Страница 4 из 28
Однако сегодня созерцание карты не рассеивает чувство заброшенности и одиночества, постепенно превращавшееся в нечто похожее на недуг.
А ведь совсем недавно он приехал сюда, на эту неизвестную точку, окрылённый стремлением свершать большие дела. Тогда этот неказистый разъезд встретил его приветливо, улыбаясь своими крупными, словно блюдца, цветущими подсолнухами. Даже окружавшие Крутой Яр тёмно-бурые горы не показались тогда такими невзрачными, такими тёмными, громоздкими. Наоборот, окрыляя душу, по-дружески манили к себе. Закария тут же по-детски влюбился в них. Словно спеша на встречу с почётным родственником, уже на второй день после приезда он вскарабкался на самую крутую вершину горы. Вознесясь так высоко, он любил тогда устремлять свой взор в пространство дальних горных гряд…
А теперь почему-то кажется, что эти горы, эти суровые скалы теснят его душу и даже не дают свободно двигаться. Если бы не их плен, он, может быть, давно уже выбрался бы из этой заснеженной ямы, давно бы добрался до бурлящей жизнью большой станции. Перед его глазами возникли видения шумной городской улицы, заполненной элегантно одетыми людьми. Только что за чудо, оказывается, это не улица, а рельсовая дорога с торчащими концами шпал. Уж не пристанционная ли это улица? И почему этот сердитый человек не даёт пройти вперёд, теснит его и толкается? Отчего и его помощник Карамат, считавшийся его правой рукой, посматривает на него так строго, хмурит взгляд и отворачивается? А поезд идёт… нет, едет прямо на Закарию. Надо бы посторониться, успеть отойти в сторону! Вон и улица содрогается, огромный тепловоз, закрыв своим безобразным корпусом всё на свете, стал ухать возле самого его уха. «Пуф-пуф-пуф…» Вот-вот его задавит, а Закария никак не может сдвинуться с места…
2
Убаюканный завыванием ветра, погружённый в бредовый сон, Закария не сразу проснулся под нескончаемую трель телефона. Очнувшись, кинулся к телефонному аппарату, стоящему на рабочем столе в противоположной стороне комнаты. Слышался сотрясающий стены казармы грохот колёс проходящего мимо тяжелогружёного состава. Вот участился стук колёс на стыках рельсов, голова состава, видимо, минуя стрелки разъезда, вышла уже на прямую дорогу. Машинисты – народ такой: как только тепловоз оставит за собой опасный участок, скорее тянутся к рычагу скорости, не думая о состоянии хвостовых вагонов. И тут уж эти вагоны, словно отставшие от матери утки, раскачиваясь и ударяясь обо что попало, начинают проявлять свою прыть. Если один из этих вагонов кувыркнётся под откос, будут винить путейцев.
Закария привычно подумал: «Ага, не остановился, значит, впереди встречного поезда нет». Если бы ему год назад сказали, что он будет мысленно сопровождать каждый проходящий поезд, не поверил бы. Он же не верил, когда говорили, мол, «и во сне вижу только поезда». Верно ведь говорили.
В последние несколько дней у Закарии было плохое самочувствие. Только выйдет на мороз, пробирают озноб и дрожь, всё тело покрывается холодным потом. И впрямь, говорили же ему знающие люди, что придётся изнуряться на этой работе до седьмого пота. Неужто в самом деле? Да быть не может! Ерунду, наверное, болтали… Но то ли действительно этот самый седьмой пот тому причиной, то ли ещё чёрт те что, но откуда-то наваливается вялость и доходит до того, что он еле передвигает ноги. Только недавно, вернувшись с проверки работ путейцев, очищающих входные и выходные стрелки в разных концах далеко растянутых, проложенных полукругом вокруг скальной горы путей разъезда, он, измученный от слабости, свалился на свою лежанку. Доходящее через дощатую перегородку тепло печки с запашком каменного угля, усталость и невесёлые думы сделали своё дело, разморили – вот он и погрузился в бредовый сон. А ведь на столе его ждёт срочная работа – недельный отчёт о выполненных мероприятиях. Он твёрдо намеревался закончить её сегодня днём, в выходной день.
Услышав неистовый телефонный звонок, он скинул с себя слегка отсыревшую от хождения по липкому мокрому снегу шубу и потрусил в передний угол комнаты. Что ещё там стряслось? И в выходной день не дадут немного отдохнуть. Наверное, мастер по нему соскучился, устав от перепалок со своей сварливой Машкой. Небось, намеревается отчитать, почему, мол, до сих пор не сообщил недельную сводку.
– До чёртиков устал от этой работы… – Ворча таким образом, он подошёл к столу. – Але! Бригадир слушает! – сказал он в трубку.
Оказывается, звонят со станции, сам главный диспетчер.
– На Халиловском перегоне рельс лопнул. Там обходчик Хисмат, это он сообщил машинисту поезда. Прими меры, бригадир! Спеши! – приказал он.
Если, как сказал диспетчер, лопнул рельс, поезда ходить не должны. А ведь оттуда только что прошёл состав. Выходит, не совсем сломался, должно быть, только треснул. Для Закарии спокойнее, конечно, если рельс только треснул. Если лопнул, дела будут похуже, остановится движение, на бригадира посыплются упрёки.
Ещё вчера ветер обжигал лицо, а сегодня вот идёт мокрый снег – за ночь ветер переменился на южный. В результате всего этого чувствительным к этой перемене погоды оказался, как это часто бывает, стальной рельс. Хотя и человек ведь тоже так, работает, словно стальной, не зная меры, и неожиданно возьмёт да и «сломается».
Размышляя подобным образом, Закария поспешно одевался. Кто же сегодня дома из бригады? Карамат с женой, возможно, ещё Магинур. Ещё… Жаль, что нет семьи Валимухамеда. И он, и его старший сын отпросились на свадьбу. И Закарию приглашали, уж очень уговаривали. Нет обиды на деда Валимухамеда, пусть с удовольствием справляет свадьбу родственника. Дня три-четыре назад их двоих постигла такая же участь. И тогда его, Закарию, диспетчер поднял с постели так же среди ночи:
– Авария, Забиров, на семьсот шестом километре вагон рассыпался, на дорогу высыпались брёвна! Я пока держу здесь поезда, скорее беги туда с бригадой! – кричала в трубку паническим голосом Серафима Петровна, женщина с суетливым характером.
Он тогда ей посоветовал:
– Пусть «чётный» потихоньку выйдет навстречу, если что, подождёт там. А мы скоро будем.
В такие минуты нельзя колебаться и тянуть резину. Как только узнал, в чём дело, решился вопрос, сколько же нужно людей и какие понадобятся инструменты. Тогда Закария, прикинув, что, наверное, хватит одного подручного, разбудил только Валимухамеда, живущего в той же казарме, что и сам. Если что, он надеялся встретить кого-либо из работающих посменно обходчиков.
Да, он не ошибся. Когда они, спотыкаясь и падая в темноте, прибежали к темнеющим на снегу сосновым брёвнам, обходчица Апанасова была уже там. И сил-то нет у бедной старушки тягаться с этими брёвнами, но она молодец, на своём посту оказалась – начала принимать меры. Как ей не скажешь спасибо! Свою благодарность обходчице Настасии Апанасовой и деду Валимухамеду он повторил и утром, перед бригадой. Хорошее дело любого члена бригады никогда не должно забываться. Добрый, покладистый дед Валимухамед у бригадира был в особом почёте. Закария только вначале недоумевал, почему это не дошедшего ещё до пенсионного возраста человека все в разъезде называют «дедом». Возможно, причиной этому было его пасмурно-тучное лицо с каким-то грустно-постным выражением. Или же многочисленность детворы, вечно путающейся под ногами с криком «бабай». Казалось, его внуками была заполнена вся казарма, хотя они и занимали всего две комнаты в дальнем её конце. Своё жильё путейцы почему-то называют не «домом», или хотя бы «бараком», имея в виду барачный тип этого жилья, а обязательно казённо «казармой». Видимо, это след военной поры, когда железнодорожники находились на полувоенном положении, и один из старых путейцев разъезда Валимухамед именно тогда был мобилизован на эту работу из своей небогатой деревушки. Человек порядочный, послушный, он с тех пор служил здесь и посвятил свою жизнь и жизнь семьи нелёгкому путейскому делу, не теряя понапрасну времени на поиски более лёгкой работы. Что ни поручишь, всё сделает добросовестно, можно даже не проверять. Жаль, что сегодня его нет и его сына с женой – всего восемь рабочих рук отпустил он вчера на свадьбу.