Страница 5 из 8
И старший сержант, спрятав фотографию, начал рассказывать мне очередную историю о солдатской смекалке…
ПРИ РАЗВЕРНУТОМ ЗНАМЕНИ
Ксения Ивановна стоит на балконе.
Улица наполнена праздничным гулом и музыкой. Пурпурные ручьи флагов вливаются в прохладный солнечный воздух. Сверху улица кажется покрытой цветастым ковром: колонны демонстрантов, расцвеченные стягами, плакатами, знамёнами, двигаются к центру. Гремит радио, то там, то здесь слышатся взрывы смеха, ближайший оркестр трубит марш, другой — на перекрёстке — исполняет какую-то задорную пляску, третий — в конце улицы — поддерживает песню.
— Вот ты где! — выходя на балкон, говорит Огоньков жене. — Ну, а мы нынче с почётом: демонстрацию начинали! Парад кончился, и сразу наш завод пошёл. Знатно, мать, получилось!.. Писем от Николая нет?
— Нет, — вздыхает Ксения Ивановна.
— Только он один не прислал, — говорит Огоньков. — А ведь за ним весь завод смотрит, он в армии нашу заводскую честь поддерживает… Что ж я скажу людям: из армии, мол, писем нет?
К Огоньковым — старшим (раньше — в маленький бревенчатый домик на Базарной улице, а теперь — в новую квартиру заводского Дома Стахановцев) прилетали, приезжали, приплывали письма со всех концов страны, отовсюду, где жили и трудились шестеро сыновей и три дочери Фёдора Парфёновича и Ксении Ивановны.
На заводе, где начинали свой трудовой путь все Огоньковы, где полвека проработал Фёдор Парфёнович, рабочие часто спрашивали:
— Что твои «орлы» пишут, Парфёныч? Фамилии не позорят? Нашу честь заводскую поддерживают?
«Орлы», действительно, фамилии не позорили и честь заводскую поддерживали, Никита Огоньков командовал на Урале одним из передовых заводов; Евгений и Михаил — конструкторы, к празднику закончили модель нового станка; Семён — лучший стахановец завода, один из виднейших рационализаторов производства; Анатолий — токарь, лауреат Сталинской премии; Лиза на днях защитила дипломный проект и получила звание инженера; Зоя — чемпионка Республики по прыжкам — на последних соревнованиях улучшила свой рекорд; Маша на «отлично» учится в Московском Энергетическом институте. Николай Огоньков служит в рядах Советской Армии, получил недавно звание ефрейтора, имеет несколько благодарностей… Но ото всех Огоньковых к празднику пришли письма, а от Николая — ни слова.
Мысль об этом не покидала Фёдора Парфёновича даже в ту торжественную минуту, когда его бригаде вручали (вечер состоялся накануне праздника в заводском клубе) переходящее знамя. Была надежда, что письмо со штампом «воинское» придёт седьмого утром или днём, но почтальон прошёл мимо огоньковской квартиры…
— Может, письмо опаздывает? — успокаивающе произносит Ксения Ивановна.
— Твоими бы устами да мёд пить, — отмахивается Фёдор Парфёнович и уходит с балкона. Уже из столовой доносится его голос:
— А вот как мне быть, когда за праздничным столом люди о нём спросят? Эх, Николай, Николай!..
…Николай возвращался в расположение части. Он только что произвёл разведку и должен был по прибытии доложить свои соображения командиру, старшему сержанту Шлыкову.
Шёл мелкий осенний дождик, нудный, как комариное жужжание. Земля лоснилась от воды, словно была смазана жиром. Колючий кустарник скрёб по намокшей плащпалатке, пытался сорвать её с плеч.
Ефрейтору Николаю Огонькову и находящимся в его распоряжении разведчикам предстояло выйти в 10.00 к хутору Безымянный. Если идти напрямик, то на пути лежит болото. Можно двигаться в обход, но, во-первых, это значительно удлиняет путь, а, во-вторых, местность, по которой придётся пробираться, простреливается пулемётным и миномётным огнём «противника»…
Старший сержант Шлыков выслушал доклад ефрейтора Огонькова.
— Хотите идти топью?.. Правильно, — одобрил он. — Путь этот труднее и тяжелее, но сокращает расстояние на три с половиной километра… И противник меньше будет охранять подходы к хутору со стороны трясины… Срок — три часа. В десять ноль-ноль вы должны быть в Безымянном! Помните, что от вашего успеха зависит успех всей боевой задачи! Ясно? Сверьте часы…
Четверо разведчиков шли через кусты к болоту. Колючий дождик дробно стучал по плащпалаткам, и казалось, будто кто-то, над самым ухом, работает на морзянке… Кругом было столько воды, что солдаты не заметили, как началось болото.
— Стой! — приказал Огоньков. Он оглядел разведчиков. Маленький коренастый харьковчанин Крыж, длинный туляк Семёнов, быстрый черноглазый Серго Салтадзе. Николай знал, что эти солдаты за любое задание берутся с задором, с огоньком, памятуя — в учёбе, как в бою: чем труднее задача, тем больше чести тому, кто её выполнит.
— Выломать палки подлиннее, — сказал Николай. — Прежде чем шаг сделаете, прощупайте всё вокруг. Ясно? Глазу тут веры не должно быть. Как говорится: «разведчик глазам не верит». Всякое может случиться. Осторожно шагать, как по заминированному полю. Ясно? Поскользнёшься — провалишься. Вытащить-то вытащим, а задержка? Потеря времени… Палки выбирать покрепче!
Дождь усилился. Шлёпанье капель по плащпалаткам сливалось с бульканьем воды под ногами, с чавканьем вытаскиваемых из болотной жижи сапог. Первым провалился Семёнов. Куски травы плавали на уровне его груди, тут же на воде лежала палка, а в поднятой над головой руке он держал автомат.
— Болотное крещение! — сказал Салтадзе, ложась на трясину и протягивая другу палку. — Держись.
Через несколько минут Семёнов, облепленный грязью, шагал за Николаем.
Капли вдруг исчезли, и небо, как гигантский пульверизатор, начало сеять на солдат водяную пыль. Сержанту то и дело приходилось сверять направление по компасу; шагали зигзагами, лавируя среди кочек, видимых ориентиров не имелось, можно было легко сбиться с курса.
Кочки пружинили. Останавливаться на них было нельзя — они вдруг начали ползти, уходить куда-то вглубь: такое ощущение бывает, когда стоишь на крутом песчаном берегу и под тобой начинается оползень…
Разведчики прошли немного, а потрачено было времени час десять минут.
«Торопить ребят бессмысленно, — думал Николай, — быстрее двигаться невозможно, но, шагая с такой скоростью, мы не выполним задания. Надо что-то придумать… Хотя бы до островка поскорее добраться — до него ещё метров двести…»
Идти было очень тяжело. В километре около тысячи двухсот шагов. И каждый шаг складывается из движений: надо поднять ногу, на которой гирей висит болотная грязь, куски какой-то гнили, трава, перетащить ногу вперёд, затем поднять другую ногу… А глаза вслед за палкой прощупывают каждый сантиметр поверхности, пытаясь выяснить, что скрывается под серо-зелёным болотным покровом…
…Потом провалились почти в одно и то же мгновение Салтадзе и Крыж.
Николай и Семёнов сначала вытащили Крыжа, так как он был маленького роста и из трясины только торчала голова и рука с автоматом, затем выбрался Салтадзе.
Через несколько минут разведчики вышли на островок.
— Отдых! — скомандовал Николай и, взглянув на часы, добавил: — Десять минут!
Как приятно почувствовать под ногами твёрдую, надёжную землю! На островке, наверное, давно никто не бывал: мох и плесень почти совсем скрыли покосившуюся дощатую будку, построенную, видимо, какими-то охотниками, добывающими болотную птицу. Сквозь прогнившую крышу лил дождь, все стены сочились, но солдатам казалось, что в будке всё же суше, чем под открытым небом.
Салтадзе и Крыж перечиркали полкоробки спичек и, наконец, закурили. Семёнов принялся счищать грязь с плащпалатки. Николай поглядел на часы. Восемь тридцать. В Безымянном нужно быть в десять ноль-ноль. А по болоту идти ещё около двух километров.
— Если бы не дождь, куда спокойнее было бы! — сказал Семёнов. — А то воды в топь подбавилось…
— Это чепуха, — ответил Крыж. — Вот в Полесье болота, так это болота! Их теперь, правда, осушают, но были страшенные топи!.. Мы туда на экскурсию ездили, когда я по торфу работал.