Жди меня

Мать поселилась здесь, на Донской улице, по соседству с промышленной зоной и вдали от моря, много лет назад, когда ещё служила в паспортном столе. В ту пору хрущёвские пятиэтажки имели небывалую популярность и росли по всей стране, как грибы, в том числе и в Сочи. Но теперь они обветшали, и старое жильё постепенно стали сносить, вырывать с корнем, как испорченные зубы, и заменять новыми, красивыми и прочными. Вокруг новостроек сажали деревья и декоративные кустарники, разбивали цветники и фонтаны. Микрорайон менял свой облик, хорошея на глазах.

Возле подъезда, где жила Нина Сергеевна, сидела на лавочке её соседка – тётя Катя, морщинистая женщина лет семидесяти пяти, в длинной шерстяной кофте кирпичного цвета, которую ей когда-то связала на машинке Кира. Завидев гостью, смущённо улыбнулась и поднялась ей навстречу.

– Добрый день, тётя Катя! – поздоровалась Снегирёва.

– Добрый, милая, добрый! – соседка поспешила за ней в подъезд: судя по всему, хотела поделиться важной новостью. – Ох, Кирочка… Если бы вы только видели… – сходу приступила она к объяснениям. – Ваша мама вчера здесь такое устроила! Санэпидстанцию вызвала! – и, понизив голос до шёпота, перешла к подробностям: – Заявила во всеуслышание, что её хотят отравить – дескать, везде в квартире понасыпали яду. Работники брали пробы из каждого угла, проверяли, нет ли чего. Под плинтусами даже смотрели. Меня привлекли в свидетели – ничего не нашли. Так она как раскричится – мол, вы все здесь подкупленные, я на вас жаловаться буду! Еле успокоилась. Но пообещала, что это дело так не оставит.

«А мне запретила вчера приезжать, – сопоставила факты Кира. – Сослалась на то, что мол, жаль ей меня без конца дёргать, хочет, чтобы я хоть денёк от неё отдохнула…»

– А кто, по её словам, отраву подсыпал? Говорила?

Тётя Катя помялась, затеребила иссушенными руками края кофты.

– Кажется, кого-то из вас подозревает… Особенно Глеба. – И встрепенулась: – Но я-то вижу, как вы за ней ухаживаете! Полные сумки продуктов носите! Весь холодильник едой забит! Я как-то попробовала ваши блины – ну это просто объеденье! – и добавила, осуждающе покачав головой: – Всем бы иметь таких дочерей!

«Теперь понятно, почему мама ничего не ест из того, что я ей готовлю!» – поразилась Кира неожиданному открытию. Раньше она только диву давалась: пища пропадает, а мать к ней и не притрагивается, просит принести из магазина ряженку да свежий хлебушек. Вот тебе и разгадка…

– Вы только Глебу ничего не говорите, – попросила она соседку. – Пожалуйста! И без того бурчит, что тёща уже совсем чокнулась…

– Не скажу, милая, не скажу.

В панельной «хрущёвке» лифта не было, и пришлось подниматься пешком, со всеми сумками, по бетонным ступенькам на четвёртый этаж. Мать не сразу открыла дверь, а предварительно заглянула в глазок, чтобы убедиться, кто пришёл. Встретила, как обычно, упрёками. Обрушила их в лицо, как шквалистый ветер сорванную листву, едва дочь переступила порог квартиры.

– Зачем ты разговаривала с незнакомыми людьми? Зачем сказала им, что я ещё жива? Сколько лет прошло! Сколько трудностей выпало на нашу долю! И вдруг на тебе – объявляется какой-то проходимец из Австралии!

От волнения Нине Сергеевне сделалось жарко, и она расстегнула верхнюю пуговицу байкового халата с цветочным рисунком, помахалась косынкой, чтобы согнать со лба испарину.

– Ты говорила с ним, мама?

– С кем?

– Да с Волковым! Это же тот самый дядя Женя! Ну, помнишь фотографию, где ты с папой, а он с тётей Лидой? – Кира решила идти напролом.

– Ещё чего не хватало! И не собираюсь этого делать! Где они все были, когда мы с тобой бедствовали, когда мне кормить тебя было нечем, дров для печки и то было не на что купить? Не знаю я никакого Волкова, и знать не хочу! Скорее всего, его детям ни кенгуру, ни страусы оказались не нужны, вот он и решил к нам пристроиться! На старости лет!

– А у него что, действительно есть какие-то права на это?

– Ничего у него нет! И не было!

– А почему же он заявил, что он мой родной отец?

– Да за ним, наверное, уход нужен, человек ведь немолодой, а сын не хочет сиделкой возле него быть, невестка тем более. Вот он и выдумал теперь, что где-то есть дочь! Только я тебя не для кого-то родила и растила, а для себя! Чтобы ты рядом была и могла мне помочь. И не вздумай с этим прохвостом общаться! Пусть сам свою кенгурятину ест!

– Мама, а помнишь, как ты меня била, когда я не захотела назвать дядю Женю папой? – не утерпела Кира, высказала давнюю обиду.

– Я? Тебя била? Да что ты говоришь, дочка? Если пару раз отшлёпала или ремешком щёлкнула по заднице, так это раньше и не считалось зазорным! Даже дворянских детей розгами секли! И знаешь, почему? Потому что дорожили ими и не хотели, чтобы дети росли неженками! Суровое воспитание закаляет душу и тело! Стойкие люди выдержат всё: пойдут на врага в штыковую атаку, не сломятся в плену, если вдруг там окажутся, и раны на них заживают быстрее. А неженки гибнут первыми… И запомни: Волков тебе никакой не папа! Может, ему жить негде, и он хочет, чтобы ты его к себе забрала! – она поджала губы, пытаясь утихомирить гнев, но не выдержала и двух секунд: – Умник нашёлся! Пусть к своим детям и жёнам идёт! На чёрта он нам нужен! И курятники его не нужны! Ишь, чего выдумал – папа! Видали мы таких пап!

– А с телепередачи «Жди меня» уже больше звонить не будут?

– Не будут. Я им сказала, чтобы не вмешивались в жизнь других людей, они на это не имеют никакого права. А позвонят ещё раз – я найду, куда пожаловаться. Слава Богу, сорок лет в органах прослужила. И ещё сказала редактору, чтобы передал Волкову, пусть нас больше не ищет и не беспокоит своими звонками. Нам с ним говорить не о чем.

Нина Сергеевна была жёсткой в решениях, резала по живому, не задумываясь об анестезии. Такой её сделала жизнь, в которой ей не раз приходилось отсекать куски своей собственной души и терпеть эту боль, а подобные раны не могут не сказаться на характере человека.

– Я тебе бульончик принесла и пирожки, – засуетилась дочь, вынимая из сумки еду.

– Напрасно беспокоилась. Ты же знаешь – пирожки вредны для печени.

– Так они же не жареные, а печёные в духовке. Три с курицей, и три с яблоками.

– Зачем мне с курицей? Их сейчас на гормонах растят! Да ещё химикатами кормят и обкалывают всякой гадостью. Ты что, хочешь меня раньше времени в гроб загнать?

– Мам, ну зачем ты так говоришь? – Кира с нежностью прижалась к ней. – Ведь я у тебя одна дочка, и ты у меня одна мама.

Нина Сергеевна взглянула на неё как-то недоверчиво, будто сомневалась в искренности сказанного, но промолчала.

– А курицу я купила у частников, на рынке. И яблоки свои, с нашей дачи, – продолжала дочь. Вспомнив про разговор с соседкой, добавила: – Я же и сама такие пирожки ем! И Вадик их ест. Вот, смотри – и надкусила один пирожок. Прожевала, проглотила. – Этот с яблоками. Вкусный. И не очень сладкий, чтобы у тебя диабет не развился. Хочешь?

– Я целый, пожалуй, не осилю. А вот твой доем, – схитрила мать, забирая из её руки пирожок.

«Неужели и вправду думает, что я хочу её отравить?!» – ужаснулась Кира.

– Это не у тебя ли телефон звонит? – вдруг насторожилась Нина Сергеевна. Из дамской сумочки, оставленной в прихожей, действительно раздавалась знакомая трель. «Надо же, а ещё жалуется, что плохо слышит, просит купить слуховой аппарат», – подивилась Снегирёва, только теперь расслышав звонок, и со всех ног бросилась к телефону.

– Мам, ты ещё у бабушки? – голос сына был вдохновлённо-приподнятый. Ему явно хотелось что-то сообщить матери, потому и не терпелось её увидеть. – Хочешь, я за тобой заеду? А то уже темнеет.

– И ты ещё спрашиваешь? Разумеется, приезжай! Буду ждать!

– К бабушке подняться, чтобы поздороваться?

– Поднимись, конечно. Она ведь скучает.

Кира скосила глаза на мать, но та с отрешённым видом жевала пирожок, не изъявляя особого желания встретиться с единственным внуком. Несмотря на возраст, Нина Сергеевна по-прежнему заботилась о своей внешности: пропитывала кремами кожу, красила волосы и брови, пользовалась духами. И даже спала на бигудях, чтобы придать причёске – а ля Мар-лен Дитрих или Любовь Орлова – нужную форму. А когда-то делала и косметические операции… Морщинки на её ухоженном лице были почти незаметны.