Страница 6 из 13
Проводив Сигурда взглядом, я глубоко вздохнул, и мои ноздри уловили острый аромат свежих цветов. Затем я повернулся к трем скалам, стоявшим у кромки воды и отполированным волной: из-за них вышла Кинетрит. Она, должно быть, уже пожалела о своем решении покинуть Уэссекс. Среди нас ей едва ли предстояло часто наслаждаться таким уединением. Солнце село, и только оранжевые отсветы на облаках еще догорали на западе. Большой баклан, сушивший черные перья на скале, что торчала из воды, взмыл в небо, и его громкое карканье гулко разнеслось над водой. Я кожей ощутил приближение Кинетрит.
– Ваш ярл что-то невесел, – сказала она, следя взглядом за птицей, которая, вытянув длинную шею и широко взмахивая огромными крыльями, летела навстречу ночи.
– Он боится, что удача утечет сквозь его пальцы. Как песок, – ответил я, дотрагиваясь носком башмака до мокрого спутанного клубка, бывшего скорее всего червяком. Черви извивались повсюду, весь песок был испещрен их норами. – Боится, что боги отвернулись от него и он не сумеет дать своим людям то, чего они хотят пуще серебра, мехов, новых костяных гребней и всего прочего.
– Чего же они хотят, Ворон? – спросила Кинетрит, и я понял, что в действительности она хочет узнать, чего хочу я.
Ее пытливый взгляд встретился с моим, и я вспомнил о своем кровавом глазе, из-за которого многие мужчины ненавидели и боялись меня, а Сигурд меня пощадил, решив, что я отмечен богами, избран самим Одином. Не успев ответить, я почувствовал толчок в спину. Обернувшись, увидел старого Асгота. Он как раз собирался еще раз ткнуть меня древком своего копья.
– Я проглотил это, юноша, проглоти и ты, – произнес жрец своим трескучим от прожитых лет голосом. Я стоял с неподветренной стороны от старика и все равно слышал его отвратный запах. Кинетрит, тоже почувствовав вонь, поднесла к носу руку.
– Что я должен проглотить?
Я всегда опасался этого человека и его странных обрядов, требовавших кровавых жертвоприношений.
– Ты – любимец Одина. Или, самое малое, твоя жизнь вплетена в плащ Всеотца. – Жрец улыбнулся, обнажив коричневые зубы. По моему телу пробежала дрожь. Какие колдовские чары позволили этому старцу прочитать мои мысли? – Сигурд верно думает о тебе, хоть нам от этого и мало проку. – Асгот кивнул, воткнув древко копья в песок. – Ты отмечен богами. Иначе почему ты еще дышишь? Половины воинов, что вышли с Сигурдом, уже нет. В бою ты шел плечом к плечу с теми, кто стоит четырех таких, как ты, – с самыми храбрыми и безжалостными волками, каких отняла от груди наша земля. Но они пали, а ты коптишь небо. – При этих словах Асгот уродливо осклабился, посмотрев на Кинетрит. В ответ она нахмурилось: в присутствии жреца ей было не по себе. – Судьба этого малого надежно запрятана под шляпой Великого Странника, девушка, – сказал старик на норвежском языке, которого Кинетрит не понимала. – Не будь это так, черви уже жрали бы его кишки. – Скривившись, он прибавил: – Правда, Ворон?
– Мне повезло, Асгот, – сказал я, почувствовав, как ладонь сама собой легла на рукоять меча, висевшего у моего бедра.
Христиане презирают нас за то, что, ища удачи, мы прикасаемся к своему оружию. Но почему бы нам этого не делать? Оружие сохраняет нам жизнь. Я видал, как христиане пальцами чертят на груди крест. Может, им это и помогает. Но защитит ли их крестное знамение, когда мы пойдем на них, выстроив стену из своих щитов?
– Повезло, говоришь? – Асгот снова взглянул на Кинетрит. Когда он повернул к ней голову, кости, вплетенные в его волосы, застучали друг о друга. Выцветшие голубые глаза расширились, расправив морщины на старой обожженной ветрами коже. – Если так, то понятно, почему от нашего ярла удача течет, как сопли из носа тролля. Ты, Ворон, украл везенье у Сигурда. Оно перепрыгнуло, – жрец неожиданно перескочил с ноги на ногу, – от него к тебе. Как блоха. Так-то, парень. – Кисло осклабившись и нацелив на Кинетрит костлявый палец, Асгот прибавил на ломаном английском: – Тебе лучше держаться… подальше от него. Смерть следует за ним. Как дурной запах.
– Это от тебя, старик, исходит то зловоние, что отравляет воздух, – ответила Кинетрит и повернулась к жрецу спиной. – Идем со мной, Ворон. Мои ноги рады вновь оказаться на твердой земле, и им не терпится пройтись.
Асгот проводил нас кряканьем, похожим на треск костяшек. Прошагав вдоль моря, я увидал Брама и Свейна: согнувшись и сжимая в руках копья, они ползли к стайке сонных тюленей (животных было не меньше пяти, и у некоторых из них мех был рыжий, как у лисицы). Жертва едва ли могла не заметить таких охотников, однако улыбка, угнездившаяся в бороде Свейна, говорила о том, что они уверены в успехе.
– Давай-ка наберем хворосту для костра, – сказал я Кинетрит, кивая в сторону возвышенности, которая начиналась за прибрежной полосой. – Думаю, на той скале найдется какой-нибудь сушняк.
Само собой, чем выше мы поднимались, тем вероятнее было то, что я увижу «Фьорд-Эльк», если он под покровом сумерек войдет в бухту. И хоть скорее всего Эльдред уже стоял где-то на якоре, как и мы, я шел вперед, а Кинетрит следовала за мной. Я немного успокоился, убедившись, что Асгот как будто бы уже не норовит познакомить мое горло со своим жертвенным ножом, но его слова об удаче, украденной у Сигурда, застыли у меня в груди, точно вода январского дождя в бочонке.
Глава 3
С борта «Змея» на сушу доставили два огромных железных котла, куда мы положили мясо и немного жира от четырех тюленей. Прилив уже накрыл прибрежную полосу, и уцелевшие собратья нашей добычи стоймя спали в воде, так что только головы виднелись на поверхности. Мы с облегчением вздохнули, когда их странное пение стихло. Вдобавок к мясу в котлы пригоршнями отправлялась любая морская мелюзга, которую нам удавалось отыскать: улитки, мидии, береговички. Кроме того, Арнвид принес пучок фенхеля, а Бодвар вытащил из земли три больших корня хрена. Он нарезал их и бросил в варево, после чего рты у нас горели огнем, сколько бы воды мы ни хлебали. Брам сказал, что нас излечит пиво, ежели только мы готовы принять изрядную дозу такого снадобья. Все охотно последовали его совету. Вкусное мясо было доедено с черствым хлебом, который мы взяли в шатрах на уэссексском побережье. На ломти намазывались остатки тюленьего жира, растопленного с горсткой соли.
– Зря мы убили ту рыжую тюлениху, Свейн, – сказал Брам, и дрожащий отсвет костра вспыхнул на его бороде, похожей на птичье гнездо.
– Мне тоже ее жалко, – ответил Свейн, всасывая варево из глубокой ложки. – Она глядела на меня такими глазами…
– Ага. Прямо как у твоей сестрицы, – задиристо произнес Брам, подмигнув Арнвиду, который при этих словах усмехнулся.
Сигурд отправил людей в глубь суши: они должны были искать селения или просто дома, оставаясь никем не замеченными. Меньше всего хотелось, чтобы франкийские воины разбудили нас среди ночи, как предрекал отец Эгфрит (он вбил себе в голову, будто святой дух, чрезвычайно сильный в этих местах, непременно сообщит добрым христианам о вторжении язычников и они придут, размахивая горящими крестами и мечами, обмакнутыми в освященную воду).
– Пускай приходят, монах, – сказал Сигурд. – Поглядим, справятся ли их деревянные кресты с нашими секирами. И мне все равно, во что они окунают свое оружие: в святую воду или в мочу девственниц. Железо так и так заржавеет. Значит, бояться нам нечего.
Викинги рассмеялись, но это не помешало им быть, от греха подальше, настороже. «Фьорд-Эльк» все не показывался. До сих пор не менее чем шестеро из нас одновременно следили за проливом, ведущим к бухте. Сигурд приказал, чтобы даже после наступления темноты три пары дозорных попеременно таращили глаза на море, освещенное луной и звездами, на случай если Эльдред в силу своей дерзости или глупости решится идти вдоль берега ночью. Мы ждали, слушая убаюкивающие вздохи океана.
Я спал рядом с Кинетрит, а значит, и с отцом Эгфритом, который непрестанно сопел и ворочался. Видно, Белый Христос не защищает своих рабов от блох, и кусачим тварям прекрасно жилось в рясе монаха. Я готов был поспорить, что, если б он решился ее снять, она сама, не спросясь у него, поползла бы по земле. Но Кинетрит как будто становилась спокойнее рядом с этим человечком, и за одно лишь это я мог его поблагодарить.