Заблудившийся рассвет

– И не стыдно вам? Все мы знаем, как хорошо учился Саттар, и ему не завидовать надо, а наоборот, радоваться за него, подтягиваться к его уровню. Короче: перед нами стоит задача освоить за один год двухлетний курс и догнать таким образом Саттара. Лично я обещаю это сделать. Ведь нынче наступили такие времена, что и один год может решить или изменить судьбу человека. Надо спешить, друзья, чтобы потом не раскаиваться за промедление.

Меланхоличный Парваз вяло попробовал возразить:

– Не гони лошадей, Сафа! Бог даст, хватит у нас времени и на учёбу, и на жизнь.

…Долго не мог заснуть Ахметсафа. Перед глазами вставал высокий сухощавый Мифтах хальфа в неизменной чёрной бархатной тюбетейке. Его вдохновенные речи всегда так захватывали шакирдов!

А ведь до открытия новометодных классов Мифтаха хальфы Ахметсафа со сверстниками учились у приснопамятного Валькая хаджи. Учёбу в его медресе Ахметсафа вспоминал как дурной сон… Уже в коридоре этого учебного заведения в нос бросался спёртый, затхлый воздух. Только начнёшь отвечать на вопросы хальфы, проверявшего домашние задания, как тот перепоручал класс своим любимцам из числа старших шакирдов, а сам спешил по своим многочисленным делам: в гости к купцу, на отпевание или обряд имянаречения, ещё какой-нибудь вид богослужения, сулящий щедрую мзду и бесплатное угощение. В этом огромном селении, насчитывающем 11 мечетей и приходов, всегда находилось много работы для мулл и других служителей «культа».

После ухода хальфы порядок в классе кардинально менялся. У старшего шакирда в каждом классе находилась пара-другая «прихвостней», с помощью которых устраивались экзекуции над младшеклассниками в виде показательных порок розгами за любые, часто надуманные провинности. «Урок» превращался в сплошные крики, плачь, ругань… Во время одной из таких экзекуций Ахметсафа с Абдрахманом схватили свои мешочки с тетрадями и дали дёру из медресе. На улице торжествовала и благоухала весна. После затхлой атмосферы медресе мальчишки очутились на воле и резвились, словно козлята на лужайке. Ура!.. Да здравствует свобода! Виват весне! Афарин! Остались позади нудные, душные месяцы зимней учёбы и показательных порок. Ноги сами по себе помчали ребят на реку Сакмару, где ещё недавно неуклюже вертелись в кипящей воде большие куски угловатых льдин. Под некоторыми заборами ещё лежали остатки сморщенного грязного снега, впрочем, ещё вполне годного для игры в «снежки». Но сегодня не хотелось лепить снежные комки и тем более швыряться ими. Мальчишки со всех ног бежали к реке, будто боялись упустить что-то важное. Мост через реку, как всегда, был снесён половодьем, поэтому паром оставался пока единственным средством переправы. Именно туда, к пристани, откуда отплывал паром, и устремились ребята. Это было поистине великолепное, потрясающее зрелище! Сакмара вздулась настолько, что стала похожа на бушующее море. На обоих берегах этого моря царило настоящее столпотворение. Сотни подвод и обозов неделями ожидали здесь своей очереди на паром. Ржали кони, орали верблюды, лаяли собаки, шумели люди… Неужели они не могли дождаться спада весенних вод? Какой чёрт погнал их в самый разгар половодья?

Мальчишки благоразумно обходили стороной армаду подвод. Их благоразумие и осторожность были вполне оправданными: каргалинская пристань издавна пользовалась дурной славой воров и конокрадов. Кто бы ни приближался к подводам, старики это или дети, их отгоняли с угрожающими криками. Ахметсафе казалось, что они держатся на весьма почтительном расстоянии от подвод, но сами возчики были иного мнения. Путь мальчуганам преградил грозного вида мужик:

– А ну, щенки каргалинские, брысь отсюда, чтобы духа здесь вашего не было! Кыш, кыш отсюда, галчата! Надоели! Так и норовят что-нибудь уцепить и стащить, если мы хотя бы на секунду зазеваемся! Ишь, распоясались…

Очумелый и обозлённый долгим ожиданием мужик сплюнул и грязно выругался.

К нему присоединился другой возчик с красным от бессонницы глазами:

– Будь осторожен, брат. В прошлом году на Каргалинской пристани я половины своих товаров лишился. Лежу, значит, на своей телеге, очереди жду. Долго ждал и даже не заметил, как задремал малость. Всего лишь малость! Соседи были знакомые мне люди, так и они, видимо, не углядели…

– Да-а, туганкай, сон в таком случае – всё равно что смерть. Хорошо, что не весь товар упёрли…

– Дык… Это… Самое интересное, что я всё видел и наблюдал, глаза-то были не совсем закрыты, в полудрёме… Видеть-то я видал, как товар брали, в пожитках моих копались, но ни языком, ни пальцем шевельнуть не мог, понимаешь? Как заколдованный лежал, ей-богу… А когда опомнился, воров и след простыл…

– М-да… А ты думал, воры подождут, когда проснёшься?

– Ох, как горевал я тогда…

Слушать рассказы возчиков было очень интересно, но не безопасно. Мальчишки, конечно, не впервой сталкивались с таким враждебным к себе отношением возчиков на переправе, привыкли к этому. Поэтому они даже не возмутились, а как ни в чём не бывало продолжили путь на пристань.

Даже шум вышедшей из берегов реки не мог заглушить рёва взбудораженной толпы… Ругались в основном из-за места в очереди. Кто-то суматошно кричал, ища потерянную очередь, кто-то пытался влезть без очереди, некоторые тихой сапой пытались сунуть паромщику взятку, а иные вообще лезли напролом. Шум, гвалт, крики, ругань… На той стороне реки шум и толкотня разгорались с новой силой: возчики в спешке мешали друг другу выехать из парома на берег. Светопреставление! Театр трагикомедии! Но даже у пристани мальчишки задержались ненадолго. Они лишь позволили себе полюбоваться ловкими движениями паромщика дяди Зарифа, который причалил к пристани, одним прыжком очутился на дебаркадере и в мгновение ока привязал паромный канат к толстому железному столбику. Да, смотреть на дядю Зарифа было одно загляденье!

Прогульщики наскоро помылись в речной воде, спрятали свои ранцы под опорами снесённого моста и побежали к расположенной неподалёку кузнице…

Словом, оба сорванца развлекались подобным образом до позднего вечера, а когда пришли под остов унесённого моста, чтобы забрать свои ученические принадлежности, обнаружили лишь обвалившийся берег. Ранцы уплыли вместе с остатками моста. Сорванцы лишились своих книг, учебников, грифельных досок, других принадлежностей.

Абдрахман, которого однокашники называли просто «Аптери», чуть не заплакал от досады:

– Пропала моя бедная головушка! Запорет меня отец! Мало того, что с уроков сбежал, так ещё и ранец потерял! Нет, домой мне нельзя! Запорет отец, как пить дать запорет!

Ахметсафа за себя особенно не беспокоился, зная, что отец никогда не поднимет руку на детей. Он попытался как-то утешить друга:

– Ну что ты, Аптери… Обойдётся… Не съест же он тебя… Ничего особенного не случилось… Подумаешь, берег обвалился…

– Тебе хорошо! Дядя Мустафа вас пальцем не трогает, а если мой отец рассвирепеет, знаешь, что будет? Мама говорит, что это похуже взбесившейся коровы. Нет, ты как хочешь, а я ни за что домой не пойду. Заночую у дедушки с бабушкой, а завтра после обеда бабушка сама меня проводит. Отец бабушку побаивается, при ней я в безопасности…

Да, Ахметсафа знал необузданный нрав отца Абдрахмана. Жестокая порка была излюбленным педагогическим приёмом грозного родителя.

– А я вообще больше в медресе не пойду! – заявил Ахметсафа. – К тому же скоро посевная начнётся, не до учёбы будет…

– И что? – насупился Аптери. – Пока учёба не закончится, тебя из медресе никуда не отпустят.

– У других, может, учёба и не закончится, а для меня она, Аптери, уже закончилась! – засмеялся Ахметсафа.

Он с удовольствием растянулся на самой кромке берега, с минуту лежал неподвижно, а потом затянул во всё горло:

Удачный экспромт укрепил его в решении бросить постылое заведение нудного Валькая хаджи. На их счастье, в деревню из Оренбурга прибыл новометодный учитель-реформист Мифтах хальфа, и к осени, несмотря на всё противодействие исходившего ядовитой слюной Валькая хаджи, в Каргалах открылась первая джадистская школа, где стал учиться и Ахметсафа с приятелями.