Дети гламура

Олег потребовал, чтобы все остальные вышли из палаты. О чем он говорил со следователем — неизвестно, но тот вышел из палаты, покачиваясь и вытирая пот со лба большим платком в синюю клетку. И только после этого Олег спокойно дал сделать себе несколько уколов и сказал Андрею:

— Э-эх, как теперь там без меня мой Копейкин справится? Кто ему, бедняге, имидж разработает?

Депутат Виктор Михайлович Копейкин, у которого Олег служил помощником, поначалу стыдился своей выдающейся литературной фамилии.

— Тоже мне, наградили родственнички, — сетовал он, почесывая блестящую, в отличие от его ораторских способностей, лысину, — разве с такой маркой станешь когда-нибудь настоящим политическим тяжеловесом?!

Словосочетание «политический тяжеловес» действовало на него, как Копперфилд на кролика. Копейкин потел, краснел, бледнел, и, наконец, лицо его, принимая прежний неопределенный цвет, расплывалось в улыбке: он отчетливо представлял себе свое великое политическое будущее. Вот он дает центральным европейским каналам интервью перед очередной пресс-конференцией, а многочисленные микрофоны, включая и французские, как он их мысленно называл, «лохматые», прямо-таки нетерпеливо тычутся ему в уста, из которых вот-вот явится истина. Вот его встречают в аэропорту и готовы распахнуть черные, обязательно только черные зонты над драгоценной лысиной тяжеловеса. А вот и личный самолет приземляется, причем у трапа-то, у трапа — его личная богиня в изрядно модернизированной, точнее, минимизированной форме стюардессы.

— Виктор Михалыч. Виктор Михалы-ыч! Проснитесь, вы разбудить велели.

— Что? — Копейкин поспешно стер с заспанного лица ниточку слюны — этакий шов мечтаний. — Что?

— Мы уже скоро на месте будем, — продолжал свое черное дело льстивый, но вместе с тем непреклонный голос редактора выступлений, — а вы еще текст всего три раза прочли. И то — до сна!

— Опять, что ли, к швеям?

— Здравствуйте — приехали! — возмутился доносящийся из полутьмы просторного автомобильного нутра голос. — Мы едем вы-сту-пать! На мя-со-ком-би-нат! Они обещали разместить рекламу собственной продукции с вашими, так сказать, логотипами. Помните?

Копейкин все прекрасно помнил, но любил обратить на собственную персону побольше внимания, поиграть в инфантильность, что ли. Кстати, все его мечты были им уже на самом деле осуществлены, только в карликовом масштабе. Имелись и интервью прикормленным, кратко говоря, средствам, и машина, хоть и без крыльев, и вес у него наблюдался — лишний, и богини в юбке, то есть в юбках, а лучше — вовсе без юбок…

«Нужно бы получше обыграть этот слоган», — мысленно озаботился окончательно проснувшийся политик. Дело в том, что Олег Зайцев — башковитый парень! — предложил слабость превратить в силу: говорящая фамилия должна будет заговорить языком вывесок и рекламных щитов, агитируя электорат за щедрого депутата Копейкина!

«Все за копейку! Буханка хлеба и батон колбасы! Михаил Копейкин — залог нашего будущего благосостояния! Копейкин рубль бережет!»

Самое интересное, что у новоявленного капитана от политики сразу же нашлись ярые поклонники. «Подождите, вот Копейкин-то вам покажет!..» — поговаривали даже иные вполне лояльные пенсионеры, глядя на битком набитые витрины и направляя недовольные взоры на лоснящиеся от еды, раздутые щеки прилавков.

И как раз в этот момент Олег решил свести счеты с жизнью. По счастью, не вполне удачно.

— Вы уверены, что у вас нет врагов? — допрашивал его следователь, смахивающий на Лучано Паваротти.

— Враги есть у всех, — ответил Олег, с трудом манипулируя травмированной челюстью. Несмотря на это, глаза у него были веселые, и Андрей, который все свое свободное время проводил у постели приятеля, тоже не в силах был сдержать улыбку.

— Да, но чтобы мстили таким странным и изощренным образом… Неужели вы ничего не заметили?

— Да что ж я мог заметить? Говорю же — в голове мутилось после попойки…

— Это не после попойки, — вздохнул майор. — Клофелин. Обычная штучка. Неужели не слышали никогда?

— Слышал… Дурак… Но, знаете ли, эту поддельную кровь и вы бы без экспертов не отличили от настоящей.

— Отличил бы. Настоящая кровь темнеет, сворачивается. А эта осталась такой же яркой. Она была предназначена для того, чтобы обманывать со сцены доверчивых зрителей, а не вводить в заблуждение профессионалов… А одежда была новенькая, только что купленная, с нее срезали бирки и ни разу не надели. Думаю, преступники очень боялись разоблачения, а по ношеной одежде еще остается мизерный шанс найти ее хозяйку. Но я бы все же посоветовал вам задуматься над кандидатурой автора этого милого розыгрыша! А также позаботиться о том, чтобы эта история не попала в газеты… Насколько я понимаю, вы в этом совершенно не заинтересованы.

— Правильно понимаете, — ответил Олег, и они с Андреем понимающе переглянулись.

Незадолго до визита следователя Андрей развернул с порога нахального журналиста какой-то паршивой желтой газетенки. Как он проник в клинику, осталось непонятным, — скорее всего, сунул кому-нибудь взятку, твердо рассчитывая на хороший гонорар. Попытка самоубийства помощника депутата — чем не сенсация? Но на этот раз акула пера осталась без добычи. Но только на этот раз.

Он полез в кожаную папку, которую перед тем положил на край стола, и достал сложенную вчетверо газету — дрянной бульварный листок, выродок желтой прессы. Дрожащими руками развернул и сунул Лаврову прямо в лицо.

— Читай, пока твоя Юля не вернулась. И тихо.

«Сын маньяка стал помощником депутата» — нахально уверял заголовок. Пробежав глазами небольшой текст, Лавров вернул Олегу листок.

— Дурацкая утка.

— Это не утка.

— Да?

Помолчали.

— Я теперь понял. Олег, я не знаю, что тебе сказать. Но мы друзья, понимаешь? Всем наплевать…

— Нет. Не всем. Лавров, ты не суетись. Я знаю, что ты мне хочешь сказать. Ты меня выслушай. Меня кто-то слил. Кто-то, кто знал. А знали немногие, и почти все умерли уже. Я рассказал об этом одному человеку…

— Кому, Зайцев? Кому тебя дернуло рассказать?

— Жанне.

— Да… Зачем?

— Затем. Ей все всё рассказывали, так ведь?

— Не знаю.

— Так оно и есть. Она у нас вроде жилетки. Все секретики говорят и плачутся.

— Но она не могла!

— Мне сейчас кажется, что могла. Слушай, а помнишь, как она к тебе на дачу прилетела, когда вы с Юлькой помолвку устроили? Помнишь, какая была злая? И сказала что-то вроде «Ну, я вам устрою!». Так оно было?

— Так. Или почти так, точно я уже не помню. Все так быстро произошло… А потом она уехала как-то странно… сказала, что продала свою квартиру и едет отдыхать.

— Ну да. Она спятила, Лавров, просто спятила!

— С чего бы это?

— С ума она спятила! Она тебя любила, так? Еще до того, как ты на Субботиной женился. Потом ты начал к ней от жены бегать, она обрадовалась. Старая любовь не ржавеет… А когда Вера погибла — Жанна рассчитывала тебя заполучить. И опять не вышло. Ты снова женился, да еще на ее подруге, да еще она же вас и познакомила!

— Все так. Да ну, Олег, это недоказуемо. Потом, я не верю, что Жанна могла такое устроить… Да как она могла узнать, в каком клубе ты будешь? Пусть она даже наняла кого-то, чтоб тебя так жестоко разыграли, — как эта подставная жертва узнала тебя в клубной толпе?

— Во-первых: мы звонили Жанне из клуба. Она знала, где мы. Во-вторых: эта девушка появилась в клубе только часа через два после звонка. И третье: там было мало народу. В конце концов, я не самый незаметный человек… Технически — ничего невероятного.

— Господи… — Дмитрий потер лоб. — Но послушай… Все равно можно что-то сделать. Этой дряни на туалетной бумаге все равно никто не поверит.

— Оставим этот разговор, — махнул рукой Олег. — В любом случае моей карьере пришел конец. Человек, чья биография… В общем, ты понял.