Страница 2 из 3
Во время спора, становившегося все горячее и горячее, беглец поднял глаза и, не отрываясь, смотрел на губы управляющего, единственного человека, от которого мог он узнать о своей дальнейшей судьбе. Он смутно сознавал волнение, вызванное его присутствием, и, когда разговор смолк, он, в наступившей тишине, с умоляющим видом обратился к управляющему, сложив руки, как женщина перед образом. Выразительность этого движения тронула всех. Управляющий ласково успокоил русского, сказав, что ему нечего бояться. что он здесь в безопасности, и что на ближайшее время ему обеспечен приют на постоялом дворе. Русский хотел было поцеловать ему руку, но тот быстро отдернул ее. Потом он указал ему на соседний дом - небольшой постоялый двор, где он может получить приют и пищу, и, еще раз успокоив его, приветливо простился с ним и направился к своему отелю.
Не отрываясь, глядел беглец вслед управляющему, и чем дальше тот отходил, тем сумрачнее становилось его просветлевшее было лицо. Пристальным взором следил он за ним, пока тот не скрылся в расположенном на холме отеле; он не замечал окружающих, удивленных его видом и посмеивавшихся над ним. Когда кто-то, жалостливо дотронувшись до него, показал ему на постоялый двор, он, сгорбившись и опустив голову, вошел туда. Ему открыли дверь в столовую. Он сел за стол, на который девушка поставила стакан водки, и неподвижно просидел там все утро с омраченным взглядом. Деревенские детишки беспрестанно подбегали к окошку, смеялись и что-то кричали, но он не поднимал головы. Входившие с любопытством поглядывали на него, но он оставался сидеть, уставив глаза в стол, сгорбившись, смущенный и испуганный. Когда к обеду рой людей со смехом наполнил комнату, и сотни слов, непонятных ему, залетали в воздухе, - он с таким ужасом ощутил свою отчужденность, глухой и немой среди всего этого скопления, - что с трудом мог дрожащей рукой поднести ложку с супом ко рту. Неожиданно тяжелая слеза скатилась по его щеке и упала на стол. Он испуганно оглянулся. Другие заметили ее, и разговор оборвался. Ему стало стыдно: все ниже к черному дереву опускалась его тяжелая, растрепанная голова.
Так сидел он до вечера, Люди приходили и уходили. Он не замечал их, и они на него не обращали внимания. Как тень, сидел он в тени печки, тяжело опустив руки на стол. Все забыли о нем, и никто не заметил, как в сумерках он поднялся вдруг и тупо, как зверь, зашагал к отелю. Час и другой стоял он перед дверьми, почтительно держа в руках шапку, не поднимая глаз ни на кого. Наконец, один из лакеев, заметив эту необыкновенную фигуру, стоявшую точно черный неподвижный пень, вросший в землю перед освещенным подъездом отеля, позвал управляющего. Снова радость промелькнула на омраченном лице беглеца, когда к нему обратились на родном языке.
- Что тебе нужно, Борис? - ласково спросил управляющий.
- Прошу прощения, - пробормотал беглец. - Я только хотел спросить... можно мне домой?
Управляющий рассмеялся:
- Ну, конечно, Борис, можешь отправиться домой.
- Завтра?
Управляющий стал серьезен. Столько мольбы было в тоне беглеца, что улыбка быстро сошла с лица собеседника.
- Нет, Борис... Не сейчас. Когда кончится война.
- А когда? Когда она кончится?
- Одному богу известно. Мы, люди, не знаем этого.
- А раньше? Раньше нельзя уйти?
- Нет, Борис.
- Очень это далеко?
- Да.
- Много дней пути?
- Много дней.
- Я все-таки пойду, господин. Я сильный. Не устану.
- Борис, нельзя пойти. Ведь существует граница!
- Граница? - тупо повторил он. Слово это было ему незнакомо.
Потом он ответил с изумительным упрямством:
- Я переплыву!
Управляющий снова улыбнулся; но ему все же жаль было беднягу. Он ответил ласково:
- Нет, Борис, ничего не выйдет. Граница - это значит чужая страна. Люди не пропустят тебя.
- Да я ведь не буду их убивать! Я бросил свою винтовку. Почему же они не пропустят меня к жене, если я их попрошу, Христа ради?
Управляющий становился все серьезнее. Горечь наполняла его сердце.
- Нет, - сказал он. - Они не пропустят тебя, Борис.
- Так что ж мне делать, господин? Я ведь не могу остаться здесь. Люди меня здесь не понимают, и я не понимаю их.
- Ты выучишься, Борис.
- Нет, господин. - Он низко опустил голову. - Я не могу учиться. Я могу только работать в поле, больше я ничего не умею. Что мне здесь делать? Я хочу домой. Покажите мне дорогу.
- Теперь не существует туда дороги, Борис.
- Да ведь они не могут запретить мне вернуться к жене, к детям! Я ведь не солдат больше.
- Они это могут, Борис.
- А царь? - спросил он неожиданно.
- Царя больше нет, Борис. Люди его свергли.
- Больше нет царя? - Он застыл на месте. - Значит мне не попасть домой? - устало сказал он.
- Теперь - нет. Придется подождать, Борис.
- Долго?
- Не знаю.
Все угрюмее становилось его лицо во мраке.
- Я так долго ждал. Я больше не могу ждать. Покажите дорогу. Я все-таки попробую.
- Дороги нет, Борис. Тебя схватят на границе. Мы найдем тебе работу.
- Люди здесь не понимают меня, и я не понимаю их, - повторил он упрямо. - Я не могу здесь жить. Помоги мне, господин.
- Я не в состоянии, Борис.
- Помоги, ради Христа, господин! Помоги мне, я не могу больше!
- Нет, Борис. Ни один человек теперь не может помочь другому.
Они безмолвно стояли друг против друга. Борис мял шапку в руках.
- Зачем же забрали меня из дому? Они сказали, что я должен защищать царя и отечество. Но Россия далеко, а царь... что они с ним сделали?
- Свергли.
- Свергли, - бессмысленно повторил он. - что ж мне теперь делать, господин? Мне домой нужно. Дети плачут, зовут меня. Я не могу здесь жить! Помоги мне, господин, помоги!
- Не могу, Борис.
- И никто не может помочь?
- Теперь никто.
Русский опускал голову все ниже; вдруг, глухо промолвив: - Спасибо, господин, - повернулся и ушел.
Медленно шел он по дороге. Управляющий долго смотрел ему вслед, удивляясь, что тот пошел не к постоялому двору, а спускается к озеру. Он глубоко вздохнул и вернулся к своей работе в отель. x x x
Случай захотел, чтобы тот же рыбок на следующее утро нашел голое тело утопленника. Русский заботливо сложил на берегу подаренные ему брюки, шапку и куртку и вернулся в озеро так же, как перед тем появился из него.