Страница 62 из 68
Ваня, съежившись, сидел за столом: ощущение пустынности жило, — так, придешь в парк, сядешь, поднимешь глаза — ни листика на ветвях. Поведешь плечами от пустого вздоха поздней осени и вспомнишь, сколько прожил на свете. И ни тебе Змея Горыныча горемыки, ни бесенка захудалого.
Ваня пошевелил пальцами ног — холодная кровь поднялась от ступней, сейчас будет тепло.
«Да, так надо же было… хотел найти… а что… кажется, в том углу…» Ваня медленно встал; подошел к груде папок и, присев на корточки, стал снимать одну за другой, складывая рядом на пол в обратном порядке. Руки его остановились, — как люди, почувствовав неладное, — он медленно поднял голову. И действительно, папки лежали гораздо дальше от стены, чем обычно, а за ними стояло что-то накрытое тряпками для вытирания пыли, которые всегда валялись на нижней полке этажерки.
Ваня осторожно потянул их за края, ожидая, что они не поддадутся. Но они поддались, упали на груду папок и пропали, а у стены тускло поблескивала темно-красная «Ява». Нет-нет, не Змей Горыныч… не очень и живое, но обольстительное, и все же…
Всего-навсего, обычный мотоцикл. Ваня заметил про себя, что не удивился находке и даже облегченно вздохнул, — так и предки наши, небось, не удивлялись, встретив домового или самого черта — всяческую нежить.
Ване тут же захотелось выкатить-его на улицу и попробовать на ходу: быстрая-езда — это ведь очень приятно…
Ну, что ты тут скажешь… что неживое способно, как это теперь кибернетики говорят, проявлять себя, как «самоорганизующаяся система»? Какие-то предметы, значит, в Ваниной комнате «самоорганизовались» в систему, которую люди называют мотоциклом. А какая система?
Предметов в той комнате было столько, что даже клопы выжить там не могли, один только Ваня мог, — тьма систем могла быть в той комнате. И вот-эта тьма решила устроить борьбу за выживание путем самоорганизации и сжить со света Ваню. Она, эта тьма системная, решила соблазнить его возможностью движения путём использования не собственно человеческой силы…
Случайный прохожий, остановившись, смотрел, как Ваня выкатил «Яву» на середину улицы, сел, поерзав для удобства, и, отталкиваясь ногами от булыжника мостовой, медленно поехал вперед. Прохожий вспотел.
«Странно, что же это, — думал Ваня, — так все время и отталкиваться? Нет, все наступают ногой сначала на какую-то педаль… ага, вот она, слева… вот-вот заработал, затарахтел… теперь для полной скорости надо покрутить рукоятку…» Мотоцикл чихнул, стрельнул из выхлопной трубы и в тот же миг оказался на углу Промышленной и Петроостровской улиц.
Ваня передохнул, потом на тихом ходу повернул налево, выехал на Выгонную дамбу, с удовольствием вспомнив, что ее недавно заново асфальтировали, дал полный газ…
Впереди милицейский наряд — стоп.
— Я вас слушаю.
— Это что ж ты, парень, так, а?
— Как — что?
— Ну, брось… скорость превышаешь, и вообще… А «кирпич» видел? Ведь под «кирпич» поехал!
— А-а, ну, да… да, конечно, бывает, знаете ли, это и, как бы вам сказать, по привычке, что ли, — как будто я на велосипеде, тогда не было тут «кирпича»..
Неудержимо краснея, Ваня вспомнил вдруг, что на мотоцикле он вовсе и ездить-то не умеет; потом чуть не заплакал, от того, какой хороший у него был велосипед, и вообще… но сдержался и необыкновенно решительно сказал:
— Да, очень приятно было с вами поговорить!
В ту же секунду Ваня опять растрогался, будто отправлял собеседников на вечную каторгу, а потому привстал с седла и торопливо поцеловал оторопевших милиционеров…
И уже в пустоту ветра по сторонам, не то извинялся, не то прощался:
— Ну, будьте здоровы, всего вам предоброго!
Сам по себе мотоцикл разогнался и почти не касался дороги, а Ваня, чуть склонившись над рулем, затаил дыхание. Встречный ветер вышибал слезы и срывал их со скул, но глаза не прищуривались, будто не было ветра, пыли, будто не было ничего вокруг, и лишь впереди будет важное; по-настоящему есть только оно; оно не исчезнет, не убежит; но нельзя оглядываться и верить еще чему-то, еще во что-то, — надо двигаться быстро, спокойно.
Ваня не раздумывал над этим, как здоровый человек не раздумывает, есть ли у него ноги, что это и как это.
Здоровый идет машинально, доверяясь ногам, так и Ваня мчался к неведомой еще цели, доверяя своему сокровенному знанию, безо всяких особенных мыслей, и только вздыхал иногда, как вздыхают на просторе в свежести ветра.
Улицу пересекли траншеи с водой, трубы. Ваня не успел ничего сообразить, как мотоцикл спружинил, взвился, вылетел на тротуар и остановился, въехав в чью-то калитку.
Увидев палисадник и дом, Ваня подумал, что в таком же доме живет и один хороший его знакомый; жаль, но вот уже третье его письмо Ваня оставил без ответа. Начиналось это письмо так: «Пишу потому, что меня окрыляют возвышенные чувства к тебе…» Ваня не стал писать, что действительно стоит этого, не стал и разубеждать, а только улыбнулся и подумал, что обязательно станет хоть немного лучше, обязательно; тогда и ответит… как засветился из-за строк письма этот человек, как потянуло к нему, редкостно-радостно, как полегчало и осветилось Ванино существо.
Из дома вышла женщина, — что-то около тридцати, чем-то очень похожая на продавщицу винно-водочного в микрорайоне бани — и неожиданно мелодично заверещала:
— День добрый-день добрый… это уже не первый, да-да, не первый случай, увы, за мою бурную с трагическим оттенком жизнь, когда приходится помогать в различных житейских неудачах, так сказать, братьям или сестрам по крови или духу. Милости просим, просим, не бойтесь, здесь вас не оставят ни на какой произвол, несите ж сюда ваш мотоцикл, вашу невинную жертву беспардонства строителей, которые так безбожно тянут душу, подумать только — самую что ни на есть душу из окрестностных жителей. Торопитесь-торопитесь, ваша прекрасная машина разбита, несите сюда ее, несите на белые простыни ее бедные части…
Ваня оторопел; смутно предчувствуя недоброе, он обернулся и увидел, как «Ява» рассыпается на мелкие кусочки, — неожиданно большая груда не деталей, а именно кусочков, загородила калитку.
Ничуть не испугавшись, будто все гало по заранее разработанному плану, Ваня отнес одну охапку металлического лома в просторную комнату гостеприимной, казалось бы, женщины, осторожно сложил все на простыне, хотел отправиться за второй охапкой, но оказалось, что вся груда уже здесь.
— Ах, молодой человек, вы такой молодой! Вы и ваша машина так приятно пахнете — какой букет! Да-да, особенно в этом железно-телесном комплексе… А мне всю жизнь не хватало, так не хватало подобного запаха! Если б вы знали, какой я прекрасный специалист по мотоциклам! Нет, нет, вам не дано до конца это прочувствовать! Ах, давайте, давайте же, ближе к делу… — Она взяла Ваню за руку, и в этот момент у входа в дом раздалось ругательство, но женщина, будто не слышала его, присела на корточки, потянув Ваню за собою, и стала проворно сортировать железки…
Ругательство повторилось, и Ване вспомнились слова старой комендантши о том, что муж и жена — одна плоть и кровь. Вспомнились потому, может быть, что хотелось надеяться на хорошее и нерушимое, — именно такою представлялась Ване сама старая комендантша из «Капитанской дочки».
Ваня следил за движениями женщины, и то ли от мыслей, то ли оттого, что ничего не понимал даже в неповрежденных мотоциклах, казалось, что тут вот-вот совершится чудо.
— Что за дьявольщина такая?! — голос прозвучал в комнате. — И это в моем-то доме?! Все загажено, перепачкано, да еще простыни подстелили. Вон отсюда эту мерзость! На каком основании…
Ваня вскочил и увидел палец, который указывал на дверь.
— Я, я… меня пригласили… большой специалист… только помочь… — промямлил Ваня.
— Что-о, ты, сопля, большой специалист?! Да, знаю! Но тебя пригласили? Кто? Она? Верю! Но… помочь мне… Ха-ха-ха-ха-ха! Я покажу вам обоим, как и в чем мне надо помогать.
Стукнув коленками об пол, женщина раскинула руки, взвизгнула и завопила.