Гнездо для стрекозы

Я не собиралась поддерживать этот разговор и предпочла, чтобы моя двоюродная сестра вернулась к теме «Как же много вокруг нас красивых и богатых мужчин», раз уж другое ее совершенно не интересовало. Пока она бы мечтала о скором замужестве, я бы спокойно думала о Тиме и вспоминала вчерашний вечер…

– Наконец-то, – тихо буркнула Лера, когда в столовую вошла живая, здоровая, полная сил Эдита Павловна в сопровождении Нины Филипповны.

Мы ели пудинг, яйца пашот и маленькие бутерброды с пресным сыром и зеленью. Во мне проснулся аппетит, и я завтракала с удовольствием. Худеющая Лера, наоборот, долго раскладывала блюда на составляющие, строила горки из того, что можно и что нельзя, явно злилась, мужественно съела только зелень и яйцо и выпила три чашки кофе.

– Мне кажется, – приподнимая брови, произнесла Эдита Павловна, – диета на тебя плохо влияет. Ты стала раздражительной, моя дорогая. Посмотри на Настю, она сегодня хорошо ест и, надо сказать, прекрасно выглядит.

– Она тощая от рождения, и это несправедливо, – ответила Лера. – Кости торчат вот здесь и здесь. – Она ткнула пальцем в собственную ключицу, а затем указала на ребра.

К сожалению, я не могла объявить всем, что мое прекрасное внутреннее состояние (видимо, повлиявшее и на внешнее) зависит от того, как близко или далеко находится Тим… Бабушка бы поперхнулась яйцом. Валерия не простила бы мне счастья, ее не утешило бы даже то, что мой избранник не богат.

– Нина, дай мне газету, – проигнорировав выпад Леры, попросила Эдита Павловна и отодвинула пустую чашку. – Сегодня приедет ювелирных дел мастер – Кожемякин Федор Сергеевич. Анастасия, это очень уважаемый, умный и достойный человек. Я знаю его много десятков лет…

– Почему ты говоришь об этом ей, а не мне? – напряглась Лера.

Эдита Павловна помедлила, точно предстояло принять непростое решение, и ответила:

– И тебе тоже, Валерия.

– Отлично, зачем он к нам приезжает? – Лера явно повеселела. – Сколько ему лет?

– Боюсь, я тебя огорчу, – со скрытой иронией произнесла бабушка. – Федору Сергеевичу девяносто один год, а приезжает он для того, чтобы поговорить с вами о ювелирных украшениях.

– Девя-нос-то-о оди-и-ин год? – Глаза Леры округлились. – Вообще-то я не против, чтобы он пообщался только с Анастасией, – хихикнула она и посмотрела на меня с многозначительной жалостью. – Этот человек нас познакомит с какими-то ювелирными делами? Мы будем рассматривать камни? – В ее голосе резко появились нотки заинтересованности.

– Да, – коротко ответила Эдита Павловна и, разворачивая газету, обратилась ко мне: – Анастасия, а ты почему молчишь?

– Она язык от счастья проглотила, – прокомментировала Валерия.

– Лера, – одернула племянницу Нина Филипповна.

Я ничего не имела против обучения, но ювелирный мир меня совершенно не манил. В отличие от Леры, я не представляла себя управляющей салоном (хотя неизвестно, кем она себя представляла) – в блеске бриллиантов с трудом можно было найти что-то хорошее. Из вредности и в качестве мести за эпизод с кольцом-цветком мне хотелось сказать «нет», но я воздержалась. Вспомнилось, как мы с Эдитой Павловной ездили в главный салон Ювелирного Дома, где я чуть не ослепла от блеска драгоценных камней… В тот день я познакомилась с Максимом Матвеевым и впервые увидела кольцо-цветок.

– Я не против.

– Она не против, – тихо усмехнулась бабушка и посмотрела на меня. – Анастасия, это твое будущее, рекомендую проявлять большую заинтересованность.

– Бабушка, давай устроим вечеринку, прошу тебя, – заканючила Лера. – Когда у нас последний раз были гости? Я хочу танцевать. Летом всем невыносимо скучно!

– Лето тоже можно потратить на повышение собственного образования, – возразила Эдита Павловна, – было бы желание.

Она вдруг сильно сжала края газеты и скривила губы. На газете появились бумажные морщины, буквы подпрыгнули от страха и собрались кучками. Затем я увидела, как дрогнули, вспыхнули щеки бабушки, на лбу запульсировала жилка, а из глаз посыпались огненные молнии.

– Щенок, – процедила Эдита Павловна, и ее взгляд повторно заскользил по строчкам.

Нина Филипповна аккуратно положила чайную ложку на блюдце и почему-то вопросительно посмотрела на меня. Я пожала плечами, хотя в груди уже подрагивал ответ на невысказанный вопрос. «Шелаев, Шелаев, Шелаев», – заколотилось сердце, давая подсказку, волнуя, разрушая внутренний покой. Но что же он сделал? Что сотворил на этот раз? Впрочем, разве я не ждала скорой бури, разве не предчувствовала ее появления?

– Шелаев, – подтвердила мои догадки Эдита Павловна, произнеся фамилию с тяжелым кипучим гневом.

– О нем пишут в газете? – осторожно спросила Нина Филипповна.

– А что пишут?! – выпалила Лера, переключив внимание с калорийного и запретного круассана на бабушку. Клим вызывал у нее живейший интерес, и она была готова аплодировать любому его поступку. В отличие от меня.

Эдита Павловна потратила полминуты на восстановление душевного равновесия. Ее глаза все еще сверкали молниями, но выражение лица стало прежним. Мне показалось, что в этот момент она бы легко пристрелила Клима Шелаева, написала какую-нибудь записку для полиции и небрежно бросила ее на бездыханное тело. Например: «Долго не ищите. Его убила я – Эдита Павловна Ланье».

– Оказывается, – подчеркнуто спокойно начала бабушка, – Клим Шелаев очень добрый человек, склонный к широким благотворительным жестам. – Она выдержала паузу и добавила: – Картину Теодора Тафта «Коричневый Париж» он подарил Ханты-Мансийской галерее.

Я сжала край стола и услышала громкое уханье собственного сердца, оно уже не повторяло фамилию Клима, оно выросло, стало тяжелым и теперь с трудом помещалось в груди.

– Что за «Париж»? – с любопытством поинтересовалась Лера, но на ее вопрос никто отвечать не собирался. Эдита Павловна не снизошла, а мы с Ниной Филипповной слишком хорошо понимали, насколько тема болезненная и что может за всем этим последовать.

– Ханты-Мансийской? – уточнила Нина Филипповна, точно сомневалась в возможности такого поступка Шелаева.

– Ты прекрасно слышала! – вновь теряя контроль над собой, прогремела Эдита Павловна и хлестнула жестким взглядом по мне. Но я к этому террористическому акту не имела никакого отношения и к тому же еще не успела до конца понять и проанализировать поступок врага дома Ланье.

«Ну, подарил и подарил, – добавляя словам легкости, «заговаривая больной зуб», мысленно протянула я. – Люди же иногда занимаются благотворительностью, а…»

– Анастасия! – Бабушка как-то слишком медленно опустила руки на стол. Газета прикрыла часть узора на скатерти и коснулась белоснежного блюдца.

– Да?

Эдита Павловна смотрела на меня долго и неотрывно, но, увы, не представлялось возможным прочитать ее бурлящие мысли. Я догадалась: она считает меня виноватой, но при этом не знает, в чем именно моя вина. Интуиция?

В мою сторону полетела тончайшая черная стрела, но Эдита Павловна моргнула, и стрела упала на стол. Причин убивать меня пока не было, но я почему-то оказалась на линии огня. Случайно? Нет, все же интуиция… На лице бабушки появилось замешательство, она пришла в себя и поняла, что напрасно повысила голос – по поводу случившегося ко мне не могло быть никаких претензий: на аукционе я не уступала картину Шелаеву и не отвозила ее в Ханты-Мансийск.

– Почему мне никто ничего не объясняет? – раздраженно осведомилась Лера.

– Мама, Клим наверняка… – начала Нина Филипповна, желая сгладить взрывоопасную ситуацию.

– Ты собираешься его защищать? – грозно спросила Эдита Павловна. – Он сделал все, чтобы я не купила Тафта, и после этого нарочно, с шумихой в прессе, отправил картину за тридевять земель!

Желая дотронуться до камней и несколько успокоиться, она коснулась шеи, но бус не было – сегодня к завтраку бабушка их не надела.

– Мама, мне кажется, тебе не стоит обращать на это внимания, – сохраняя спокойствие, мягко ответила Нина Филипповна. – Между вами часто бывают подобные… – она замолчала, подыскивая правильное слово, – моменты.