Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 14



И когда она проснулась, она еще долго лежала в этом ощущении – он был рядом с ней. Она была в покое и защищенности. Она была собой – той собой, которой и была, и была счастлива и спокойна.

Она долго лежала вот так, в ощущении покоя от этой встречи со своим мужчиной. И главное, она уже знала – какой он. Знала, какое самое важное отличительное качество укажет ей, что это он.

Когда это будет он – она сразу почувствует то, что было с ней во сне. То чувство покоя, как будто приплыла она, наконец, в ту дальнюю гавань, куда сейчас направлялась.

Это чувство покоя – как критерий отбора. Как утверждение того, что это он.

Захочется ли ей быть рядом с мужчиной, просто быть – просто сидеть, просто молчать, чтобы было вот так хорошо, как во сне, – тогда это и будет ее мужчина. И то чувство защищенности, безопасности рядом с ним от прикосновения руки его – тоже покажет ей ее мужчину. И даже голос его подскажет ей, что это он…

И проснувшись утром, Настя все еще пребывала в этом состоянии покоя, какой-то тихой радости от его присутствия. И пока умывалась, готовила завтрак, все еще была полна этого ощущения – близости, защищенности, как будто он действительно был рядом.

И таким сильным было чувство, что он вот где-то совсем рядом, что она даже заволновалась, подумав, он ведь на самом деле может появиться в любую минуту, а я к этому готова? И в зеркало на себя посмотрела, из которого глянула на нее обычная, ежедневная, какой она себя знала, Настя – милая, русоволосая, без косметики, которую очень редко она употребляла, нравилось ей быть собой – естественной. И Настя подумала: такой он меня и увидит – такой, какая есть.

И опять комнату свою глазами обвела, как бы его глазами на нее взглянула. И вчерашнее решение кресло передвинуть и купить торшер вспыхнуло в ней с новой силой, и она откладывать его не стала – тут же начала столик от окна отодвигать, кресло на его место переставила. И, благо день у нее был выходной, поехала в торговый центр, в мебельный салон, в котором торшер этот с желтым абажуром видела. И купила его с легкостью, хотя дорогая это была покупка. Но казалось Насте – как только все будет готово для этой встречи – тут же она и произойдет.

И уже выходя из торгового центра, проходя мимо отдела игрушек, увидела Настя медвежонка – мягкого, желтого, с доброй и забавной мордочкой. И так почему-то он тронул ее, что не могла она удержаться, зашла в отдел, взяла его в руки, к себе прижала и поразилась мягкости и шелковистости его меха, почувствовала такое приятное ощущение от теплого этого объятия. И что-то знакомое было в этих ощущениях – теплоты, доверия, уюта, что Настя тоже, не раздумывая, купила теплого этого, желтого медвежонка и подумала с улыбкой:

– Вот и пусть пока в кресле сидит, под светом желтого абажура… Будем вместе ждать, пока мой мужчина появится…

День, несмотря на всю его солнечность и прозрачность, был суетным и утомительным. Каникулы закончились. Студенты начали учиться, а значит, началось время работы. И как всегда, первые эти дни после каникул были полны дел, разговоров, какой-то суеты.

Но настроение у Насти все равно было хорошим: немного волнующее и в то же время такое спокойное осознание, что скоро произойдет то, о чем она так долго мечтала, – делало ее жизнь какой-то светлой и спокойной. Беспокоиться было не о чем. Нужно было просто ждать. Просто жить и быть готовой к встрече.

Настя задумалась, задумалась так, что ее трижды окликнула заведующая учебной частью, прежде чем она услышала ее недовольный требовательный голос. И Настя получила, что называется, по полной программе за все – и за то, что весь ее курс опоздал на лекцию по информатике, и за то, что она еще перед каникулами не сдала ведомость о зачетах, и за то, что проигнорировала дежурство на каникулах.



Завучка, как называли ее преподаватели, подчеркивая этим всю ее вредность и ничтожность, высказала все свое недовольство, развернулась и ушла своим солдатским шагом. И Настя рванулась было, чтобы догнать ее и объяснить, что студенты не виноваты – их задержали на вводной лекции по психологии, и что ведомость она сдала, только не ей, а завкафедрой, и что дежурить она не отказывалась, вместо нее должна была дежурить секретарь их кафедры, но, как оказывается, не вышла на дежурство. Настя рванулась было, и остановила сама себя.

Не нужны были завучке ее объяснения. Не для того она ругала всех, чтобы получать оправдания. Ей нравился сам процесс, сама роль руководителя, который властвует, унижая других. Как будто бы мстит другим за что-то.

– Несчастный человек, – подумала Настя. – Несчастная, одинокая, и злая от своего одиночества, – подумала она о завучке. И подумала еще, что они очень похожи с ней. Две одинокие женщины. И она, Настя, тоже может с годами стать вот такой обозленной женщиной, мымрой, как звали ее студенты. Такой вот несчастной от того, что ее никто не любит. И не любящей никого.

– Свят, свят, свят… – пробормотала Настя вслух, как нечистую силу от себя отогнала. – Не дай Бог, чтобы я такой стала. Не буду я такой! – сказала она упрямо, как говорят дети. – Не буду! – проговорила она, и ей тут же стало легче. Как будто эта ее по-детски произнесенная клятва, вместе со словами какой-то непонятной молитвы, спасала ее от того, чтобы такой стать, как эта недобрая одинокая женщина.

И пока она шла по коридору, думала о том, что одиночество совсем не красит женщину, и с удивлением подумала – как много одиноких женщин ее окружает. Она никогда как-то особенно об этом не задумывалась – ей важно было найти ее мужчину, расстаться со своим одиночеством, а ведь на самом деле большинство женщин хотят того же. Она остановилась, пробегая в памяти всех своих сотрудников-женщин, которых было большинство, и с удивлением подумала, что, на самом деле, только у нескольких женщин были нормальные семьи, в которых женщины чувствовали себя защищенно и уютно. У остальных же – мужчин либо не было вообще, либо были такие, что лучше бы их вообще не было. Получалось, что подавляющее большинство женщин тоже озабочены встречей со своими мужчинами. Находятся в ожидании, в поиске мужчин.

Настя подумала о мужчинах-сотрудниках. Их было мало. В большинстве своем они были женаты. Но даже холостые мужчины, работающие в институте, не привлекали внимание женщин. Были эти мужчины какими-то «не мужчинами», поэтому не слишком-то они пользовались спросом среди коллег-женщин.

Один из них – Виталий – был Настиным однокурсником. Еще в годы учебы он пытался ухаживать за ней, провожал домой, да ничего у них не получилось. Был он хорошим парнем, милым, добрым, заботливым. И был нормальным другом, который доставал нужные книги, делился лекциями, шпаргалками, просто был рядом. С ним всегда было о чем поговорить – нравились им одни и те же писатели, одни и те же преподаватели в институте, одни и те же курсы, даже еду они любили одинаковую. И девчонки, наблюдая эту Настину дружбу и явный интерес Виталия, не раз подначивали Настю – вот, мол, на курсе и жениха себе нашла. Но Настя и тогда сразу открещивалась от Виталия как от потенциального ухажера.

– Да меня к нему вообще не тянет, – говорила она подругам. – И хороший он, и умный, и порядочный… Но – нет в нем чего-то такого, что меня бы привлекало в нем как в мужчине… Он – друг. Приятель. Но не больше… Он вообще – как хорошая подруга, но вот чего-то мужского в нем нет…

Когда, отработав после распределения в школе положенный срок, Настя устроилась в этот институт, она опять встретила Виталия – работал он на ее же кафедре, был аспирантом. Был он таким же хорошим, приятным человеком. С ним все так же интересно было говорить, и не раз они вместе обедали, шли с работы вместе, находя темы для разговора. И Настя знала, чувствовала, что нравится ему, что он с радостью бы за ней ухаживал с серьезными намерениями.

И не раз в последнее время подруги, наблюдая Настино одиночество, говорили ей, каждая на свой лад:

– И чего бы тебе с Виталием поближе не познакомиться, ведь хороший же парень, может, узнала бы его поближе и получилось у вас чего, – говорила мягкая и рассудительная Маша.