Как возрождалась сталь

– Что за нож такой? – как можно небрежнее спросил Берзин, расправляя лист плаката на импровизированном столе, который он решил использовать вместо скатерти.

– Да на вокзале, когда сюда ехали, в киоске Стас нож купил, – стал рассказывать Лужников. – Знаете, такие продаются сувениры в дорогу? Как нож он полная ерунда, и сталь паршивая. Быстро тупится, механизм выбрасывания лезвия ломается, но выглядит красиво. Ну и понты у молодежи, конечно! Кнопку нажимаешь, а лезвие само выскакивает! Перед девками хорошо выпендриваться.

Берзин внутри собрался, стараясь не выдать своего волнения. Не такая уж редкая штука всякие эти ножи, пистолеты и другая продукция, имитирующая настоящее оружие. Не редкость, но в совпадения верить не позволял оперативный опыт. И надо было этот вечер, который Берзин так удачно организовал, эту обстановку общей доверительности использовать на все сто процентов.

Вспомнить, когда он потерял нож, Губарь не смог. Да и настаивать было подозрительным. Посидев немного с мужиками, паренек ушел. Вагин махнул на него рукой, и завязался спокойный чисто мужской разговор о делах в стране, о том, как живется, как работается. Немного о спорте, немного о политике, отдельно о Сирии. Наконец, разговор удачно сам свернул к вопросу о женщинах. И когда Вагин с доброй усмешкой заявил, что Лужников по натуре бабник, которого не исправить, Берзин решился спросить про молодую женщину, с которой он якобы видел его гуляющим буквально на днях.

Скорее всего, как потом понял Берзин, Лужников бы женщину не назвал, если бы не все тот же Вагин, чувствовавший себя в бригаде старшим товарищем и ответственным за все.

– Да Катьку он все обхаживает, а она хвостом вертит. Говорил Борьке сто раз: «Догуляешься, потом жене привезешь подарок от этих катек».

– Ничего, у меня с собой резинка всегда имеется, – как-то не очень весело засмеялся Лужников. – И все, Василич, завязал я с ней! У меня тоже гордость имеется.

– Она что, уже с другим дружит? – догадался Берзин.

– Катька – вертихвостка известная, – ответил Вагин и кивнул на Бориса, – а этот думает, что она только в него влюблена. Ждала она его тут все это время. Слезы проливала.

– Да хватит тебе, Василич! – отмахнулся Лужников, похлопал себя по карманам, вытащил пустую пачку из-под сигарет, а потом, увидев знакомых, вскочил и побежал стрельнуть курева.

Берзин посмотрел монтажнику вслед и, поигрывая небрежно спичкой, зажатой в зубах, стал вспоминать внешность той женщины, которую видел на мосту вместе с Лужниковым, но только со спины. Нет, он ее не знал и раньше не видел, но, судя по всему, личность она тут известная.

– Это какая Катька, – как бы между прочим спросил он Вагина наугад. – Из ПТО, что ли?

– Да нет, из столовой, – буркнул Николай Васильевич. – Вертихвостка. Я уж Борьке не знаю, как и говорить. И намекал, и прямо рассказывал. Она теперь шашни крутит с этим Аркашкой из бригады монтажников. Сам замечал, как они перемигиваются да шепчутся, когда никто не видит.

«Куда-то меня не туда понесло, – с сожалением подумал Берзин. – Девки, бабники. Неужели «пустышка»? Черт, бросить бы этой ерундой заниматься, как начальство советует, но… все это ведь держится на одном мощном фундаменте – пропажа Бориса Рогова. Тело не найдено, а найден окровавленный нож. Но как это касается меня, офицера ФСБ? Это ведь работа местного участкового. Но ведь и командир спецназовцев Большаков говорил, что чувствует, что не зря затихли провокаторы и радикалы. Что-то происходит. Не может ничего не происходить. И тела нет…»

Раздосадованный Берзин отправился пройтись перед сном в темноте. Ушел Вагин, ушел Лужников. Сковороду помыть можно и завтра. И тут в районе складских модулей на острове Берзин заметил какие-то мелькания. Как будто мечутся в темноте люди. Сначала было тихо, а потом он услышал и голоса. Расстояние было метров триста, но понять, что там драка, можно было и без звуков. Пришлось бежать. На площадке было светло, но в той части, где сейчас шла потасовка, почему-то было темно. Или разбили прожектор, или воспользовались тем, что он не горел.

Берзин пробежал по освещенному участку и свернул направо к модулям, за которыми было темно. Здесь дрались с хрипом и матом двое. Остальные то пытались их разнять, то чуть ли не сами начинали наскакивать друг на друга, как в бытность бились на Руси стенка на стенку.

– А ну прекратить! – рявкнул Берзин как можно свирепее. – Включить свет. Сюда прожектор, рожи увидеть этих оболдуев! В шею с моста гнать!

Смысл его криков быстро дошел до тех, кто не дрался, и маленькая толпа человек в шесть мгновенно рассосалась. Двое дравшихся еще немного потолкались, а потом один врезал другому так, что тот опрокинулся на спину и остался лежать, тихо постанывая. Догонять второго смысла не было, ведь этот, что валялся на земле, мог получить увечья. Ругаясь последними словами, Берзин присел на корточки и только теперь понял, что на земле лежит Стас Губарь.

– Эй, ты как, Стас? Это я, Игорь Иванович. Ты с кем тут дрался?

– Ни с кем, – огрызнулся Губарь и попытался подняться. – Сами разберемся.

От парня откровенно пахло алкоголем. Скорее всего, пивом. Берзин тряхнул его за шиворот и рывком поднял с земли. Губарь попытался вырваться, но силы были неравны. Да и Берзин был сейчас в состоянии, близком к бешенству. Он снова тряхнул Губаря, а потом притянул его лицо к своему и зло заговорил вполголоса:

– Ты мне тут ваньку не валяй! «Это не твое дело!» Это пьяная драка на особом строительстве, которое находится на контроле у президента страны. Тут за меньшие провинности выгонят с треском. А уж за пьяную драку тебя точно под зад коленом погонят отсюда. И всю вашу бригаду, потому что за тебя отвечает твой дядька! А ну-ка, очухался и быстро мне ответил: из-за чего драка?

– Козлом меня обозвали и лохом… – пробормотал неохотно Губарь.

– Так, где ты нож свой потерял? В такой же драке? – стал требовать Берзин, заподозрив, что и нож на мосту, и кровь на нем вполне могли появиться в результате вполне прозаических событий. – Ну!

– Точно потерял, – уже начал ныть Губарь и тихо вырываться из рук инспектора. – Дядь Игорь, ну не говорите никому. Я больше не буду.

– Детский сад, – рыкнул Берзин. – Пошли со мной. Детский сад с выкидными ножичками. Вспоминай, где и при каких обстоятельствах потерял свой нож.

– Да в четверг прошлый, кажется, – тихо бурчал Губарь, идя рядом, как овца на заклание. – Сидели с мужиками… барабулю жарили. Там все спокойно было, без пива. Да и наши все были. Дядь Коля, Борис был. Васек Мидлин, Иванов, Захарченко, кажется, был, только ушел рано. Дядь Миша с соседней бригады, Аркашка Пустовой.

– Пустовой? Аркадий? – Берзин замедлил шаг и повернул голову к парню. – Точно помнишь его?

– Точно, а что? – испугался Губарь.

– Ничего, – Берзин открыл дверь в свой модуль и велел парню зайти. У стола он остановился, выдвинул ящик, порылся в нем и вытащил пакет с ножом, который недавно вернулся с экспертизы. – На, посмотри, твой?

Губарь нехотя взял в руки пакет, вытащил нож, привычным движением нажал кнопку. Лезвие послушно выскочило с мелодичным лязгом. Берзин следил за руками паренька. Как у него все получалось с какой-то игрой, нравилось ему приблатняться. В каждом жесте сейчас просматривалась блатная романтика уголовщины. Дурацкие игры. Не те у парня авторитеты и ориентиры. И что с ним делать, непонятно. Губарь подошел к светильнику на потолке поближе и стал рассматривать лезвие и рукоятку. Наконец, он кивнул.

– Да, мой нож. А что случилось?

– Сначала скажи, как ты определил, что это именно твой нож.

– Ну, вот здесь у основания лезвия щербинка, я случайно по гвоздю рубанул. И вот тут на рукоятке оплавлено немного. Дядь Коля варил и окалина от сварки отлетела.

– Ну вот что, Станислав! – Берзин забрал из рук парня нож, положил снова в пакет, а пакет бросил в стол. – Договоримся с тобой следующим образом. Я молчу про сегодняшнюю пьяную драку. Больше ты от своего дядьки Николая Васильевича ни на шаг не отходишь. Понял? Не слышу?