Страница 27 из 93
- Обыскать? - слово явно было незнакомо Никите. - Что это значит?
- Ну, осмотреть все, - пояснил Витя
- Товарищ майор, - подскочил Рыбкин. - Разрешите доложить: там, ну, метров пятьдесят отсюда будет, в можжевельнике сидит кто-то. Ветки хрустнули и закачались, словно кто-то там зашевелился.
- Точно видел? - насторожился Растопченко.
- Так точно, товарищ майор.
- Ладно. - Витя, учуяв след реального противника, сразу почувствовал себя в родной тарелке, начисто забыв о Никите и вообще о том, где он находится.
- Давай за мной. Только осторожно. Не шуми, а то спугнем. Если кто есть, брать будем живьем.
- Есть.
- Ты давай сзади обойди, а я с фланга зайду. Нападай по команде. Крякну два раза, вот так, - Растопченко показал. - Понял? Да факел-то тебе зачем? В темноте, в темноте действовать будем.
- Чего это ты, свен, надумал? - Никита внимательно прислушивался ко всем витиным распоряжениям.
- Ваше сиятельство, - попросил его Витя, уже не стесняясь, - мешать не надо, ладно? А вот помочь - другое дело. Вы бы тут на поляне пошебуршали малость, будто уезжать собираетесь, отвлекающий маневр, а?
- Хорошо, - Никита согласился. - Эй! - громко крикнул он своих людей. По коням, отъезжаем к дому!
- Кстати, - Витя поглядел на кинжал, пристегнутый у Никиты на поясе, нельзя ли ножичек на время попросить? А то с голыми руками неловко как-то, а с копьищем этим не повернешься. Я верну потом.
- На, держи, - Никита с готовностью отдал ему нож, - только в лесу-то не потеряйся, свен, а то с волками одним кинжалом не справишься. А мы тебя до утра точно не разыщем.
- Не потеряюсь, не волнуйтесь. Не волнуйтесь, не волнуйтесь, дорогие товарищи, - бубнил Витя себе под нос, раздумывая о предстоящем захвате. Все, Леха, пошли.
Рыбкин не ошибся. Подобравшись поближе к пышному кусту можжевельника, Растопченко сразу заметил, как среди ветвей блеснул какой-то металл. Похоже, наконечник стрелы. Тут же подав сигнал Рыбкину, Витя бросился вперед, и через мгновение они уже вдвоем выволокли на поляну перепуганного ляха, все еще сжимающего в руках лук и невыпущенную стрелу.
- На князя метил, гад! Леха, пусти его, - командовал Витя зычным голосом на всю округу. - К стене, сволочь, то есть к дереву, к дереву вставай, лицом к дереву, я сказал, брось это барахло свое, руки за голову, за голову! Не понимаешь? Вот так! Леха, обыщи его! Карманы, карманы смотри! Стволов нет?
- Никак нет, товарищ майор!
- А в штанах? Что ж, он с одной этой рогаткой шастал? Ну, ладно, браслеты давай!
- Так нет браслетов, товарищ майор! - растерялся Рыбкин.
- А, да, - спохватился Витя, - тогда кушаком его вяжи! Быстро!
- Сейчас! - по-профессиональному легко заломив ляху руки за спину, Рыбкин ловко скрутил его кушаком и заткнул рот носовым платком.
- К князю веди, - приказал Витя и только сейчас обратил внимание, что на поляне кроме них с Лехой никто не двигается и даже не разговаривает между собой. Оба князя, княгиня, ратники и слуги как завороженные в изумлении наблюдали за спорыми действиями иноземцев. Наконец Никита Романович выдавил с легкой усмешкой, обращаясь к князю Белозерскому:
- Ловко орудуют, свены, ничего не скажешь. Сразу видать, вояки отменные. Где ж научились? - спросил он Витю.
- Да так, - Витя явно поскромничал, - была практика.
- Теперь верю я, - покачал головой Никита, - что твой царь Феликс Эдмундович на тебя не жаловался. А что жаловаться? Отличная служба! Он там, наверняка, в своем царстве без тебя скучает.
- Алексей Петрович, - снова обратился он к князю Белозерскому, свен-то тебе жизнь спас.
Но не дав князю ответить, Витя тут же выпалил то, что считал в данный момент гораздо более важным, чем личная благодарность:
- Ваше сиятельство, государь. Надо бы срочно ехать до дому да допрос снять. Первый допрос, знаете ли...
- Что-что снять? - : одновременно переспросили оба князя.
- Он хочет сказать, - впервые за все время подала голос княгиня Вассиана, - что иноземца надобно подробно расспросить.
Она была бледна, стояла, опираясь на руку князя Алексея. Но, как ни странно, именно в ее лице Витя не заметил ни изумления, ни особенной радости по поводу произошедшего. Княгиня была непроницаемо спокойна.
- Что же, свен дело говорит, - согласился князь Белозерский, - надо ехать. За храбрость и сноровку благодарю тебя, свен, - князь протянул Вите руку, затянутую в перчатку.
Витя сразу не понял, что надо делать, но Фролка подсказал ему:
- На колени и целуй княжью руку. Это ж честь какая, самому князю руку целовать.
Витя возмутился было про себя - князь, ведь, не барышня, но ничего не попишешь: в чужой монастырь со своим уставом не лезь, - преклонил колени и к руке княжьей приложился. После этого князь снял с указательного пальца украшавший его поверх перчатки перстень с крупным изумрудом и вырезанной княжеской печатью на нем и протянул его Вите:
- Дарю тебе, за верную службу. А дружку твоему дома Ефросинья серебряную ложку, да миску с росписью выдаст, княгиня распорядится.
- Благо дарствуем, - еще раз поклонившись, Витя взглянул на княгиню. В подтверждение слов князя Вассиана кивнула головой, но мысли ее явно были далеко. Во взгляде, который она кинула на пойманного ляха, Витя заметил скрытую тревогу.
- Ты сама поедешь верхом, или я довезу тебя? - спросил Алексей Петрович супругу.
- Сама, государь. Я чувствую себя лучше.
- Тогда не будем терять времени.
На востоке уже занималась заря, когда впереди показались шпили и башенки княжеского дома. Никто в доме не спал, все ждали возвращения хозяев.
- Вот не зря говорят, что волки воют, да куроклик стоит - все не к добру, - встретила их причитаниями Лукинична на крыльце, - вот и несчастие приключилось: матушка, красавица наша, княгинюшка, убилася...
- Ну, начала, начала, - одернул ее Сома, принимая поводья княжеского коня, - на все воля Божья, сама знаешь.
Лукинична и Груша помогли княгине подняться наверх, в свои покои, а князь Алексей Петрович приказал Вите ляха пленного развязать, дать ему воды да еды, если голоден, и привести к нему в кабинет для разговора.
"Кто ж сначала поит, да кормит, - подумал про себя Витя с осуждением. Сначала допросик надо срисовать, пока задержанный тепленький, да растерянный. Запротоколировать все, оформить. Уж потом - ешь себе, сколько хочешь, дело-то сделано. Гуманисты какие!"