Страница 7 из 19
…Плохая примета, надо сказать…
Они выскочили из бани вместе.
– Не улетай без меня! – попросил Михаил друга. – Я только на КП заскочу…
Калюжный не ответил. Соломатов понял, что подождать вертолетчик его подождет, но только до разумных пределов – будет команда срочно вылетать, он полетит, специально для Михаила задерживаться не станет.
Константин поспешил к своему вертолету, стоящему на бетоне «рулежки» в общем ряду со своими трудягами-собратьями «Ми-восьмыми». Свой аппарат он ласкательно называл «Ми-шкой» – и Соломатову было приятно думать, что тут прослеживается ассоциативная связь с его именем…
Михаил быстрым шагом, едва не бегом, направился к башенке командного пункта с застекленным «фонарем» наверху. Нужно было точнее узнать, что же стряслось такое, что поднимают в воздух именно Калюжного. Здесь выходных как таковых не бывает, но время от времени летчикам, да и не только летчикам, всем офицерам давали отдохнуть – сходить в баню и побаловаться спиртным. И вызвать с такого полуофициального выходного человека могли только по причине очень актуальной.
Соломатову же быть в курсе происходящего полагалось по должности. Особенно если информация о разгромленной колонне и в самом деле верна – мог ведь дежурный и приврать что-нибудь, чтобы поторопить Калюжного, или сказать что-то не в полной мере соответствующее действительности, не разобравшись толком в ситуации…
На КП он сразу ткнулся в дверь с биркой «Посторонним вход воспрещен». По большому счету, Соломатов был здесь абсолютно посторонним. Однако его знали хорошо, а потому запретов для него не существовало.
В двери он столкнулся со знакомым офицером.
– Ты Калюжного не видел? – озабоченно спросил тот. – Его тут ищут…
– Он уже в «вертушке», – сообщил Михаил. – Его из бани вызвали, – счел нужным добавить он.
– Что значит быть лучшим летчиком полка… – с непонятной интонацией обронил знакомый и хотел уже идти дальше.
– Так что там стряслось-то? – остановил его Соломатов.
– Какие-то боевики на перевале Халам-Самбулак колонну вдребезги расхреначили, – покосившись на разномастную группу военных, толпившихся возле окошка диспетчера по полетам, негромко сказал тот. – А там – одни генералы… Море крови, куча трупов…
– Понятно…
Офицер кивнул и поспешил по своим делам. Михаил вошел в комнату дежурного. Собираясь в баню, он оставил здесь на хранение свой автомат.
По большому счету, оружие, тем более автомат, ему в командировке было абсолютно не нужно. Однако приказ есть приказ – в эти края летать только с личным оружием. Ну а коль уж прилетел со «стволом», никуда не денешься, приходится таскать его все время с собой. Особенно когда садишься в «вертушку», автомат нужно обязательно забирать – неведомо, куда вертолет полетит дальше, какую задачу получит экипаж по ходу дела. Вертолет – дело такое: можно вылететь на час куда-нибудь в соседний гарнизон за полсотни километров, а потом оказаться за тридевять земель и пробыть незнамо где невесть сколько времени. Направят в какой-нибудь Беташ-Юрт, и сиди там несколько суток, дергайся, переживай, что там с оружием!..
– Где Майданов? – спросил Михаил у дежурного, пока тот возился с замком сейфа, в который сунул укороченный «Калашников» Соломатова.
– На вылете, – отозвался тот. – Он по связи и сказал Косте лететь.
– Понятно…
Николай Майданов был старинным, еще по Афгану, знакомым Михаила. Здесь, в Моздоке, он командовал полком вертолетчиков. Невысокого роста, крепкий и подвижный красавец, Николай вообще был личностью уникальной. Еще за Афганистан он получил звезду Героя. В первую чеченскую кампанию оттарабанил на Кавказе по полной программе. Когда Басаев с Хаттабом вторглись в Дагестан, он был уже там. Именно Майданов сумел сделать то, что до него не удавалось никому – Николай на своей старенькой «восьмерке», на внешней подвеске, смог поднять в горы на немыслимую высоту гаубицу, чем по сути спас засевших там десантников…
«Если бы Коля был здесь, он бы полетел сам», – расценил ситуацию Михаил[5].
Но так как командира на месте не оказалось, лететь пришлось Калюжному – и в самом деле лучшему (после командира?) вертолетчику полка.
– Ладно, все, пока…
Соломатов схватил автомат, прищелкнул магазин и торопливо направился к выходу.
– Давайте, ни пуха… – напутствовал дежурный.
– К черту!
Еще издалека было видно, как медленно пошли по кругу лопасти несущего винта вертолета Калюжного. Хорошо, что Михаил знал, где именно тот стоит – с тех пор, как «вертушки», исходя из интересов секретности и безопасности, обезличили и на них перестали крупно рисовать номера «бортов», распознать их на расстоянии стало намного сложнее.
Только бы не улетел!..
Соломатов знал, что на подготовку двигателей вертолета к запуску, на их прогрев требуется какое-то время. Причем, для Ми-8, на котором летал Калюжный, этого времени требуется меньше, чем, скажем, для Ми-24, которого невесть за что окрестили «крокодилом». Но знал Михаил и другое – в случае внезапного тревожного вылета время подготовки можно несколько сократить. Понятно, что это нарушение инструкций, ну да только, как пелось в старой песне, «я жизнь живу не по учебникам…». Понимая это, Михаил побежал по кочковатому, покрытому выгоревшей травой и сухими шарами перекати-поля, замусоренному полю к «вертушке», винты которой уже слились в размытые мельтешащие диски. Над полем пронесся хлопающе-ниспадающий звук – машина была готова взлететь в любое мгновение.
Лесенка-трап была еще в пазах, борттехник стоял в проеме открытой дверцы, кричал что-то неслышимое за ревом двигателей и нетерпеливо махал рукой. Михаил и без того бежал уже из последних сил. Без разминки, по неровному полю, в хлюпающих незашнурованных ботинках на босу ногу, с автоматом в руке – к такому спурту он явно готов не был.
Добежав до вертолета, задыхающийся Михаил попытался с ходу взбежать по трапу. Но сил на это у него уже не осталось. Нога соскользнула со ступеньки и Соломатов с размаху упал, больно ударившись локтем о металл лесенки. Автомат отлетел в сторону и, звонко срикошетив от стойки колеса, шлепнулся в пересохшую траву.
– A-а, черт бы тебя побрал! – заорал раздосадованный внезапным вылетом, а потому очень злой борттехник.
Он одним махом спрыгнул на землю, подхватил автомат, помог подняться Михаилу и довольно бесцеремонно впихнул его в открытый проем. Взобравшись сам, с досадой швырнул укороченного «Калашникова» на небрежно свернутый валяющийся на ребристом полу брезент. После этого ловко выдернул из пазов лесенку-трап, втащил ее внутрь. Дальнейшее произошло одновременно: машина резко, с места, без обязательного контрольного зависания, пошла вверх, а борттехник начал закрывать дверь в разверзшуюся у него под ногами пропасть. Одно неудачное движение – пилота ли, борттехника или порыв ветра качнет вертолет – и прапорщик мог выпасть наружу…
Насколько же они все доверяют друг другу, – невольно оценил задыхающийся после пробежки, Михаил. Все: и Калюжный, и борттехник, имени которого Соломатов не знал, и правый пилот, которого звали Евгений, и… вертолет. Воистину – одна команда.
Константин обернулся через плечо со своего места, призывно махнул ему рукой. Михаил, все еще тяжело дыша, поднялся и, придерживаясь за переборку, подошел к летчику. Уже застопоривший дверь борттехник стоял рядом.
– Чемпиён! – насмешливо прокричал Калюжный, подражая неподражаемой героине «Покровских ворот» Маргарите Хоботовой. – Как бок? Побаливает?.. Это аппендикс…
– Иди к черту!
Все трое вертолетчиков довольно захохотали.
Михаил освободил проход борттехнику и уселся на левое место, между закрытой дверцей и огромной желтой бочкой с топливом. Выглянул в иллюминатор. Под брюхом вертолета быстро уплывали назад коробочки домов, утопающие в густой зелени садов. Промелькнули Терско-кумский канал, щебеночный карьер с замершим на дне экскаватором, широкая пойма извилистого, текущего несколькими руслами, Терека, железная дорога, шоссе со снующими туда-сюда машинами…
5
И полетел бы, в этом нет сомнения. Полковник Николай Майданов погиб в то время, когда данная книга была в работе – в конце января 2000 года. Он прилетел на помощь пограничникам, оседлавшим Цумандинское ущелье. Там и получил смертельное ранение. Вечная ему память!.. Только здесь мы о нем будем говорить как о живом, пусть простят нам его родные, если тем самым мы бередим их раны.