Заиндевевший

Трюд приблизилась к Лее, взяла ее под руку и повела к двери.

– Поговорим в моем будуаре, дорогая…

Будуар матери был таким же маленьким и простым, как она сама. Стены, обитые выцветшим гобеленом, старинный туалетный столик с пуфиком, удобная кушетка, чтобы отдыхать на ней в часы досуга, и пара кресел, обитых красным местами протертым бархатом. На всем проглядывалась печать бедности, как и во всем их небольшом доме, собственно. С годами обстановка ветшала, а обновить ее было не на что. Лесопилка отца приносила мизерный доход, пока он не потерял и ее. В силу своего возраста, Лея не задумывалась, а что же будет с ними дальше, но даже так она знала, что спасти их семью от разорения может только чудо или ее удачное замужество.

– Присядь, доченька, – опустилась Трюд в кресло и указала Леи на соседнее. – Разговор предстоит непростой.

Лея повиновалась, ощущая, как в душе зарождается безотчетный страх. Первый раз она видела свою мать до такой степени несчастной.

– Как ты относишься к нашему соседу – Кнуду? – без обиняков спросила Трюд.

– А я должна к нему как-то относиться?

Почему Лея даже не удивилась, когда речь зашла о нем? Не зря она все утро ожидала какой-то пакости от его раннего визита. Вот и дождалась.

– Дело в том, что он поставил нам с Ормом условие…

Трюд замялась, а Лея терпеливо ждала, когда та продолжит. Торопить, а уж тем более задавать наводящие вопросы, мешал все разрастающийся внутри страх.

– В общем, ни для кого уже не секрет, что мы разорены. У нас были кое-какие накопления, которые отец хотел дать за тобой в качестве приданного, но Бранд ушел от нас не с пустыми руками, прихватил и твое приданное, – заплакала мама, прижимая к глазам кружевной платок.

Бранд был родным по отцу братом Леи, старше ее на два года. Он родился от служанки. И, так как Трюд к тому времени все еще не могла подарить мужу наследника, Орм усыновил его. А через два года появилась Лея. Беременность Трюд переносила с трудом, а роды чуть не свели ее в могилу, поэтому с надеждами на законного наследника им с Ормом пришлось распрощаться. Им стал Бранд, которого Трюд растила, как родного сына, наравне с Леей.

По официальной версии два месяца назад Бранд уехал учиться, но сейчас мать поведала Леи правду. Оказывается, ее брат сбежал, прихватив с собой те крохи, что у них были накоплены, оставив семью ни с чем. Чтобы хоть как-то прожить, отец заложил свой заводик. Но расплачиваться по закладной было нечем, а долги все росли.

– Кнуд выкупил закладную на завод, – рассказывала мать. – Он обещал, что вернет Орму его дело, если он отдаст за него тебя.

Лея почувствовала, как комната закружилась перед глазами, и дышать стало нечем. Выйти замуж за Кнуда? Такое она даже в страшном сне не могла себе представить. Он был даже хуже тех двоих, что сватались к ней, и кому она отказала. Она смотреть-то спокойно не могла на его самодовольную физиономию, а уж пойти с ним к алтарю!..

– Матушка, нет! Только не он!

– У тебя нет выбора, – почти шепотом произнесла Трюд. – Отец проявит свою волю родителя и даст за тебя клятву верности перед алтарем. Никакие возражения он даже слушать не станет, – она умоляюще взглянула на дочь. – Лея, подумай, что с нами станет, если ты не выйдешь за него замуж. Через месяц все, что мы имеем, перейдет к Кнуду. Нас вышвырнут на улицу, как бродячих собак. Никто не захочет нас приютить, потому что твой отец умудрился испортить отношения со всеми соседями. И что тогда?

Воображение у Леи всегда было развито. Она живо представила себе, как они бродят по улицам, голодные, холодные, побираются. В услужение разорившихся аристократов вряд ли кто возьмет. Разве что ее, Лею, в гувернантки детям. А родители? Им же прямой путь в рабство, чтобы не умереть с голоду. И если отец все это заслужил, по ее мнению, то мать-то в чем виновата? Он промотал ее приданое. Остатки его вложил в сомнительный бизнес, и вот теперь они разорены.

– Лучше согласись по доброй воле. И смирись, – горестно добавила мать.

Трюд поведала Лее, что свадьба должна состояться через две недели. По традиции, она, на правах невесты, уже на следующей неделе должна переехать в дом Кнуда. Там ее будут готовить к бракосочетанию и телесно, и духовно. Как это делается обычно, Лея понятия не имела, а выспрашивать у матери подробности предстоящего позора не было никакого желания.

– Госпожа, что случилось? – всплеснула руками Вива, встречая ее возле покоев. – Вас словно прихлопнуло чем-то тяжелым сверху, – без лишней деликатности заключила она.

Примерно так Лея себя и чувствовала, с трудом переставляя ноги. Едва добравшись до кровати, она рухнула на нее лицом вниз и разрыдалась. Она плакала так, как никогда в жизни, но горе все не хотело выплескиваться. Еще никогда она не чувствовала себя настолько несчастной. Разве так она представляла свое будущее замужество? Почему именно ее захотел в жены этот надутый глупый индюк? За что мироздание ее так наказывало?

Лея не заметила, как куда-то исчезла Вива. Та вернулась через несколько минут и потрясла ее за плечо:

– Выпейте, – протянула она заплаканной Леи кружку. – Тут успокоительный настой. А потом вы мне все расскажете.

Лея глотала обжигающую жидкость, страдая от боли. Но даже это не отвлекало от душевных мук. Правда, настойка оказывала моментальный эффект, высушивая слезы и прогоняя дрожь. Осушив кружку, она поняла, что способна мыслить разумно.

– Меня выдают замуж за Кнуда…

Она рассказала Виве все, что узнала от матери, не утаив и о бегстве брата с семейной казной.

– Вот гаденыш! – выругалась Вива. – Как он смог? Хотя, чему тут удивляться, если все детство хозяин дул ему в попу. Ой, простите! – спохватилась она, зажав рот.

Рабы ни при каких обстоятельствах не должны были плохо отзываться о хозяевах. Это сурово наказывалось. Но Лея даже внимания не обратила на слова служанки, занятая собственными мыслями.

– Что мне делать, Вива? – мученически спросила она.

– А что тут поделаешь? – вздохнула та. – Если разобраться, Кнуд – не самая плохая партия. Он хоть молод…

– О чем ты говоришь?! – вскричала Лея. – У него же в голове так же пусто, как в той ржавой бочке на поляне, где мы играли в детстве. Единственный думающий орган у него в штанах, – сказала она и сама же покраснела от подобной вольности.

Что там у мужчин в штанах она представляла себе смутно, но не раз слышала, как так выражалась повариха, когда речь заходила о конюхе. А один раз Лея забрела на конюшню в неподходящий момент и увидела конюха на той самой поварихе. Тогда ей в глаза бросился белый зад, и она еще долго вспоминала, как ритмично он двигался, в такт гортанным стонам. Хвала богам, ее тогда не заметили, иначе об инциденте пришлось бы сообщить отцу, ведь в священном брачном союзе эти двое не состояли, а значит, грешили напропалую. А так это стало и ее тайной.

– Почему бы вам не наведаться в молельню? – предложила Вива. – На вас это всегда благотворно действует.

Лея ухватилась за эту мысль. Пусть Уна и не сможет ей помочь, но хоть направит на путь истинный. А сейчас ей, как никогда, нужно было мудрое слово.

Она спустилась в подвальный этаж и по темному коридору двинулась к одной единственной двери в самом его конце. Давненько она туда не наведывалась, и сейчас почему-то испытывала безотчетный страх.

Молельня была погружена в полнейшую темноту и затхлый воздух пах сыростью. Видно, не только она давно здесь не была, но и мама перестала навещать Уну и менять свечу. Отец-то и вовсе сюда не приходил. А рабам даже приближаться к молельне не разрешалось, чтобы не осквернять святости места.

Лея наощупь двинулась вдоль стены, пока не наткнулась на небольшое углубление. Щелкнув огнивом, она зажгла толстую свечу и убрала огарок давно потухшей. Небольшое помещение с круглым углублением в полу, залил тусклый свет. Такие же свечи Лея зажгла вокруг углубления. Стало заметно теплее, сырость отступила, а вместе с нею и страх. На душу спустилось привычное успокоение, которое Лея всегда испытывала в этом месте.