боец. Более подтянутый парень, с наглой рожей и татуировкой паука на скуле. Во всем его образе было нечто вызывающее, говорящее о его мнимом превосходстве. Такие, как он, всегда вызывали лишь насмешку, не заслуживая ничего больше. Молодые и дерзкие пацаны, считающие себя во всем лучше тех, кто заработал репутацию не только кулаками, но и головой, делились на два вида: те, кто стремился стать похожими на нас, и тех, кто считал наш подход устаревшим. Размазать этого клоуна не составит труда. Напрасная самонадеянность никогда и никому не помогала. Этот пацан при всей своей дерзости недостаточно раздражал меня. Но стоило мне на секунду отвлечься, как вместо молодого кубинца перед глазами сразу же всплыло раскрасневшееся лицо Чики. Бирюзовые глаза, смотрящие на меня затуманенным взором, красные от поцелуя губы и нежная кожа. Твою мать! Чёртова пигалица! Провела меня, как пацана. Возбудила меня, как неполовозрелого школьника и отшила. Не знаю, что меня в ней так возбуждало: тело, кроткий взгляд, который рядом со мной вспыхивал пламенем, нежная кожа или моя ненависть. Тот факт, что она вызывает во мне эмоции, настораживал и выводил из равновесия. Но она всего лишь богатенькая, избалованная девка, которая будет корчиться от агонии, оказавшись в том аду, в который я её помещу.

Наглый сделал выпад в сторону, пытаясь застать меня врасплох, но вместо этого получил кулаком в рожу. Из носа брызнула кровь, но он будто не заметил этого, словно озверевший с криком кинулся на меня, хватая за торс. Перехватил его за поясницу, приподнимая вверх и опрокидывая навзничь. Придавил сопляка коленями к земле и колотил лицо этого ублюдка кулаками, представляя на его месте Асадова.

***

– Эй, гринго! Проваливай отсюда, – в меня кинул камень мальчишка из соседнего дома, когда я возвращался из школы.

– И не забудь забрать свою мамашу! – присоединился к нему второй. – Моя мама сказала, что подстрелит её, если она ещё хоть раз будет приставать к моему отцу.

В голову прилетело что–то твердое, вызывая острую боль.

– Проваливайте к таким же гринго, как и вы! Это наш квартал и вам здесь не место, – присоединился к ним Кристобаль, мальчик, который обычно не участвовал в драках.

Камни прилетали снова и снова в голову, руки, ноги и спину. Со лба на губы что–то капнуло. Провел пальцем по рту. Это кровь. Мальчишки не впервые кидались в меня камнями. И не раз после этого я ввязывался в драку, в которой выстаивал против нескольких человек.

– Да, да, гринго! Забирай свою мамашу–шлюху и проваливай отсюда,– снова закричал соседский мальчик и звонко рассмеялся.

В голове моментально что–то щелкнуло, заставив всё тело напрячься как струна. Сжал кулаки, останавливаясь на месте.

– Она не ШЛЮХА! – заорал, поворачиваясь к задирам.

– О, смотрите, кто заговорил! – рассмеялся второй. – Все родители говорят, что шлюха. И то, что ты ублюдок гринго!

Через секунду я повалил второго мальчишку на землю, колотя его лицо изо всех сил.

– Она не шлюха! Она не шлюха! – повторял снова и снова.

Со спины на меня налетели другие двое, пиная и пытаясь оттащить от друга. Они скинули меня с него, избивая уже втроем. Я схватил одного за ногу, когда тот попытался пнуть меня в лицо и вцепился зубами в мякоть чуть ниже колена.

–Аааааа! – завопил агрессор, пытаясь высвободить свою ногу.

Его друзья принялись ещё сильнее избивать меня, в надежде, что я разожму челюсть, но вопреки их ожиданиям, я лишь сильнее впивался в его плоть, мне хотелось выдрать ее кусок вместе со штаниной. Драть этого ублюдка как зверь.

В тот день меня избили так сильно, что я до сих пор поражаюсь, откуда взял тогда силы, чтобы добраться до дома. Луис вернулся домой с работы и увидел меня всего в крови, а на его вопросы о том, кто это сделал, я лишь молчал. Он отвез меня в больницу, где мне зашили лицо и наложили гипс на руку. Только через пару дней я узнал от брата, что соседского мальчишку покусал волчонок. Правда, он не стал объяснять, откуда в Лос–Анджелесе взяться волкам. Мне было семь. Когда меня стали называть Волчонком.

Судьба белого ребенка в мексиканском квартале, с белой матерью– шлюхой, не может быть легкой. Мальчишки на улице не хотели принимать меня за своего. Голубые глаза и светлые волосы делали меня чужаком. А то, что услугами моей матери пользовались многие из их отцов, превращало меня в настоящего изгоя. Только выходя на улицу с братом, я замечал, что косые взгляды и перешептывания прекращались. На улицах его уважали, так же, как и память о его отце. А я старался не показывать Луису, как тяжело мне приходится, чтобы он не вздумал вступаться за меня и ко мне прилипло ещё парочку новых обзывательств. Я завидовал брату. Завидовал его смуглой коже, черным глазам и темным волосам, завидовал, потому что он знал, кто его отец, знал, каким он был и видел, каким уважением пользовался среди мексиканцев. Также завидовал потому, что брат помнил те времена, когда мама была счастлива и уделяла всё своё внимание только ему. Но, несмотря на мою зависть, Луис был для меня самым важным и дорогим человеком. Я любил его так сильно, как, наверное, любят отцов. Да он и был для меня самым настоящим отцом. Даже имя при рождении дал мне он.

В отличие от брата, в глазах окружающих, да и своих собственных, я был простым ублюдком. Рожденным шлюхой, от очередного мужика в бесконечном потоке. Как бы не старались унизить меня на улицах, самым мерзким было то, что я чувствовал себя мексиканцем от кончиков пальцев ног до кончиков волос. Зеркала, напоминающие о моём отличии, выводили из себя. Когда я был меньше, постоянно спрашивал Луиса, почему я не такой, как он. На что он гладил меня по голове и, улыбаясь, говорил:

– Потому что ты Ангел, Ниньо. Они не бывают такими, как все.

***

Разделавшись со своим четвертым соперником, осмотрел улюлюкающую толпу кубинцев, ожидая следующего. Они не выставили нового соперника, сегодня бои для них закончились. По правилам, победивший не может закончить бой, пока не иссякнут все возможные противники. Моя битва была окончена. Под одобряющие крики моих людей я забрал майку у Хавьера, натягивая на тело. Рядом крутились какие–то девки, виляя задницами и пытаясь привлечь внимание. Не оглянувшись на толпу, достал сигарету, прикуривая её, и запрыгнул на байк.

После прошедших боёв дом был пустым. Я уже и не помню, когда выдавалась возможность просто побыть в одиночестве. Прокручивая все события минувшего дня, достал из бара бутылку рома и направился с ней в подвал. Включил свет в тренажерном зале, следуя прямо к боксерской груше. Сделал несколько глотков прямо из бутылки и, поставив её, рядом принялся молотить мешок с песком. Вопреки ожиданию расслабиться после боя не удалось. Оставалось чувство неудовлетворенности, преследовавшее с того момента, как распрощался с девчонкой. На месте груши я старался представлять её отца, но снова и снова видел её. За те несколько встреч, что у нас были, она слишком крепко засела в моей голове. Даже готовясь к началу реализации плана в реальность, я не думал о ней столько. Скажем так, до этого не думал о ней вообще.