Страница 18 из 32
Евгений Маточкин
Зажигающий миры-звезды…
Моя память о Павле Федоровиче Беликове окрашена каким-то ореолом чудесного. Мне иногда кажется, что, наверное, таких людей в народе называют волшебниками. И вовсе не потому, что они совершают какие-то чудеса или осыпают себя и других златом-серебром. Напротив, всегда скромные, в бесконечных трудах, умеющие наставить человека на правильный путь и всегда появиться там, где они более всего нужны. Нет, у него не было никакой волшебной палочки и не было былинной богатырской силы, хотя чем-то он и походил на Вольгу и Микулу. Просто по духу он был таким же богатырем и так же смело шел в бой, и вел за собой других. У него было такое ясное понимание жизни, что всякий раз его слова и мысли попадали в самую «точку» и производили самое необходимое действие. Недаром Николай Константинович Рерих говорил, что нет большей сказки, чем сама жизнь. Здесь мне и хотелось поделиться своими, если можно так сказать, «сказочными» воспоминаниями, которые поверх обыденного и внешнего более всего характеризовали необычность и внутреннее богатство этого Человека.
В 1975 году у нас в Новосибирском Академгородке состоялась юбилейная выставка картин Н. К. Рериха. Все работы уже были развешаны, и днем предстояло открытие. Рано-рано утром я поехал встречать Павла Федоровича, прилетавшего самолетом. Мы ехали с аэродрома в машине. Дорога шла по ровным полям, и что было удивительно – там, на востоке, где еще только занималась заря, стояли… Гималаи. Да, они были точно такими, как их рисовал Рерих – сияющими, светло-зелеными на розовом фоне восхода. Какой-то рациональный голос шептал мне, что это вовсе не горы, а обычные облака, но я старался не слушать его и не терять чудесного ощущения, тем более что наша встреча была столь радостна и возвышенна, что «опускаться на землю» не было никакого смысла. Пожалуй, не менее удивительным было то, что и эти сказочные Гималаи, и мой собеседник казались мне представителями одного мира – светлого и прекрасного. И поныне образ Павла Федоровича неразрывен у меня с этим гималайским обрамлением, – может быть, еще и потому, что, часто бывая с ним среди картин Н. К. Рериха, я замечал, что его облик очень естественно «вписывался» и сливался с горным миром, созданным великим художником.
В то время меня очень занимала рериховская космология. Я, как физик, был воспитан на теории «большого взрыва», и мне с трудом давалось его понятие Беспредельности. С этим-то «больным» вопросом я и обратился тогда же к Павлу Федоровичу. Точного ответа я не помню. Да в той атмосфере главное было вовсе не в словах. Острие же проблемы было снято. Он посоветовал мне познакомиться с трудами В. И. Вернадского, А. Л. Чижевского, а затем прислал по почте небольшую книжицу К. Э. Циолковского «Монизм вселенной», изданной автором в Калуге в 20-е годы. Заинтересовавшись, я выписал из «Ленинки» и другие брошюры основоположника космонавтики. Все они прежде всего поражают своей необычностью – тем, что написаны не холодным умом, а каким-то «шестым» интуитивным чувством. Циолковский всегда считал, что сначала идет мечта, фантазия, сказка, а за ними неизбежно шествует научный расчет, и потому не смущался писать о самом влекущем, пусть на данный момент и не достаточно обоснованном. В этом прелесть его по-детски наивных и в то же время провидческих работ. После долгих лет забвения эти его неординарные труды сейчас оживленно обсуждаются на Циолковских чтениях в Калуге.
Циолковский отстаивал, что свойства материи не априорны, они зависят от того, где находятся атомы – в живом или косном веществе. Современная же космология полностью игнорирует роль живого вещества в эволюции Вселенной. Между тем В. И. Вернадский на космо-планетарном уровне доказал взаимосвязанность живого и косного вещества, что жизнь в основе своей есть не только земное, но и космическое явление. Все это по своей сути созвучно и рериховским идеям.
Осознавая глубину такого восприятия реальности, как-то по-новому смотришь на все окружающее, на ценности природы и близость Космоса. Становлению такого взгляда особенно помогает живопись Рериха, ведь не случайно художник стремился воплотить на своих полотнах «ощущение космической правды». Увидеть мир во всем его многообразии, космичности и богатстве – большое счастье. Эти дни «просветления» незабываемы. И здесь я во многом обязан Павлу Федоровичу. В свое время и он испытал радость обретения нового качества, а его любимым заветом, которому он следовал всю свою жизнь, стали слова Рериха о космосе – рабочем и простом, входящем во всю нашу жизнь, зажигающем миры-звезды на всех неисчисленных планах.
Второй приезд Павла Федоровича к нам в Сибирь состоялся через год. Тогда в президиуме первых Рериховских чтений он сидел рядом с академиком А. П. Окладниковым – председателем Оргкомитета всесоюзной конференции. Познакомил я их заочно. Дело в том, что к 100-летнему юбилею художника я задумал написать статью «Рерих – исследователь Азии». Я видел свою задачу в том, чтобы соединить обширные рериховедческие познания Павла Федоровича и научное осмысление трудов Рериха Окладниковым. Следует отметить, что их встреча имела большое значение и для Алексея Павловича. Достаточно сказать, что последняя зарубежная поездка Окладникова была в Индию, в Гималайский научно-исследовательский институт «Урусвати».
После вторых Рериховских чтений в 1979 году в нашей прессе появилась тенденциозная статья, направленная против конференции. Она отражала не столько объективную ситуацию, сколько незрелость позиции самого автора, критиковавшего по сути дела некоторую часть молодежи, которая увлеклась мистической стороной древних учений Востока. Я немедленно послал эту публикацию Павлу Федоровичу. Он же, совершенно забыв о себе, за два дня написал большую ответную статью…
Третьи Рериховские чтения проходили в Улан-Удэ в 1982 году. Все присутствующие минутой молчания почтили светлую память А. П. Окладникова и П. Ф. Беликова.
И еще одно чудесное воспоминание. Оно связано с первовосхождением на Пик Беликова, расположенный на Алтае у Ак-кемского ледника, по которому проходят маршруты туристов и альпинистов к Белухе. Именно с этой вершины начинается скальная подкова, в которой находятся пики, названные по имени членов семьи Рерихов. Посвятить эту вершину памяти П. Ф. Беликова было очень естественно и вполне уместно. Ведь именно через статьи, письма и книги Павла Федоровича многие открывают для себя искусство выдающегося Мастера современности.
Восхождение состоялось в августе 1983 года. С утра погода была неважной, но к обеду туман развеялся, и мы вышли связкой-двойкой. К счастью, нам удалось найти удобный, винтообразный путь к вершине, выглядевшей неприступной. С высшей точки мы наблюдали, как наша другая группа совершала подъем на Пик «Сердце» в честь Зинаиды Григорьевны Фосдик. На обратном пути мой напарник – альпинист-разрядник, секретарь райкома партии Андрей Морозов с чувством произнес: «Теперь, даже если мы и погибнем, вершина будет иметь имя Беликова». Перед крутым участком спуска Андрей вдруг в изумлении прислонился к скале, широко раскрыл неизвестно куда смотрящие глаза и в крайнем удивлении спросил: «Женя, ты чувствуешь запах? Какой запах! У тебя нет духов?» Но вокруг были лишь снега да камни и чудом укоренившаяся в расщелине скал крохотная былинка. Мы были «на взводе», нервы наши были напряжены, внимание заострено, чувства утончены. Души наши ликовали радостью, и в них шли волны тонкого аромата.
Спустившись к небольшому озерку, мы прилегли на мягкую зелень травы. Вокруг полыхали цветы, точно вобравшие в себя все краски космического огня. Прямо перед нами вздымалась гигантская, километровая стена Белухи. Мы долго молчали, созерцая гармонию космического величия гор, красоту и неисчерпаемость живого цветка – микрокосма.
Леопольд Цесюлевич
Научный подход
Память о Павле Федоровиче осталась самая светлая и добрая. Первую встречу с ним помню довольно смутно. Это был примерно 1958 год, когда он приезжал в Ригу. Тогда нам не удалось побеседовать. Но очень хорошо запомнилась вторая встреча, имевшая место осенью 1961 года. Смысл его беседы, актуальный тогда, теперь, быть может, стал еще актуальней. Павел Федорович говорил о том, что очень многие исследователи наследия Рериха ограничиваются лишь знакомством с его книгами и восторженным преклонением перед гением художника. Они забывают о том, что Николай Константинович (эту мысль помню дословно) прежде, чем стал водителем культуры и духа, уже сложился как художник-профессионал, прочно стоявший на земле и получивший признание в обществе. Павел Федорович горячо и убедительно утверждал, что если мы хотим сделать что-то полезное для людей, то сначала надо прочно утвердиться в своей избранной области, стать уважаемым профессионалом и уже потом на этой основе возводить как продолжение земных достижений здание духовных интересов, познаний, ценностей. Уже тогда на Западе появилось движение хиппи, пришедшее потом и к нам, разновидности которого существуют и по сей день, как образ жизни некоего «астрального» типа, когда стремление к духовности понимается как отрицание реального мира и провозглашается уход в субъективные переживания. «Практический идеализм» Рериха в этих взглядах Павла Федоровича нашел яркое отражение.