Страница 8 из 18
– Обязательно поменяю! Я же знаю, что вы ненавидите есть сыр с грязной тарелки.
– Я ненавижу? Неужели? А знаешь, и правда терпеть не могу… Еще одна причуда старого дурака, да?
– Ну… вообще-то… да.
Он состроил рожу и протянул мне свою тарелку.
– Вот чертовка.
Ямочки.
– Конечно я помню вашу свадьбу… Ты держала меня под руку и была необычайно хороша. Все время спотыкалась. Когда мы шли через площадь Сент-Аман, ты шепнула мне на ухо: «Вам бы следовало украсть меня, я бы выбросила эти проклятые туфли в окно вашей машины, и мы отправились бы есть улиток к Иветте…» От этой шутки у меня аж голова закружилась. Я изо всех сил сжал в руке перчатки. На, возьми сыр…
– Бог с ним, с сыром, вы продолжайте…
– Ну что тебе еще рассказать? Помню, однажды мы назначили встречу в кафе – оно находилось на первом этаже в том же здании, что и мой офис, – я должен был забрать какой-то половник, который тебе одолжила Сюзанна. В тот день я, наверное, тебе не понравился – торопился, был озабочен… Ушел прежде, чем ты допила чай, задавал вопросы о твоей работе и не слушал ответов, в общем… Так вот, в тот же вечер, за ужином, когда Сюзанна спросила меня: «Что нового?», я ни с того ни с сего вдруг сказал: «Хлоя беременна». – «Она сама тебе сказала?» – «Нет. Не уверен, что она в курсе…» Сюзанна пожала плечами, возвела глаза к потолку, но я оказался прав. Прошло несколько недель, и вы сообщили нам радостную новость…
– Как вы догадались?
– Не знаю… Мне показалось, что у тебя изменился цвет лица, да и усталой ты казалась неспроста…
– …
– Я долго могу так продолжать. Видишь, ты несправедлива. Что ты там говорила? Что все это время, все эти годы я никогда тобой не интересовался… О-о-о, Хлоя, надеюсь, тебе стыдно.
Он посмотрел на меня с укором.
– Но ты права – я эгоист. Говорю, что не хочу, чтобы ты уходила, просто потому, что не хочу, чтобы ты уходила. Думаю о себе. Ты мне ближе дочери. Моя собственная дочь никогда не скажет мне, что я старый дурак, про себя подумает, что я дурак, да и только!
Он встал за солонкой.
– Но… Что с тобой?
– Ничего. Ничего со мной.
– Но ты ведь плачешь.
– Нет, не плачу. Смотрите – вовсе не плачу.
– Да, конечно, плачешь! Дать тебе воды?
– Спасибо.
– Ох, Хлоя… Не хочу, чтобы ты плакала. Я чувствую себя несчастным.
– Ну вот! Снова вы о себе! Неисправимый эгоист…
Я хотела перейти на шутливый тон, но из носу текли сопли, и зрелище было жалкое.
Я смеялась. Плакала. Вино меня не веселило.
– Я не должен был говорить тебе все это…
– Как раз должны. Это ведь и мои воспоминания тоже… Нужно привыкать потихоньку. Не знаю, понимаете ли вы, как для меня все это неожиданно… Всего две недели назад я была матерью благополучного семейства. Перелистывала в метро записную книжку, планировала ужины, подпиливала ногти, думая об отпуске. Раздумывала: «Взять с собой девочек или поехать вдвоем?» Вот какие вопросы меня волновали…
И еще я думала: «Нужно подыскать другую квартиру, наша хороша, но темновата…» Ждала, когда Адриан придет в себя, чтобы с ним поговорить, – видела, что он в последнее время не в своей тарелке… Раздражительный, обидчивый, усталый… Я беспокоилась о нем, думала: «Они угробят его на этой безумной работе, какой идиот так составляет расписание?»
Он отвернулся к камину.
– Благополучная жизнь, но не слишком веселая, правда?
Я ждала его к ужину. Ждала часами. Часто даже засыпала… Он в конце концов возвращался – понурый, с виноватым лицом. Я шла на кухню, потягиваясь. Старалась взбодриться. Он, конечно, не хотел есть, у него совершенно пропал аппетит – на это ему совести хватало. Возможно, они успевали перекусить вместе? Вполне…
Как же трудно ему, наверное, было сидеть напротив меня! Какой нелепой я ему казалась с моей привычной веселостью и сериалом о жизни в доме близ сквера Фирмен-Жедон. Думаю, он ужасно мучился… У Люси выпал зуб, мама плохо себя чувствует, польская няня маленького Артура встречается с сыном соседки, я сегодня утром закончила наконец тот мраморный бюст, Марион постриглась, и это просто ужасно, у тебя усталый вид, отдохни хоть день, дай мне руку, хочешь еще шпината? Бедняга… какая пытка для неверного, но совестливого мужа. Какая пытка… Но я ничего не замечала. Никаких признаков, понимаете? Как можно быть такой слепой? Как? Либо я полная тупица, либо слишком доверчива. Впрочем, это одно и то же…
Я откинулась назад.
– Ах, Пьер… Какое же свинство эта жизнь…
– Хорошее вино, правда?
– Очень. Жаль только, что не держит обещаний – хандру не гонит…
– Я впервые его пью.
– Я тоже.
– Это как твой розовый куст – я купил бутылку из-за этикетки…
– Ну да. Какая глупость… Бог знает что такое.
– Хлоя, ты ведь еще так молода…
– Нет, я старая, я чувствую себя старой. Я совершенно разбита. Я никому больше не верю. Буду теперь смотреть на жизнь через глазок в двери. Никому не открою больше дверь. Отойдите. Покажите правую руку. Хорошо, теперь левую. Наденьте тапочки. Стойте в дверях. Не двигайтесь.
– Нет, такой женщиной ты никогда не станешь. Не сможешь, даже если захочешь. Люди по-прежнему будут входить в твою жизнь и уходить из нее, и ты снова будешь страдать, и это очень хорошо. Я за тебя не беспокоюсь.
– Конечно, нет…
– Что, конечно?
– Что вы за меня не волнуетесь. Да вы вообще ни за кого не волнуетесь…
– Ты права… Не умею заботиться о других.
– Почему?
– Не знаю. Наверное, потому, что меня никто не интересует…
– …никто, кроме Адриана.
– А что Адриан?
– Я думаю о нем.
– Вы за него беспокоитесь?
– Думаю, да… Да.
Во всяком случае, за него я тревожусь больше всего.
– Но почему?
– Потому, что он несчастен.
Я обалдела.
– Вот это да! Да вовсе он не несчастен… Совсем наоборот, очень даже счастлив! Сменил помятую жену-зануду на веселую белошвейку. И жизнь его стала куда приятней, не сомневайтесь.
Я вытянула руку.
– Ну-ка, посмотрим, который сейчас час… Без четверти десять. И где же наш маленький страдалец? Где же он? Может, в кино или в театре? Или ужинает где-нибудь? Они, должно быть, уже съели закуску… он щекочет ей ладошку и думает о том, что будет потом. Осторожно, официант идет! Она отнимает руку, улыбается ему в ответ. Или они уже в постели? Скорей всего… Если я правильно помню, в начале романа часто занимаются любовью…
– Ты цинична.
– Я защищаюсь.
– Что бы ни делал Адриан, он несчастлив.
– Хотите сказать – он несчастлив из-за меня? Я порчу ему все удовольствие? О, неблагодарная…
– Нет, не из-за тебя – из-за самого себя. Из-за этой жизни, в которой ничего не происходит так, как тебе хочется… И все наши усилия просто смехотворны…
– Вы правы, ах он бедняжка!
– Ты меня не слушаешь.
– Нет.
– Почему ты меня не слушаешь?
Я откусила кусок хлеба.
– Потому что вы как бульдозер – все разрушаете на своем пути. Мое горе… Что вам мое горе? Уже сейчас оно вас обременяет, а скоро начнет раздражать, я уверена. А тут еще и кровные узы… Дурацкое понятие… Вы были неспособны прижать к груди своих детей, хоть раз сказать им, что вы их любите, но при этом я точно знаю, в любой ситуации вы встанете на их защиту. Что бы они ни сказали, что бы ни сделали, они всегда будут правы перед нами, варварами. Перед нами, у которых другие фамилии.
Ваши дети не слишком часто вас радовали, но критиковать их позволено только вам. Вам одному! Адриан смылся, оставив меня и девочек. Вам это, конечно, не нравится, но я не надеюсь, что вы его обругаете. Хотя бы пара крепких выражений… это ничего бы не изменило, но мне было бы так приятно! Так приятно! Да, знаю, это выглядит жалко… Я и сама жалкая. Но всего несколько точных, обидных слов, как вы это умеете… Почему нет? В конце концов, я это заслужила. Я жду приговора патриарха, сидящего во главе стола. Все эти годы вы судите всех без разбора. Хороших, плохих, кто достоин вашего уважения и кто нет. Все эти годы я терплю ваши речи, ваше самоуправство, высокомерие, молчание… Всю эту липу. Показуху… Сколько же лет вы нас дурачите, Пьер…