Страница 1 из 5
До моего слуха, из включённого телевизора, дошла концовка фраза: «…вступление армий пяти социалистических стран в пределы Чехословакии в 1968 году не было обоснованным, а решение в свете всех, известных теперь фактов, было ошибочным».
Понял так: осуждает новая Чехословакия, что не тронуло моих чувств – было естественным, они должны были так сказать. И давно.
Заинтриговал вопрос, а что скажут в ответ «наши»?.. Представил способность Михаила Сергеевича плести спиральную сеть слов вокруг да около, не давая конкретного ответа на конкретно поставленный вопрос, снимая со всех ответственность и никого не обвиняя… оказалось – ошибся!
Осуждали «наши»… всплеск противоречивых чувств – осуждали меня, «интернационалиста», имеющего грамоту за участие в Чехословацких событиях!… И сказана хоть какая-то правда… поздно, но сказана… Правда, которую с тяжким изломом, но понимали… как могли.
В «осуждении» звучала укоризна чувству выполненного долга, но и реабилитация моего понимания правды ТАМ… и последующих событий в нашей стране.
В политике ошибки не признают – их исправляют. Признать ошибку – это не только осудить тех, кто совершил её организационно (никакой высокопоставленный политик не вправе осуждать кого-то – судить он может только себя), но и растоптать тех, кто её совершил по принуждению… Мерзость политики – гнобить невиновных.
Горбачёв совершил это грязное политическое действие, признав ошибочным и ввод войск в Чехословакию, и в Афганистан… с «вводом» ошибки не было… ошибка в надуманной причине «задержки» наших войск.
***
К августу 1969 года, годовщине «событий», был написан очерк-размышление – готовился на факультет журналистики. Друзья, знакомые и незнакомые с интересом слушали мои впечатления о моём «вояже» в Чехословакию, что и подтолкнуло перенести их на бумагу.
Свои записки принёс в редакцию районной газеты и показал редактору Евгению Евгеньевичу, добродушному человеку с азартным взглядом и прозрачными мыслями, умеющему погасить, казалось бы, любой взрыв в чужой душе.
Евгений Евгеньевич слышал мои устные рассказы, поэтому с интересом притянул к себе две школьные тетради и тут же начал читать мои каракули. Привычно, по-редакторски черкая красным карандашом… который отложил после трёх страниц.
Лицо его наполнилось озабоченностью, непонятно насторожившей меня. Закончив чтение, он воткнулся в меня пронизывающим взглядом. Долго молчал, как бы осмысливая увиденное в моём нутре… заговорил, раскладывая по полочкам, понималось – меня начинают учить.
– Во-первых, уйма ошибок… грамматических (мне стало стыдно)… Читать надо больше русской классики… и не взахлёб, а втирать в память каждое слово…
– Во-вторых, устный рассказ у тебя живой, а на бумаге не хватает слов… жестами и мимикой написанному не поможешь (стыд не давал мне права на возражение)…
– В-третьих… в-четвёртых и т. д. Не буду говорить, нет смысла… для этих строк… Но в главном скажу: эта тема не для написания… Оставайся при своём мнении, но написанное… никому… пока… не показывай – не напечатают… даже Твардовский, будь он опять редактором «Нового мира» (меня облило внезапным страхом, который обычно исходит от особо уполномоченных чиновников с хамовитыми требованиями, проявляя диктат над чувствами и мыслями оппонентов… была потребность возразить… объясниться или хотя бы задать вопрос – почему?.. но язык приклеился)…
– Почему?.. не буду объяснять – пойми сам. ТАМ понял ситуацию – пойми и ЗДЕСЬ.
Что в моих строчках было такое, чтобы не «пущать»?.. наивность?.. возможно… Главное, там не было состояния и настроения – «Мы», воспитанное идеологией, законами и правилами общежития, чувством коллективизма до такой степени, что в общем растворяется и теряется – «Я»… Трудно и опасно жить, если вдруг найдёшь и проявишь своё «Я» в противовес «Мы».
***
Приближалась десятилетняя годовщина Чехословацких событий, ситуация «там» и «здесь» понималась в определённом смысле… но у меня была аллергия на слова – болел трудно излечимой болезнью, когда прочитанное или написанное слово вызывало тошноту, словно оно несло ложь, извращение, нагромождение замаскированной грязи в ровные красивые буквы.
Года три-четыре не писалось ни строчки… не читались книги и газеты, в которых расписывалась «правильная» и «красивая» правда, пудрящая мозги и извращающая жизнь. Казалось, разучился разговаривать – в семье, на работе, с приятелями изъяснялся на каком-то полугавкающем диалекте: полуслова, полуфразы, полумысли… а 68 год никого не интересовал… стирался из моей памяти… записки тускнели в связке макулатуры.
Комсомол воспитывал во мне борца… но натура сопротивлялась любым попыткам борьбы – из-за чего душевное противоречие и наплыв депрессии… Каждое дело из-за кажущейся ненужности и противности не доводилось до конца… Превращался в одинокого среди людей – не борьба управляла мной, а потребность высказаться.
Расхождение понимаемой действительности с официальными лозунгами и «красивой» пропагандой состояния общества и его целей – угнетало и чётко вырисовывало картину: в 68-м была задушена не только «Пражская весна», но и окончательно растоптана и замурована – с глаз долой! – наша «оттепель».
Хотелось выть от такой картины – на моих глазах спивались и курвились именитые и бесхитростные «шестидесятники».1
Наверное, в силу желания ещё раз определиться и распознать будущее, решил испортить несколько листов на воспоминание августа 68-го и, никому не показывая, сложил в ту же связку макулатуры… до 88-го года, когда услышал «признание ошибок»… захотелось вернуться в прошлое…
Воспоминания написаны в разных настроениях и мироощущениях по времени, но рискнул их соединить, переплетая последовательностью.
***
Многие желают, а некоторые даже жаждут оставить след на движущей спирали истории… не многим это удаётся, чаще маховик истории оставляет глубокие и болезненные следы в умах и сердцах людей.
История зачастую похожа на детектив, причём, сколько толкователей – столько версий… и в этом полезность для развития ума – подвергая всё сомнению, выстраиваешь своё мнение, которое признаётся только мной. Может быть интересным и для других… но убеждать кого-то – это насилие.
Вот поэтому рациональное осознание любой личности нуждается в определённой собранности… Но чувственный опыт настолько индивидуален, что любая организованность для личности опасна… Как соединить несоединимое?.. Изломом разума или ущемлением чувств?.. Недальновидные политики так и поступают – ставят в рамки воспитание чувств, чем ограничивают сознательную деятельность… удобно – и чувство, и сознание людей под контролем.
Августовские события 68-го в Чехословакии, не берусь судить обо всём поколении, но для многих изменили представление и понятие о политике, о взаимоотношениях в человеческом обществе, обновило понятие о смысле жизни.
Мы улетали из Союза с чувством тревоги, с ощущением случившейся катастрофы… и с проникновением, будто спешили к внезапно заболевшему другу… Ещё не понимая, что любовь к человечеству, одна из прекрасных идей, исходящей от сердца и широкой души, – по этой же причине и её ничтожность из-за неисполнимости и недостижимости в реальном пространстве.
Любить человечество – забыть о себе… и не дожидаться взаимности… натолкнуться на пустоту… и увидеть свою ненужность.
Слабость разума – неспособность объяснять недоступные ему явления… и тогда рождается вера в сверхъестественное… и надумываются несвойственные организму чувства.
***
Заявление ТАСС о вводе войск «по просьбе партийных и государственных деятелей» мы услышали в семь утра 21 августа из радионовостей… а 20-го в 19:15 нас подняли по тревоге… и мы со всей техникой стали на боевое дежурство. Смысл был неясен: учебная тревога?.. или где-то прорыв?.. Египет?.. Куба?.. Чехословакия?.. Греция?.. Вьетнам?.. Сходились на Вьетнаме…
Война – всегда ложный аргумент… но имеет пару оправдательных аргументов – оборона и восстановление законности… которые, к сожалению, используются во сто крат шире существующей действительности – все победные войны оборонительные или восстанавливают законность.
1
…бесхитростные «шестидесятники». Смерть Сталина и XX съезд КПСС отогрели холодные сердца… и творческий люд наполнялся теплом и добром.
Пережитое и обдуманное, а не запланированное идеологией, стало выливаться в стихах, в прозе, в песнях… и была жгучая попытка раскрыть современность во всём своём противоречии… взвалив на себя непосильное ярмо, что, собственно, является главной задачей подлинного художника… которую, в силу многих причин, не смогли осилить «шестидесятники».
Они воспели свои идеалы, хорошо понимая идеологию современности, но не во всём понимали психологию современников, а культурность и знания выдавали за духовность. Они стремились к энциклопедическим знаниям, чем были сильны… и в чём их слабость – захлебнулись в знаниях, не научившись понимать своего чувственного опыта. Искали не истину, а идеи… искажая истину. Жили мечтой, которую ждали, делая к ней робкие шаги. Приравнивали образ мысли к образу жизни, считая, если есть расхождение, то образ мысли не обладает свободой, а такое поколение не удобно и трудно управляемо властью.
Ошибки в понимании приводят к ошибочным поступкам… к искажению идеалов, даже сделав открытие: главное в искусстве не техника исполнения, не способность отображать, а мысль и передача чувств… знать истину и не пользоваться ею.
«Шестидесятники», как никто другой, понимали, что воображение сильнее реальности, и оно является движетелем развития художника… в этом поиск новых направлений мыслей и чувств. Из такого понимания родилось множество талантов. Не всегда востребованных, чаще загнанных официозом и цензурой в пустыню одиночества или в болото трагедий.
«Бодаться» с идеологией могли только те, кто её отверг и выкинул из своего сознания… отвергая или выкидывая подчас из себя порядочную сущность… Имена собственные в данном контексте не имеют значения. Они приобретут смысл при рассмотрении единичного объекта, ибо раскрывают суть случайного.
«Шестидесятники» – это не философия, а состояние души, внезапно получившей маленькую свободу, навеянной возможным, но не состоявшимся «возрождением» в период «оттепели».