Страница 7 из 93
— Почему ты очутился здесь, сын мой? — спросил Абахо.
Нум ответил не сразу. Он размышлял. В серых глазах Абахо не было гнева, он смотрел на мальчика с чуть заметной лукавой усмешкой. Быть может, Мудрый Старец ни о чем не догадывается? Нуму достаточно наспех сочинить какую-нибудь историю и уверенным голосом рассказать ее Абахо. Например, сказать, что он одолжил палку одному из близнецов, а тот потерял ее на охотничьей тропе… только который из них: Тхор или Ури?.. Лучше Ури… Но зачем, спрашивается, взрослому охотнику и воину простая палка, когда он вооружен луком, копьем и массивной палицей?.. Нет, это неправдоподобно… лучше сказать, что он… что он…
Мысли вихрем кружились в голове Нума. Он не любил лгать. Ложь похожа на коварную зыбкую почву болота: в конце концов непременно увязнешь в ней!
— Я был здесь прошлой ночью! — одним духом выпалил он. — Я шел следом за тобой, о Мудрый, и потерял в темноте палку.
Он умолк, тяжело дыша, и закрыл глаза.
— Бей! — проговорил он глухо. — Бей меня скорее, о Мудрый!
Нум знал, что он заслужил суровое наказание.
Но Абахо не шевельнулся, не произнес ни слова. После нескольких минут гнетущего молчания Нум осмелился наконец открыть глаза.
Мудрый Старец смотрел на него и улыбался.
— Зачем мне бить тебя, мальчик? — спросил он. — Разве ты уже не наказал себя сам? Разве ты не испытал раскаяние, страх, мучения нечистой совести? Разве ты не страдал телом и душой?
Нум низко опустил голову.
— Ты не знаешь, что я сделал, о Мудрый! — пробормотал он. — Мне было известно, что ты никому не позволил следовать за тобой, а я все-таки, невзирая на запрет, пошел… И я видел…
Абахо жестом прервал его:
— Ты видел очень мало, а понял еще меньше, — сухо сказал он. — Ты остался за порогом великой Тайны, как одинокий охотник на опушке непроходимого леса, не способный проникнуть в его чащу. Ты не узнал ничего.
Голос Мудрого Старца звучал сурово и жестко. Слушая его, Нум со стыдом уразумел, что в нелепом ребяческом самомнении он переоценил значение своего проступка. Он вообразил, что из-за него, ничтожного хромого мальчишки, может погибнуть все большое и сильное племя Мадаев. Да кем он был, чтобы навлечь на своих соплеменников страшный гнев самого Великого Духа и его разящие молнии? Он был ничем — да, да! — всего лишь жалким калекой, и ничем больше!
Слеза скатилась по щеке Нума.
Абахо вышел из тростников, наполовину скрывавших его. Он пересек тропинку и положил свою большую руку на плечо мальчика.
— Знай, что я не сержусь на тебя, о Нум! — сказал он торжественно. — Самомнение, конечно, дурная черта характера, но любознательность — неплохое качество. Расскажи мне откровенно, почему ты решился следовать за мной?
Нум поднял голову. Как объяснить Мудрому Старцу чувство, которое ему самому было не совсем понятно?
— Я хотел… — начал он, — мне хотелось…
Кровь внезапно прилила к лицу, и он торопливо закончил:
— Мне всегда хочется все узнать!
Он ждал, что Абахо рассмеется при этих словах, и приготовился еще раз услышать ненавистную фразу: «Ты еще слишком мал!»
Но Мудрый Старец не сказал ничего подобного. Взгляд его небольших, глубоко посаженных глаз стал еще более острым, почти невыносимым. Серые зрачки, казалось, источали пламя.
— Что же ты хотел бы узнать, мальчик? — спросил он после паузы.
— Все! — пылко ответил Нум. — Я хочу знать, почему есть день и есть ночь, почему летом жарко, а зимой холодно, почему днем на небе солнце, а ночью луна и звезды, почему дует ветер и течет вода, почему… почему… Я хочу знать все!
Он умолк, тяжело дыша, боясь услышать насмешку. Он привык, что братья всегда отвечали смехом на его недоуменные вопросы.
— Итак, — сказал без улыбки Абахо, — итак, мой сын, ты задаешь вопросы? И ты, кажется, умеешь рисовать?
Нум опустил глаза.
— Да, — еле слышно шепнул он. — С тех пор как моя нога… с тех пор как я болен, я часто вспоминаю разных животных и рисую их пальцем на земле, когда остаюсь один.
Худая рука Абахо крепче сжала его плечо, принуждая наклониться к влажной земле тропинки.
— Нарисуй мне бизона! — приказал Главный Колдун. — Здесь, сию минуту! Бизона или другого зверя, какого ты сам захочешь!
Нум разровнял рыхлую землю ладонью и, помедлив минуту, принялся рисовать. Весь вчерашний день он думал о стаде оленей, убегающих вдаль среди высоких трав. Вожак, мчащийся впереди, был огромным и могучим, с головой, увенчанной ветвистыми рогами. Он несся гигантскими скачками, почти не касаясь копытами земли.
Несколькими штрихами Нум попытался передать это двойное ощущение силы и легкости животного. Абахо, склонившись над ним, наблюдал за его работой. Рисунок был слаб в деталях, и Нум, едва закончив, тут же стер его.
— Я не умею рисовать по-настоящему, — сказал он печально. — Олень, о котором я думал, был прекрасен…
Абахо ласково поднял его.
— Если хочешь, — сказал он, — я научу тебя рисовать.
Нум смотрел на Мудрого Старца, не смея поверить своим ушам.
— Вдвоем мы сможем сделать многое, — продолжал Абахо. — Я давно ждал этого часа…
Он крепко стиснул свои худые руки и посмотрел вверх.
— Я становлюсь стар, мой мальчик! Часто я спрашиваю себя, что же будет с Мадаями, когда Великий Дух призовет меня к себе? Кто будет лечить их, если они заболеют или получат раны на охоте? Кто будет поддерживать огонь в Священной Пещере? Кто украсит ее стены магическими изображениями животных? Мало-помалу Мадаи забудут все, чему я научил их, растеряют Знание, которое я сам унаследовал от далеких предков. Они разучатся призывать на помощь силы Земли и Неба, перестанут жить в согласии с могущественной Матерью-Природой. Они будут убивать не только для того, чтобы насытиться, и в конце концов потеряют право называться людьми.
Стремительно повернувшись к Нуму, Абахо схватил мальчика за руку:
— Я всегда надеялся, что найду среди племени Мадаев человека, не похожего на остальных воинов и охотников, который мог бы стать моим учеником и преемником. Ему я передам светильник Знания, когда руки мои ослабеют и не смогут больше держать его. Он будет знать ответы на все вопросы. А позже, когда придет его час, он передаст Знание другому Мадаю. И племя, владеющее Знанием, будет жить, будет расти и крепнуть. Ты понял, чего я жду от тебя, сын мой?
Нум смотрел на Абахо ошеломленный и растерянный. Глаза Мудрого Старца горели одушевлением. Длинные белые волосы, откинутые назад, развевались за плечами.
— Я уже начал отчаиваться, — продолжал Абахо дрогнувшим от волнения голосом. — Все юноши племени похожи друг на друга. Все они подобны твоим старшим братьям: сильные, мужественные, отважные. Но ни один из них не способен день за днем, в тишине и мраке Священной Пещеры овладевать Знанием, постигать его законы и тайны. Для этого нужен человек совсем иного склада… Нум, этот человек — ты!
Низко наклонив голову, Нум смотрел на свою изуродованную ногу. Ну, разумеется, он не такой, как все остальные: он хромой! Непригодный к охоте и к бою, к далеким утомительным походам, ко всем играм и упражнениям, требующим физической закалки, выносливости и ловкости. Самолюбию мальчика льстило сознание избранности и вместе с тем его мучила тайная мысль, что Абахо остановил на нем свой выбор только потому, что Нум — калека. От нахлынувших на него противоречивых чувств, в которых он сам не мог разобраться, щеки мальчика вспыхнули ярким румянцем.
— Вдвоем мы сможем сделать многое, — повторил Абахо. — Мы будем изучать окружающий нас мир и откроем другие Тайны, разгадаем другие загадки… мы умножим священное Знание… усовершенствуем искусство изображения. Мы…
Внезапно оборвав свою речь, Абахо пристально взглянул на Нума, продолжавшего хранить растерянное молчание. Мудрый Старец выпустил худенькую кисть мальчика, которую он, увлекшись, стиснул так сильно, что кожа на ней покраснела, и спросил с тревогой в голосе:
— Ты молчишь, Нум? Я, кажется, сделал тебе больно?.. Взгляни на меня!