Страница 3 из 17
Однако и на этот раз вышла прежняя история. Завидев меня, народ разбежался, лишь пожилые люди рухнули на колени. Девочки, приблизившись к машине, тоже увидели в ней что-то опасное, закричали и бросились наутек. Я недоуменно следил за их фигурками, исчезавшими среди заборов и поленниц, теряя всякую надежду понять смысл происходящего. Мой вид оказывал на жителей Плещанниц магическое воздействие. Я вышел наружу и подошел к пассажирам, оставшимся на остановке. Один из них, похожий на учителя математики, встретился со мною взглядом и указал пальцем на необычный знак, нарисованный на дверце автомобиля.
– Иероглиф, – прошептал он пересохшими губами и как будто потерял сознание, откинувшись на лавке и разбросав руки в разные стороны.
Момент истины облегчения не принес. Я осмотрел машину и увидел причину сегодняшних неурядиц. На дверцах моего «бусика» с обеих сторон был нарисован синим маркером лихо закрученный иероглиф, значения которого не могли знать ни я, ни встреченные сегодня люди. Издалека иероглиф походил на гору с шапкой облаков над ней, но при внимательном рассмотрении казался злобным лицом самурая или даже черта с короной на голове. Рисунок был сложным, скорее абстрактным, чем содержательным, но его выразительность впечатляла даже неискушенных. Увидев его впервые, я тоже вздрогнул. Почему он обладал таким мощным действием? Я еще не понимал значения неожиданно приобретенной силы и думал в основном о том, как передать деньги бедным детям. Пришла в голову мысль вернуться к японцам для получения разъяснений, но в городе меня ждали неотложные дела. По наивности я все еще полагал, что случившееся не столь фатально и что пугающий людей иероглиф можно соскрести, закрасить… поменять машину. Я не понимал, что ночная встреча оказалась роковой именно для меня, а не для множества сельских жителей, столь яростно отреагировавших на древний символ, который я невольно донес до их сознания.
Я посмотрел на пачку сотенных купюр, и мне захотелось избавиться от них во что бы то ни стало. Может, купить новую машину? Даже в деньгах чудилось присутствие таинственного и пугающего знака. Я впервые встретился с символом, имевшим универсальную власть. Звезды, свастики и руны могли вызывать уважение или ненависть, но не более. Закорючка на двери моей машины заставляла людей преклоняться перед ее страшным совершенством. Я мог бы нанести этот знак себе на куртку или сделать татуировку – и, видимо, обрел бы неограниченное могущество. Пока же я катался по райцентру, упиваясь властью. Люди падали на колени, как подкошенные. Я смущенно улыбался, гоняя по рассветным улочкам, пока это баловство мне не надоело. Пора было ехать в город. С утра я назначил несколько встреч.
До Минска оставалось с полчаса пути, когда километрах в семи от ближайшей вёски[1] мне попалась очаровательная бабуся в пальто и мужском берете, сигналившая рукой у обочины.
– В город?
– Мне у кафэ. На Серабранке. Знаеце?
Я не знал, но старушку посадил, удивившись, для чего ей кафе в такую рань.
– Кавы папиць, пазаутракаць, – обиделась бабка.
Я промолчал, и она, видимо, приняла это за призыв к объяснениям.
– Я кажды дзень туды езжу. Першае, другое, трэцяе. Дома я николи такое не згатую. Гэта ж скольки трэба у магазине купляць!
Я заинтересованно вздохнул.
– И не дорого вам?
– Пенсии хватае, у самы раз. И смачна тожа. Я усю пенсию зъядаю. Паследни раз у кафэ схаджу – и ужо мне новую пенсию палучаць. А куды мне тыя грошы? Я там пасяджу, и дзень пройдзе.
От бабушки пахло. И не только старостью. Можно себе представить, каким уважением она пользовалась на Серебрянке. Энергичность и жизнелюбие поразительные. Из области в город – попить кофе, провести время. И так каждый день. На иероглиф даже не обратила внимания. Единственная из всех. Я начал присматриваться к ней. Пока я знал лишь двоих, на кого знак не действовал. Себя, да и вот ее, Патрикеевну.
– Я у сяле жыву, у хаце. Зимой у кватэру перабираюся. Але кафэ николи не кидаю. На заутрак застаюся и на абед, а на вячэру ужо грошай не хватае. Не, на рэйсавым автобусе николи не еду, бо дорага.
Бабуся попалась разговорчивая. Высадив ее на Серебрянке, я вдруг вспомнил о деньгах. Неужели она… Нет, деньги оказались на месте – на заднем сиденье, под курткой. Зачем ей? Пэнсии хватае у самый раз. Мы договорились встретиться завтра на том же участке дороги. По крайней мере, с ней проблем коммуникации не возникнет. Я посмотрел, как молодцевато бабка распахнула стеклянную дверь кафе, и газанул в город. Дорогу мне пересек ошалевший заяц с выкрашенным аптечной зеленкой ухом. Аистята в гнезде над вывеской «С.Т.О.» порвали вертлявого ужа на две равные части.
3. Дом у вертолетной площадки
Квартира на четвертом этаже в доме сравнительно новой застройки приглянулась нам огромной кладовкой и возможностью расширения жилплощади. Из квартиры шел отдельный ход на чердак, который в дальнейшем предполагалось переоборудовать в мансарду. Виды из окон открывались чудесные. Поля, леса, немногочисленные подъемные краны. Через дорогу начинался сам курортный поселок – населенный пункт со всеми необходимыми коммуникациями. Несколько гостиниц и санаториев, магазины, рынок, почта-телеграф с доступом к Интернету. Туристы из России, Литвы, Польши. В основном семейные пары старорежимного образца, мы давно таких не видели. Исчезающий менталитет, последние призраки коммунизма. Вечерами они прогуливались по асфальтовой набережной озера Нарочь, спускались с трехлитровыми банками к роднику, шли в кегельбан или на танцы. Озеро в туманную погоду казалось морем, над его лесистыми островами кружили стаи неизвестных птиц, прогулочные катера бороздили водную гладь. Зимой отдыхающие катались по льду на велосипедах. В распоряжении курортников было несколько кафе, ресторан с эстрадной музыкой, два киоска «Союзпечати», настоящих – с газетами и журналами.
Мы переехали в эти края незадолго до Нового года. По некоторым соображениям из России мне надо было бежать. Жена имела белорусское гражданство, и я смог получить местный паспорт, а также поменял фамилию на девичью фамилию супруги. Все гениальное просто. Безвизовый въезд в РФ и полное отсутствие меня там в каком-либо юридическом и физическом виде. У Иланы на возвращение в родные края были собственные причины. Ей хотелось восстановить духовную связь с родиной – она и раньше искала места, природой напоминающие Беларусь. Леса, озера, грибы, мята в урочище Дубовое… люди… Да, здесь жили удивительно хорошие люди.
Возвращалась жена, однако, не ко всему народу, а к друзьям, близким друзьям. Семейная чета Воропаевых стала для нее вроде родни, особенно Рогнеда, с которой Илана безоглядно делилась горестями и радостями и состояла в долгосрочном заговоре во имя спасения человечества. Рогнеда работала в организации, которую основала когда-то сама, силой своего энтузиазма – в дендрологическом саду имени С. А. Гомзы, учителя физкультуры моей супруги. Располагался сад между озерами Нарочь и Мястро, был разделен на пять ботанико-географических зон (по числу материков) – и на каждом участке были представлены растения, характерные для данного региона. Налево – Сибирь, направо – Северная Америка, прямо – Европа, тропическая фауна – в теплицах. Рогнеда заботилась о деревьях, как о детях. Я и сам в этом саду чувствовал себя ребенком, бредущим за экскурсоводом, как тень.
Костя служил главным лесничим национального парка, стал начальником. Его возили на «уазике», с ним здоровались на улице. Сашка пошел по стопам родителей – устроился егерем в парк, стал начальником отдела охоты. Рабочее и свободное время проводил в лесу, как и отец. Мужчины охотились, женщина их кровожадность порицала, но смиренно готовила кабанье жаркое, колбасу и тушенку. Она научилась молчать. На отстрел зверя существовал план: поголовье было необходимо иногда сокращать. Охота решала продовольственную проблему в мире символических зарплат. С другой стороны, у Рогнеды имелось собственное серьезное увлечение, почти призвание. Когда-то она приобщилась к духовному знанию гуру Пайлота Баба Джи, подарившему народу уютной республики новую религию. Многие белорусы, особенно женщины, последователи Бабы, обрели веру в провидение и свои собственные силы. Думаю, Баба был адептом какого-то индуистско-буддийского учения. Я видел календарики с его фотографией. На снимке его можно было принять за инструктора по карате. Потом Баба умер, но дело его осталось жить. На него равнялись, ему подражали. Ненавязчивость учения избавляла Рогнеду от необходимости спорить и отстаивать свои идеи перед мужем и сыном, редкостными материалистами.
1
Вёска (бел.) – деревня, село.