Не унывай!

Ночевала на нарах в балагане, с рабочими. Балаган – это избушка, нижняя часть в земле, крыша из сосновых жердей, пол земляной. Драгой – специальной ручной машиной – мыли породу, добывали цирконы. Красивые камни, золотистые, порой темно-красные. С тех пор камни – это моя любовь. А уж когда я прочла «Медной горы Хозяйку» П. Бажова, это тем более осветилось волшебством. В память о детстве я поставила спектакль с таким названием в театре «Экспромт».

В Ильменском заповеднике папа помогал разместиться Академии наук, ученые жили сначала очень трудно, почти голодали. Папа – человек очень добрый, всегда кому-то помогал. Он был более приспособлен к жизни в трудных условиях: во-первых, геолог, во-вторых – детство и юность он провел в деревне. Ученые же в большинстве своем были абсолютно беспомощны.

Папа купил нам козу и научил маму ее доить. Мама была городской женщиной, театралкой и плакала, когда училась доить. Козу звали Музой – это мама настояла на таком имени. Козье молоко было нашим спасением. Мама на целый день уходила на работу и оставляла мне маленькую мисочку пшенной каши и кружку молока. Когда мы первый раз отпустили козу в стадо, то весь день думали, как же мы узнаем ее – ведь они все одинаковые. Идут с горы, все розовато-серые с черной полоской на спине. Но Муза оказалась умнее нас и сама пришла к нашей калитке. Мы были потрясены и очень ее зауважали.

Огромным событием в моей эвакуационной жизни был фильм «Свинарка и пастух». Я не помню, вышел он зимой или ранней весной, – во всяком случае, город был весь в снегу. Кинотеатр один-единственный, на другом конце города. Мама дала мне деньги на билет, сама она работала с утра до вечера без выходных, теперь это, наверное, трудно понять. И я, восьмилетняя, пошла в кинотеатр пешком – конечно, транспорта никакого не было. Встала в очередь за билетами, бесконечный хвост, отстояла часа два, но все-таки попала на фильм, который доставил мне огромную радость. Это была моя довоенная Москва, Сельскохозяйственная выставка, на которую мы ходили всей семьей. Это была любовь, которую так нежно, самозабвенно, гениально сыграли В. Зельдин и М. Ладынина. Они остались для меня героями на всю жизнь, я была влюблена в них обоих и в их любовь. Музыка Т. Хренникова так легко запоминалась, так волновала, что все сразу запели эту песню – «Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москве…» Потом я еще несколько раз смотрела этот фильм, моя мама понимала меня и давала деньги на билеты.

Есть фильмы, которые стали живой историей войны. Их помнят до сих пор, целое поколение выросло на этих фильмах. Пересматривая их, я сама погружаюсь в ту жизнь, плачу, смеюсь. Наверное, поэтому и теперь люди (я знаю, и молодежь) любят эти фильмы: «В шесть часов вечера после войны», «Два бойца», «Женя, Женечка и “катюша”», «Небесный тихоход», «Летят журавли» и другие. У нас в «Современнике» работал актер, герой фильма «Дом, в котором я живу». Это Владимир Земляникин. В театре «Экспромт» он играл небольшую, но очень важную роль в спектакле «Давным-давно» – губернатора. Он объявляет о начале Отечественной войны 1812 года и призывает грудью защитить Родину. Мне было так приятно, когда он вышел на сцену – и зрители зааплодировали, увидев его!

Театр и кино помогают людям жить, а на войне помогали побеждать.

В те годы очень многие люди получали похоронки.

У нас была приятельница, Прасковья Григорьевна, друг нашей семьи, папина землячка из Великих Лук. Мы дружили семьями. Очень строгая женщина, работала учителем математики. Когда школы разделили на мужские и женские, она стала завучем мужской школы и справлялась со всеми хулиганами.

Ее муж Василий ушел на фронт в первые дни войны. А сын учился в той же школе, где она работала. В школе готовили новогодний праздник, несмотря на войну. И вдруг она получает похоронку! Сына в это время не было дома, она плакала, плакала, но решила никому не говорить, чтобы не портить праздник. Пошла на новогодний вечер и даже танцевала с сыном вальс, и только на следующий день сказала, что убили его отца, ее мужа.

В войну самым дорогим был хлеб. У всех постоянно, с утра до вечера, была забота о питании. Люди меняли все свои вещи на картошку, на хлеб, на масло. Моя законопослушная мама уехала в эвакуацию в летней одежде (разрешали брать с собой только 20 кг багажа) – ни теплого пальто, ни обуви ни себе, ни мне она не взяла. Мой дедушка, который работал слесарем на Ярославском вокзале, каким-то чудом смог переслать нам зимние вещи – железнодорожники помогали друг другу. Среди вещей он положил мою любимую куклу. Мама поняла, что это большая ценность, и убедила меня выменять ее на 500 граммов масла: кукла была очень красивая, и кто-то из местных жителей смог заплатить такую огромную по тем временам цену.

Когда мы в 1943 году вернулись в Москву из эвакуации, я пошла в гости к своей любимой тетке, на 3-ю Миусскую улицу. Ее семья тоже только что вернулась в Москву. Они жили в маленькой комнатке, у окна стояла железная печка-буржуйка, и труба выходила в форточку. Рядом большая комната не отапливалась. «Загляни, загляни!» – сказала мне тетка. Я заглянула: на груде мебели – стол, стулья, комод – стояла черная коза и смотрела в зеркало напротив. Чернушку они привезли с собой из эвакуации, ребенку нужно было молоко.

Сама тетка вместе с соседками по дому ездила менять вещи на картошку куда-то в деревню. Ездила в валенках, другой обуви не было. Началась оттепель, она промочила ноги, у нее поднялась температура. За спиной мешок, 25 кило картошки… Они с соседками не сумели влезть в поезд и повисли на подножке. Так они висели всю дорогу, поддерживая друг друга. Тетка с благодарностью вспоминала соседок, которые держали ее, больную, и не давали упасть всю дорогу до Москвы. Эти женщины потом дружили всю жизнь.

А тетя Люся всегда ободряла меня: «Что ты, Мила! В войну куда тяжелее было! Только не унывай!»

В войну моим добрым ангелом была бабушка… Из моего одиночества в эвакуации в Москве я попала в теплые ласковые руки – мама поселила меня у бабушки в Лосиноостровской. Школа была за забором, она была вся разбита во время бомбежки. Мы учились в маленькой бывшей столовой.

К ужасу родителей, нога моя все время росла, подходящей обуви не было. Бабушка нашла под лестницей какие-то мужские ботинки с калошами. Они были мне велики, я плакала, но бабушка говорила, что это счастье – ноги будут сухими.

Мой прадед Митрофан Бордюков прошел две войны – японскую и германскую – Первую мировую. И революция, и Отечественная не миновали его дом. Юнкера прострелили окно кухни квартиры прадеда возле Сухаревой башни, а немецкой бомбой разрушило одну стену дома в Лосиноостровской, куда они переехали как раз перед самой войной. И вот прадед завел такой порядок: обувь, вышедшую из моды или просто поношенную, но еще ходовую, не выбрасывать, а складывать под лестницей – на трудные времена. А трудных времен георгиевскому кавалеру за жизнь длиною в восемьдесят лет набралось достаточно.

И вот, когда мама в 1943-м собралась в третий класс, идти ей было не в чем. Юбку как-то перешили из бабушкиной, а где взять ботинки? Война, ничего нет. И вот из-под лестницы достали сильно поношенные мужские, 42-го размера – меньше нет! Мама – рыдать, а делать-то нечего, надо идти!.. Поэтому, хоть и была она в тех ботинках похожа на настоящее огородное пугало, в школу все равно пошла так. У этой истории есть продолжение. В спектакле театра «Современник» – «Эшелон» – в роли Саввишны мама выходила на сцену как раз в мужских ботинках 42-го размера. И сразу в ее походке появлялись и война, и эвакуация, и старость. Она всю жизнь умела найти самую важную деталь костюма, которая в итоге рождала сценически абсолютно точный образ. Проблема обуви ее всегда волновала, о чем Людмила Иванова написала даже песню: «Пора ботинки новые мальчишкам покупать!»

Смешно, но некоторые привычки передаются по наследству: я нет-нет, да вспоминаю прадедушку и не выкидываю старые ботинки. И полюбил еще рисунки Ван Гога, где башмаки становятся подлинными героями картины. Жена меня, конечно, всегда ругает за нежелание расстаться со старьем, а вот георгиевский кавалер всегда чуть-чуть подсказывает. Признаться, я часто чувствую поддержку моих предков. Однажды я потерял свою любимую работу, которой было отдано 30 лет жизни. Тут и ботинки все кончились. И я нашел старую пару, пошел к армянскому сапожнику, он не подвел. Но когда меня взяли на другую работу, я первым делом купил новые ботинки. И дела пошли!