Страница 2 из 93
Наклонившись и пригнув головы, близнецы вошли в хижину. Но макушки их все равно касались толстых веток, служивших остовом крыши. Длинные черные волосы обрамляли загорелые лица юношей. Они заплетут их в косы, когда отправятся на Большую Охоту, если Совет назначил ей наконец время и место.
Тхор и Ури были похожи друг на друга как две капли воды. В детстве, когда они были совсем крошками, Мамма, их мать, надевала на руки малышей браслеты из разноцветных камушков: красных — для Тхора и зеленых — для Ури. Но озорные мальчишки порой нарочно менялись браслетами, и Мамме лишь с трудом удавалось отличить друг от друга своих сыновей. Эту шутку Тхор и Ури повторяли бесконечное количество раз и неизменно получали при этом огромное удовольствие. Они хохотали во все горло, обнажая крепкие белые зубы, и все Мадаи, как один человек, смеялись вместе с ними.
Но теперь, несмотря на всю свою беспечность, близнецы уже много дней не помышляли о веселье. Вместе с другими Мадаями, молодыми и старыми, они страдали от голода, а главное — от мучительного беспокойства за будущее.
Озабоченность их была вызвана не столько недостатком ежедневной пищи, сколько необходимостью заготовить на лето огромные запасы вяленого мяса и жира, достаточные для пропитания племени во время долгой суровой зимы, которую Мадаи проводили, укрывшись в теплой глубине обширных пещер.
Все свои надежды племя возлагало теперь на Большую Охоту, проводимую ежегодно осенью, когда бизоны откочевывают с высокогорных альпийских пастбищ в глубокие, защищенные от зимних ветров долины. Если Большая Охота будет неудачной, Мадаи останутся на зиму без мяса, служащего им в эту пору года единственной пищей, и без шкур, защищающих от пурги и мороза их обнаженные тела. А это означает смерть для всего племени, медленную и мучительную смерть от голода и холода.
Инстинкт самосохранения вынуждал Мадаев каждую весну откочевывать всем племенем на юг, чтобы не истребить окончательно дичь, населявшую их родную долину. Там, у подножия южных гор, были расположены их четко ограниченные охотничьи угодья, которыми Мадаи пользовались с большим умом и осмотрительностью. Законы племени строго запрещали охотникам истреблять животных бесцельно, ради одного удовольствия: дичь разрешалось убивать только для пищи. Летом Мадаи охотились на диких лошадей, косуль, кабанов, каменных баранов, а осенью, во время перекочевки стад, — на северных оленей и бизонов. Они всегда щадили самок, особенно весною и летом, когда у тех были детеныши, и старались не забираться на чужие охотничьи территории, чтобы избежать столкновений с соседними племенами.
Но в этом году Мадаев с самого начала лета преследовали неудачи. Лесной пожар уничтожил весной густые заросли деревьев и кустарников, простиравшиеся между обширным болотом, окруженным скалами, и первыми отрогами высоких гор. Стада травоядных, напуганные огнем, покинули долину, укрылись на крутых горных склонах и все лето оставались там. Охотники племени не отваживались забираться за дичью в горы, дикие и малодоступные, увенчанные белоснежной короной вечных снегов, и к тому же изобиловавшие волками, пещерными львами, огромными свирепыми медведями, а быть может, и другими, неведомыми еще людям чудовищами.
Мадаи пытались добывать себе пропитание на уцелевшей от пожара территории. Но там оставалась лишь мелкая дичь: зайцы и кролики, куропатки и рябчики, небольшое стадо кабанов. Старики и дети ловили в болоте карпов, угрей и лягушек, а в горных ручьях, впадавших в болото, — немногочисленных и мелких форелей. Женщины собирали грибы и ягоды, съедобные плоды и коренья. Но эта скудная пища никак не заменяла мяса, сочного мяса настоящей крупной дичи, которое было так необходимо племени мускулистых и сильных охотников. И главное, это была случайная и недостаточная добыча, которую не отложить в запас на зимнее время.
Голод угрожал Мадаям.
Оставалась только одна возможность спасти племя от ужасов голодной зимы — Большая Охота. Все предыдущие годы стада бизонов в конце лета проходили по долине, где находились охотничьи угодья Мадаев, переправлялись через болото и шли дальше на север, в места своих зимовок. Но весенний пожар мог заставить их изменить своим многолетним привычкам, и Мадаи с тревогой спрашивали себя: захотят ли огромные звери совершить свой осенний переход по обычному маршруту?
Три самых храбрых воина, увешанных с ног до головы оружием и священными амулетами, были отряжены на разведку в дикие горные ущелья. Они вернулись на стоянку только вчера, измученные, отощавшие, с глубоко запавшими глазами. Бизоны, рассказывали они, все еще там и по-прежнему пасутся на альпийских лугах. По некоторым признакам разведчики поняли, что стада в самое ближайшее время собираются откочевать вниз. Но где? Когда? Как? Эти вопросы глубоко волновали Мадаев, потому что от верного ответа на них зависела жизнь и благосостояние племени.
Нуму все это было хорошо известно. Вынужденный мало двигаться из-за увечья, озлобленный сознанием своей неполноценности, избегавший общения с людьми из страха, что его могут лишний раз пожалеть, он имел достаточно времени, чтобы хорошенько обдумать в одиночестве создавшееся положение.
Он не знал ничего о том, что говорилось на Большом Охотничьем Совете, поскольку возраст не позволял ему присутствовать на нем. А жгучее любопытство мучило мальчика.
Опершись на локоть, Нум полулежал в своем темном углу, внимательно следя за близнецами. Он без сожаления отдал бы свой острый кремневый топорик с гладко отполированной костяной ручкой, лишь бы узнать, что решили на Совете его отец Куш, Мудрый Абахо и другие старейшины племени. Что касается его, Нума, то он считал бы целесообразным устроить Большую Охоту на бизонов в горах, не дожидаясь, пока те спустятся вниз, раз неизвестно, какой маршрут они в этом году выберут.
— Мы отправимся за бизонами в горы? — спросил он внезапно, не в силах сдерживаться дольше.
Близнецы удивленно посмотрели на него и разразились хохотом: смеялись они тоже совершенно одинаково.
— Ты воображаешь, что мы будем гоняться за бизонами по горам и ущельям, малыш? Но не забывай, что они бегают быстрее нас! Или, может, ты со своей хромой лапкой сможешь угнаться за ними? Спи-ка лучше, чем задавать глупые вопросы.
— Я не могу спать! — пылко воскликнул Нум. — Как можно спать, когда мы не знаем, будет ли у нас запас мяса на зиму?
— У нас будет много мяса, — обещал Ури. — Спи!
Нум опустил голову на подстилку. Много мяса — это хорошо. Но каким образом Мадаи добудут это мясо? Он снова приподнялся на локте и спросил:
— Но как?
— Что — как?
Тхор и Ури уже успели наполовину погрузиться в сон. С ними всегда так: стоит обоим вытянуться на подстилке, как они тут же засыпают непробудным сном до следующего утра. Нум настаивал:
— Как мы разыщем бизонов, если они спустятся с гор в другом месте?
— Они, быть может, пройдут обычным путем, — пробормотал Тхор, сладко зевая. — Абахо узнает это сегодня ночью.
Черные глаза Нума широко раскрылись во мраке.
— Абахо? А как он узнает?
Тхор сердито стукнул кулаком по стенке хижины и перевернулся на другой бок, спиной к Нуму, давая понять, что младшему брату пора наконец оставить его в покое. Ури зевнул в свою очередь и сказал:
— Абахо — великий мудрец. Он всю ночь будет размышлять и колдовать, а завтра скажет Мадаям, когда и где бизоны спустятся с гор…
Нум вскочил на ноги, подошел прихрамывая к постели близнецов, схватил Ури за плечо и встряхнул его:
— Ури, а как же Абахо догадается о намерениях бизонов?
— Понятия не имею. Но даже если бы я и знал что-нибудь, я все равно не сказал бы тебе ни слова. Ты еще слишком мал, чтобы интересоваться подобными вещами.
Нум закусил с досады губу. Слишком мал! Слишком мал! Как он ненавидел этот вечный припев близнецов! Помолчав немного, мальчик спросил:
— Абахо остался размышлять в хижине Совета?
— Абахо ушел в сторону Большого болота, — ответил Ури, — и никому не дозволено следовать за ним, даже нашему отцу. Тайны мудрецов не должны быть известны охотникам и воинам, не говоря уже о таких сопляках, как ты.