Страница 14 из 25
Я вылез из гамака. Дачники молча отползли в стороны, случайно образовав «ринг».
– Ты что, Лора, напраслину возводишь? Или завидно? – сказала баба Рая без хамства, бывшая учительница как-никак.
– Было бы чему завидовать! – стукнула палкой Хлора. – Невелик труд – голосить на весь околоток.
– Невелик, да радует всех, а ты только каркать и умеешь, старая ворона, – сорвалась баба Рая.
– Это я каркаю?
– А кто? Не умеешь – не порть людям праздник. И Гришу моего не тронь!
– Кому он нужен, твой петух… Это я не умею? Да я…
– Неужто? Докажи…
К месту дуэли подтянулся весь хор, даже Мухтар, прогнав кота Шленду, уселся в придорожных лопухах.
«Задушевная» беседа переросла в перепалку в стиле «сама такая». Глаза бабушек полыхали не хуже звезд, рассыпали искры. Зрители с интересом следили за развитием событий, поворачивая головы влево, вправо. И вдруг…
Баба Хлора встала на цыпочки, оперлась на палку, в свете фонаря блеснул напомаженным бубликом рот:
Низкий грудной голос пронесся мощным бархатным потоком, вбирая в себя и тепло ночи, и падающие звезды, и всеобщий единый «ох». Сильное, яркое меццо-сопрано, не уничтоженное старостью. Правду говорят: человек дряхлеет, а голос – нет. Обнял, обволок, потащил за собой в космос.
«Не любит…» – склонила голову Хлора, и наступила такая тишина, какая бывает разве что в сурдокамере. Лишь одинокий комар нагло дзыкнул и присосался к кому-то живому, но неподвижному.
Первой захлопала ладошами моя бабушка, баба Рая растерянно оглянулась, подхватила. И все отмерли, задвигались, зааплодировали с почтением.
– А вы, девки, тоже хорошо поете! Не сердитесь, не со зла я, с характеру, – морщинистое лицо вредной бабки разгладилось в довольной улыбке…
Выяснилось, что была она в молодости оперной певицей, известной в нашем регионе. «Все пела и пела, – рассказывала старушка, – лето красное пропела, да не одно. Семьи не завела, детей не родила…»
Так в дачном хоре стало на одну певунью больше, а в репертуаре зазвучали оперные арии в сопровождении многоголосия.
Бабу Лору никто уже не обзывал Хлорой, и, хотя она осталась ехидиной, мы охотно наведывались к ней в гости. Девушки перебирали кучу импортных коробок с неиспользованным театральным гримом – Лора затаривалась им во всех странах, где гастролировал театр. Парни просили историй – а их у бабушки было больше, чем косметики.
А я?
Я долго еще приезжал на августовские концерты – и один, и с друзьями, и с девушкой – будущей женой. В городе попробовал приобщить к хоровому пению приятелей. Получилось! Рэперы Бабай и Шарп выдавали в конце «Перепелочки» такой стаф[7], что бедной птице оставалось только выздороветь быстрее:
Николай Хрипков
Устроил
Летом меня отправляли на дачу в Кудряши. А потом, когда сезон заканчивался, везли к бабе Ене.
Деревня, где жила бабушка, носила необычное название Якорь. Хотя не то что моря, даже худосочной речушки не было поблизости. Был только котлован, вырытый за деревней для скота. На этом котловане деревенская ребятня пропадала все жаркие дни. Вода в котловане уже с раннего утра приобретала цвет кофе, разбавленного молоком. Берега котлована были истоптаны копытами коров, лошадей и баранов. И разумеется, везде под жарким солнцем сушились лепешки, которые оставляла здесь скотина. Но ребятишек это нисколько не смущало.
Баба Еня была уже на пенсии, но круглый год исправно ходила на колхозные работы, за которые получала трудодни, а значит, осенью могла рассчитывать на несколько мешков зерновых отходов. Без этого в деревне невозможно было прокормить домашнюю птицу.
Вот я возвращаюсь с котлована. Младшая моя двоюродная сестра Таня была в гостях в соседней деревне. Так что в доме я совершенно один. Конечно, мне скучно. И я мучительно думаю, чем бы мне заняться.
В доме, состоявшем из кухни и маленькой спаленки, ничего интересного для меня не нашлось, и я отправился на разведку в чулан. Какие-то обручи, бочки, вожжи, непонятные приспособления. И все это в густой пыли. И тут мой взгляд упал на костюм, который бабушка надевала, когда занималась пчелами.
У бабушки было несколько уликов. Они стояли на огороде между грядками. Выше костюма на гвоздике висела черная накидка с сеткой, которая надевалась на голову и защищала голову, плечи и лицо. На бочке стоял дымокур. Я облачился в этот костюм, на голову надел накидку. Наверно, в тот момент я был похож на инопланетянина. Полы костюма волочились по земле. В этом одеянии, похожий на черное привидение, я направился в огород. Развести дымокур для меня – плевое дело, потому что я столько раз видел, как это делала бабушка. Подхожу к улику и начинаю качать воздух. Струя дыма устремляется вовнутрь улика. Полчища пчел выбираются наружу и со злым жужжанием поднимаются в воздух. Освободив от жильцов один пчелиный домик, я перехожу ко второму, потом к третьему. Пчелиная улица опустела. Пчелы густыми роями снялись и улетели.
Я возвращаюсь, снимаю с себя все. Чем же еще заняться? Выхожу на улицу. Ни души. Даже курицы куда-то попрятались от жары. Только в сарайке повизгивает поросенок. Захожу поговорить с ним. Как-никак живая душа. Поросенок такой милый и дружелюбный. Но я не могу дотянуться и почесать его, как это делает бабушка. Для этого нужно открыть дверку. Но не успеваю я приоткрыть ее, как поросенок, оттолкнув меня, выносится наружу и начинает носиться кругами по двору. Наслаждается свободой!
Догнать его невозможно. Это настоящий спринтер по бегу. В конце концов, отчаявшись, совершенно измотанный, я плетусь в дом, оставив это бесполезное занятие. И через некоторое время, свалившись в спаленке, засыпаю крепким детским сном.
Просыпаюсь от криков на кухне. Продираю глаза и плетусь туда. Там сидит зареванная баба Еня с бабой Лушей.
– Выдрыхся, аспид? Что же ты натворил? Ой-е-ей!
Я ничего не понимаю. И только лупаю глазенками. А баба Еня уже, наверное, не в первый раз принимается рассказывать. Оказалось, что пчелы, страшно разозленные тем, что их таким варварским способом выгнали из насиженных квартир, вылетели на дорогу, по которой в это время проезжал на мотоцикле дед Паша – муж бабы Луши. Он работал бригадиром. Рои набросились на него. Дед Паша дал по газам, но оторваться от пчел не смог. Он влетел к себе во двор, забежал в дом. И пчелы за ним. И только в погребе ему удалось укрыться от них.
– Сейчас, – говорит баба Луша, – пластом лежит, весь опухший, стонет. Может, еще и в больницу придется везти.
Я потрясен, раздавлен. И я всему этому виной. Нет мне никакого прощения. Но это еще не все. Поросенок забрался в огород, выкопал помидоры, огуречную рассаду и прочие овощи. Пересаживать их – уже июль месяц – бесполезно. Баба Еня плачет. Баба Луша плачет. И я плачу, чувствуя себя величайшим преступником.
6
Ария Любаши из оперы «Царская невеста» Н. А. Римского-Корсакова.
7
Импровизация рэпера.